Сейчас ночь. А утром придет солнышко. И я буду расправлять листья – и тянуться к нему. Чтобы жить.
И вдруг…
Меня пробрал страх.
Но больше всего – омерзение!
Что-то шевелилось почти подо мной. Ползало. Хлюпало. Царапало корни. Повреждало их. А потом вверх по стволу хлынула… волна.
Сотни и сотни маленьких лапок. Все они стремились вверх по мне, не повреждая. В этот раз они пришли за плодами. За моими детьми. Но могут легко уничтожить и меня.
Мне страшно!
Страшно!!
СТРАШНО!!!
И до безумия противно!
Меня просто трясет от омерзения. Отвращения. Брезгливости. Что-то подобное испытывает человек, схвативший голой рукой здоровущего слизняка и раздавивший его в пальцах.
Не будь я деревом, меня бы стошнило.
И вдруг все кончилось.
Я открыла глаза и перевела дыхание.
– Эвхаар дгеморгреаз!!!
– Вран рентерр!!!
Мы с друидом высказались одновременно. И поглядели друг на друга понимающими глазами.
– Жив?
– Да. Цела?
– Проникновения не было.
– Хорошо. И хорошо, что я поставил щит. Не сливался, а всего лишь читал.
Меня передернуло. Даже без слияния было… мерзко. Даже вспоминать. А уж пережить это…
Бэээээээээ….
– Ребята дайте вина – запить это дело, – попросила я.
Лютик мгновенно протянул мне фляжку. И я с удовольствием сделала пару глотков гномьего самогона, настоянного на травах. Жгучая гадость наждаком ободрала мне горло. В желудке словно взорвалась бомба. Но дрожь отпустила. Я подумала – и протянула флягу друиду. Самйон не чинясь, взял флягу – и вылил все остальное в рот, как воду. Лютик только головой покачал.
– Что вы такого накопали?
Я потерла переносицу.
– Знаешь ли, ничего хорошего. Судя по характерному кисловато-металлическому запаху, по ощущениям дерева, да и вообще – я бы сказала, что это колония Доримолис Вивварис.
– Что!? – ахнул Альмер. – Доримы на моей плантации!? Но ОТКУДА!?
– Я же спрашивала про врагов, – въедливо напомнила я.
Альмер выматерился так, что наши с друидом скромные комментарии только померкли. И отведя душу, перевел взгляд на нас.
– Надо подумать, – решила я. – Что-то я слышала о борьбе с этой гадостью, но что – надо вспомнить. Сейчас, чуть отойду – и продолжим.
– Вы ей верьте, – поддержал Лютик. – Ёлка – это ходячий и читающий монстр. По-моему в библиотеке скоро не останется ни одного неосвоенного ей учебника.
Я скорчила другу рожу – и постаралась подняться на ноги. И когда я успела их отсидеть? Вроде ж немного времени прошло?
– Ладно. Тогда пока приглашаю всех за стол, – махнул рукой Альмер.
Эвин и Лерг подхватили меня под руки – и потащили в дом. Я вяло переставляла ноги и смутно вспоминала, что такое Доримолис Вивварис.
Эта пакость пролезла к нам при очередном прорыве. Я уже рассказывала. Открываются врата в другие миры – и оттуда вываливается… всякое. Почему-то больше всего плохого. Я вот до сих пор не понимаю – наш мир – это что – мусоропровод, что сюда всякую пакость несет? Но меня-то сюда тоже случайно затянуло. А я – точно хорошая. Если кто не согласен – подавайте заявление в письменной форме каждый третий четверг каждого седьмого месяца в полнолуние. Обязательно рассмотрю, приму к сведению и употреблю по назначению. Так что бумагу выбирайте помягче. Я в этом отношении – привередливая.
Но не в этом дело. Так что такое колония Доримолис Вивварис?
Коротко – гадость. Подробно – жуть.
