настоящее, и полумерами он уже никогда не ограничится.
Это непередаваемое ощущение – знать, что ты кому-то нужен, что тебя принимают таким, какой ты есть, любят и ждут. Именно таким – и всегда. Что бы ни случилось.
Лиля так и создавала свой островок в мире средневековья.
Хельке и Лория с ее детьми.
Вирмане. Лейф и Эрик. Ингрид и девушки, которые успешно учились ажурной вязке.
Мастера и мастерицы.
Лейс и его солдаты.
Тарис Брок и Алисия Иртон.
Патер Воплер с сыном…
Все они были частью маленького мира Лилиан Иртон и Миранды Кэтрин Иртон. И его же частью стал лэйр Ганц. И хотел в нем остаться. Потому что плохо ли, хорошо ли, но это было что-то теплое и уютное. Где никто никого не ругает, где даже споры ведутся добродушно, где нет места злости и жадности.
Еще не семья, но нечто очень близкое. И Ганц прикоснулся самым краешком к этому теплу. Отогрелся. И захотел остаться.
Она накрыла своей рукой руку мужчины.
– Не надо. Я понимаю…
Их взгляды встретились. Одну короткую и в то же время безумно длинную минуту мужчина и женщина смотрели друг на друга.
Он – воин. Шпион. Тайных дел мастер. Убийца и дознаватель на службе короны. В его прошлом крови по колено. И грязи – по шею.
Он сражался всю жизнь. За себя, за корону – и против всего мира.
Он устал. И ему нужно что-то для себя. Островок покоя и мира. И вот его лэйр Ганц станет защищать до последней капли крови.
Один, всегда один, кричи не кричи, молись не молись, Альдонай забыл про тебя. И с каждым годом тяжесть на душе все страшнее.
Альдонай, прими меня, устало безверного, не с добром, не со злом, с тем, что есть в душе моей…
Он уже давно не верит в Альдоная, его работа приучила королевского представителя к самой жуткой грязи. И именно поэтому он люто, даже себе не признаваясь, завидовал Джерисону. У графа было все – по праву рождения. И он не понимал, чем владеет. Не ценил, не защищал, не берег…
А Ганц понял. И готов был все отдать, лишь бы его впустили. И приняли.
Лиля смотрела ему в глаза, и он видел в них свое отражение.
То же усталое одиночество. Та же тоска.
Одна. Всегда одна. И за ее спиной ее люди. А она за все в ответе. И любое неправильное решение может стоить жизни ее близким. Уже стоило…
И нет сил ни на что. Только держаться, стиснув зубы, идти вперед, держаться, делать дело – и тихо плакать по ночам.
От тоски.
Не на кого опереться. Некому довериться. И давит ноша принятых решений. Жестоких, безжалостных…
Да, их меньше, чем у Ганца. Но разве от этого легче?
Никогда не легче.
Мужчина и женщина смотрели друг на друга.
Между ними не проскакивала искра безумной страсти. Они не бросались друг другу в объятия. Но это было тихое понимание, которого иногда не достигают и за десять лет брака.
Самому сильному мужчине нужно место, где можно отдохнуть.
Самой сильной женщине нужно знание того, что она не одна. Что за ее спиной есть кто-то сильнее.
Союз?
Выстраданный и ставший возможным только после очень многих бед.
Тяжелых решений, крови, смертей…
Когда-то они подозревали друг друга. Не доверяли. Опасались подвоха. Когда-то они ждали удара.
Сейчас им предстояло принять одно из самых серьезных решений.
Принять? Или оно уже принято?
Ганц смотрел на женщину. Он видел ее каждый день, но сейчас – словно впервые. Отблеск свечей ложится на золотые волосы, искры пляшут в загадочных зеленых глазах, лицо кажется удивительно юным и в то же время мудрым…
Лиля смотрела на мужчину словно впервые.
Темные глаза кажутся совсем черными. Черными кажутся и темно-каштановые волосы. Усы прячут насмешливую улыбку в уголках рта, морщинки на высоком лбу, тонкие сильные пальцы музыканта и художника…
Он не красавец, нет. Джерисон был намного красивее, да и Ричард, и Гардвейг даже сейчас…
И все же это не важно. Красота – это фантик. Но едим-то мы конфету…
– Согласится ли король? – Лиля с трудом узнала свой голос. Такой ломкий. Такой… неуверенный. Она ли это? Или это – именно она?
– Вы согласны, Лилиан?
– Ты. Называй меня Лилей, Ганц. Полагаю, для супругов так будет лучше?
И в темных глазах вспыхнула надежда, сменившаяся шальной радостью.
Этим вечером, ложась спать, Лиля размышляла о самых разных вещах.
Вот честно – никогда она о Ганце даже не думала в таком контексте…
Хотя… она вообще ни о ком не думала, чего уж там. Хватало и переживаний, и проблем, и головной боли – еще о мужиках размышлять! Вот некогда! И хоть убивайте.
Они договорились, что пока не будут предпринимать решительных действий. Траур – штука обязывающая. Длится примерно три года. В течение этого времени выдать ее замуж просто нельзя. Разве что король сильно надавит на альдона и тот даст разрешение. Но именно что разрешение должно быть от альдона.
То есть пока можно было чувствовать себя спокойно. Но до решения Эдоарда.