Представьте себе здоровущий слизистый мешок, лежащий на глубине пяти метров под землей, а то и глубже. Это – матка. На поверхность ей подниматься нельзя. Высохнет. Зато на поверхность прекрасно поднимаются ее твари. Вы видели термита? Вы не видели термита? Вам повезло. Я знаю, есть такие странные существа – энтомологи, который приходят в восторг от разной ползучей и летучей пакости. Хочу заявить сразу – я к ним не отношусь. А после доримолисов я вообще стала убежденным сторонником инсектецидов. И – не напрасно.
Доримолисы были такой пакостью, что вывести их было практически невозможно. Один мешок-матка и тысячи мелких рабочих муравьев. Хотя тут я преувеличиваю. Не больше пары сотен. И не таких уж мелких. Скромненький милый муравьишко пяти сантиметров длиной. С такими жвалами, что сразу понимаешь – ЭТИМ насекомым гринписовцы не нужны. Разве что в качестве обеда.
Муравьишки были всеядны. То есть лопали – все. При удаче могли переварить и дерево. Но предпочитали что-нибудь повкуснее. Могли слопать человека. Разумом они не обладали. Доримолиса изучали в Универе, как пример коллективного разума. Сами по себе муравьи были абсолютно неразумны. Но возвращаясь в матку – они становились ее органами. И у них появлялось подобие коллективного разума. А хотел разум только двух вещей. Жрать и размножаться.
Выглядело это так.
Слизистый мешок матки окапывался в земле где-то на глубине пяти – семи метров. И оставался там. Выше для нее уже было слишком сухо. На воздухе матка пересыхала и… цистировалась. Покрывалась серой плотной оболочкой, которую можно было разбить камнем. Но стоило ей попасть во влажную землю или под дождь – и она опять оживала.
Зарывалась в землю. А ночью муравьи выходили на добычу. Лопали все и всех, кто не успел убраться с дороги. И приносили съеденное в матку – в своих брюшках. Там они каким-то образом обменивались пищей. Кажется, это называется проктодеальным трофаллаксисом*. Плохо помню эту тему, если честно. Меня как раз тошнило от представленной воображением картины. Что интересно – трупы я могла вскрывать одной рукой, другой держа при этом бутерброд и активно уплетая его за обе щеки. Даже трупы всякой нечисти. Но такие вот насекомые вызывали у меня рвотный рефлекс.
Трофаллаксис – это специализированная форма такого обмена, для которого используется жидкая пища, накопленная в зобу муравьев. Оттуда она либо отрыгивается (стомодеальный трофаллаксис), либо экскретируется через анус (проктодеальный трофаллаксис), прим. авт.
Под утро все прекращалось – и матка переползала на новое место. Каким-то образом эти твари обменивались и информацией. И знали, куда надо двигаться за следующей добычей. У Альмера на плантации они могли жить долго. И размножаться – тоже. А потом двинуться по округе.
Единственным способом поймать эту пакость, было магически просушить всю землю на глубину пяти метров. Единовременно. А потом уже магически сканировать – и выловить ее в засушенном виде. Но в таком случае мы угробим всю плантацию Альмера. М-да. Тот, кто ее сюда притащил, знал свое дело.
– Ёлка, очнись! И скушай ложечку за кошечку! – дернул меня Эвин.
Я тряхнула головой.
– А?
Оказалось, что я сижу за роскошно накрытым столом и держу в руке вилку. Жаркое стынет, вино киснет, а друзья глядят на меня с видом: ‘Сама очнется – или пинка дать для скорости’?
– Не дождетесь, – порадовала я приятелей – и принялась уплетать за обе щеки. Сеанс телепатии меня слегка утомил. А максимальную растрату силы вызвало отвращение. Слишком мне хотелось прервать контакт, чтобы не чувствовать того же, что и несчастное дерево.
Минут десять все молча жевали. Потом заговорил друид.
– Что ж. Теперь ты знаешь, кто шкодит у тебя на плантации.