А тот ведь решать будет. Через нее на Ативерну завязан Август. И она сама уже не последняя фигура.
Строго говоря, пока у них с Ганцем есть две проблемы. В том, что они споются, Лиля не сомневалась. Уже сработались. Уважают друг друга… если уж кому из мужчин она и может доверять – это Ганцу. Потому как вирмане молодцы, но они вирмане. А сколько там завязано на клановую систему… даже думать не хочется. Такой вот скромный вопрос. Выгоднее налаживать отношения с одним Эдоардом или с двумя десятками мелких корольков на Вирме? Ладно, ярлов, но суть-то не меняется!
Нет, на фиг. Ибо не фиг. И точка.
Сбежать в другое государство тоже не выход. Лиля это и сама понимала, без молчаливого подтверждения Ганца. Или отравят, или зарежут, или еще что… но невыездной ей быть долго и печально. Эту систему ой не в советские времена придумали. И спасибо Эдоарду за то, что она до сих пор не под замком.
А вот Ричард…
Да, та ночь навсегда останется между ними. Но ребенок… Сказать или не сказать?
Молчать, однозначно.
После такого кошмара, который случился из-за Амалии и ее любви, – молчать! Можно стимулировать роды, чтобы они прошли раньше. Можно. И списать все на Джерисона.
А почему нет? До Менделя тут еще долго не дорастут. А она никого просвещать по генетике, кроме Ганца, не собирается. Это ребенок от Джерисона Иртона. И точка.
Резать будут, на куски рвать будут – все равно. Ребенок от мужа. И никаких!
Это единственный способ выжить. А Ричард, даже если что-то заподозрит, все равно будет молчать.
Миранда засопела под теплым одеялом и перевернулась на бок, зарываясь в подушку.
М-да, вот еще проблема…
Вот честно – отдавать Мири в Ханганат не хотелось. Ведь отравят малявку. Но и как разрулить эту ситуацию, Лиля пока не знала. Оставалось только ждать и терпеть.
«Смириться надобно для виду, но – тянуть. Кто время выиграл – все выиграл в итоге…»
Вот пока и будем тянуть.
Но что дальше?
Ну вирмане ее решение примут. Они как раз Ганца уважают. Будь возможность – еще бы и почетным вирманином приняли бы. За изворотливость и жестокость.
М-да…
«А не боишься, что станет мужем да попробует навести в доме порядок? Со средневековой точки зрения?»
«А вот не боюсь, – огрызнулась Лиля на внутренний голос. – Ни капельки. И отвали. Вот что нам с Александром делать?»
Фалион ведь приезжал. И за руку брал, и в глаза смотрел… и сил не было его оттолкнуть. А придется.
Нельзя теперь с ним иметь никаких отношений.
В этом они с Ганцем были солидарны. Супружеская верность – это серьезно. Сама Лиля подвигов на стороне совершать не собиралась. Насчет Ганца она не знала, но была уверена: если что-то и произойдет, то в обстановке строжайшей конспирации. Она точно ни о чем не узнает. А что еще надо?
Взаимное уважение у них есть, готовность работать вместе есть, любовь?..
Вот с любовью проблема. Не с физической стороной, нет. Тут как раз Ганца можно было только похвалить. От графини Иртон он благополучно нахватался любви к чистоте, регулярно менял белье и мылся минимум раз в два дня. По здешним меркам – чистюля. И, судя по некоторым обмолвкам, не эгоист, без «особых» вкусов в стиле неизвестного здесь маркиза де Сада – одним словом, жить и любить.
А с духовной…
Лиля печально посмотрела в окно.
Сердцу ведь не прикажешь. Но и ставить все на кон… легко говорить романтикам! А ей-то жить хочется! Жить!
Да, ее тянет к Фалиону. Но… нельзя. Просто нельзя. А значит – надо смириться и обо всем забыть.
И сказать все Александру при следующем его визите.
Так честнее…
– Мири, мне надо с тобой поговорить.
– Да, мам?
– Лэйр Ганц сделал мне предложение.
Мири смотрела серьезно и испытующе. Лиля чувствовала себя неуютно под этим взглядом, но и отступать не собиралась.
– У меня будет ребенок. От твоего папы.
Мири подскочила и взвизгнула от радости. Потом выразительное личико погрустнело…
– Братик?
– Или сестренка. Не знаю. Лэйр Ганц прав в одном. В покое нас с ребенком не оставят, и мне придется выйти за кого-то замуж. Его мы, по крайней мере, знаем…
– Мам, а ты его любишь?
Лиля покачала головой.
– Не думаю.
– То есть он просто будет нас защищать?
Лиля кивнула, признавая правоту девочки.
– А у вас потом тоже будут дети?
– Не знаю. Но это не так важно. Ты все равно мой самый любимый и родной ребенок, даже если у меня еще будет десять детей.
Миранда задумалась.
– Мам, а могу я поговорить с лэйром Ганцем?
– Разумеется. И даже обязана это сделать.
Лиля опустилась на колени прямо на дорожку в саду, так что их с Мири лица находились на одном уровне. Синие глаза встретились с зелеными.
– Миранда, ты не просто должна поговорить с Ганцем. Я скажу тебе больше. Если ты решишь, что он нам не подходит, я не выйду за него замуж. Обещаю.
Лиля была предельно искренна. Она не собиралась жертвовать интересами одного своего