– Мне от этого не легче, – буркнул Альмер. – Спасибо тебе, что пришел, помог…
– Ээээ, спасибо в карман не положишь, – протянул друид.
– И сколько я должен в золотых?
– Ты мне будешь должен один из ваших трофеев – спокойно ответил друид. – Когда поймаете.
– Один из? – с вилки Альмера прямо в его бокал упал салат. Но Михмон даже не заметил этого. – Один из…?!
– Я думала, вы догадались. Их уже три штуки.
М-да. Таких ругательств я и в Универе не слышала.
– Я – разорен, – коротко заявил Альмер, переставая материться.
– А мне почему-то кажется, что нет – заметил Аддер, который также присутствовал за столом.
– Да!? – взорвался Альмер. – А ты представляешь, сколько мне надо будет восстанавливать землю?! Их три штуки!? Так!? И эту дрянь так просто нельзя обнаружить под землей! Ни магией, ни чем-то еще! Считай, надо обрабатывать всю плантацию! Деревья погибнут! Мне придется менять распорядок у других деревьев, чтобы хоть как-то компенсировать это! И они начнут гибнуть! Это же, как по часовому механизму кувалдой грохнуть! А потом все это восстанавливать!? Проще продать плантацию!
– Ага. Да кто ж ее купит!?
– Вернеро Рлейн в том круге заходил, предлагал…
– А сейчас?
– Сейчас уже не предлагает.
– Альмер, – тихо попросила я. – Вы, пожалуйста, составьте список тех, кто приходил к вам на плантацию. Где-то за луну до появления ‘воришки’. И проверьте. Где-то среди них и будет ваш враг. А потом, если вы доверите плантацию УМам – недоучкам, мы очистим ее от этой пакости. Или хотя бы попытаемся. Есть у меня наработки…
– Ага, – понятливо закивал Эвин. – а я пошел рыть окоп.
– Зачем? – удивился Лерг.
– чтобы взрывом не зацепило, когда вы свои наработки применять начнете.
– Так ты же вроде не суслик?
– Но может стать, – издевательств над своей работой я никому не прощала.
Да, уже над своей работой. Все-таки этот мир с его магами стал для меня намного ближе и понятнее родного. И я даже иногда думала – как же я смогу опять вернуться – и жить дома?
Воображение почему-то отказывало. Но очень хорошо представлялись хулиганы с ромашками в ушах, соседи, кричащие ослиными голосами и колорадские жуки, которые собираются с картошки, чтобы дружным клином лететь в дружественную Америку. Как говорится в Израиле – репатриироваться на родину. В Колорадо.
– Ёлка, а что ты придумала? – спросил меня Лютик.
Я зловредно ухмыльнулась.
– Почему мы не можем нащупать эту пакость?
– Они отлично сливаются с землей.
– правильно. А способ их убить?
– Либо просушить до последнего предела, либо серебром, как и многих других.
Доримолисы относились к нечисти весьма условно. Но серебро не любили.
– Именно! А что такое серебряная вода – ты знаешь?
– В смысле?
– В мире без магии это была вода, настоянная на серебряной ложке. Поэтому мой план прост. Мы берем воду, берем серебро, растворяем в достаточной концентрации – и пропитываем землю на плантации. На это нашего умения и времени как раз хватит.
– А потом?
– Это же просто вода. Воду эта пакость впитает, серебро – нет. И концентрация серебра в этом месте будет повышена.
– Ищем три таких места…
– Именно! Молниеносно вышибаем пласт земли, чтобы уйти не успела, окружаем серебряной сеткой – и вытаскиваем! Потянем?
– Только тащить будем мы втроем. А ты – подстраховывать.
Лютик отлично знал о моем отвращении к насекомым.
Я согласилась. Альмер слушал наш разговор с видом приговоренного, которому на эшафоте вручили мешок золота – и дали напутственного пинка. Не фиг тут палачу мешаться, у
