мерзавец!! Глаза б мои на него не глядели!!!» – граф ей даже больше чем просто нравился. Забавно, но характер графа Лидия разносила в щепки в каждом письме. А вот про физические недостатки и не подумала упомянуть. Видимо достаточно натерпевшись в юности от придворных красавиц и красавчиков, она перестала обращать внимание на внешность и сосредоточилась на внутреннем мире. И не просто так мир конкретного графа вызывал у нее отторжение и словоизвержение, ох не просто…
Мир постепенно приходил в равновесие. Еще не счастье, но уже покой и надежность, которых так не хватало Лиле с момента ее появления в этом мире. Лиля работала, играла с детьми, ужинала в кругу семьи, выслушивала кучу поучений от патера Воплера, спорила с вирманами и мечтала когда-нибудь поплыть за горизонт, туда, где встает солнце и рождается новый день.
Ведь может же быть в этом мире своя Америка?
Должна быть!
– Ингрид, могу тебя поздравить с девочкой.
Вирманка улыбнулась Лилиан Иртон.
– Да. И прехорошенькая. Как назовешь?
– Лилиан.
– Путаться будем.
– Ну и что? Я так хочу!
За два года, прошедшие с приезда в столицу Ативерны, женщина сильно изменилась. Не внешне, нет. Ингрид по-прежнему была очаровательна, как принцесса из сказки. А вот характер проявился в полной мере. Он всегда был – не просто ж так скромная домашняя девочка решилась выйти замуж за первого встречного и бежать с ним, – но за время самостоятельной жизни вне Вирмы окреп и развился. Ингрид нельзя было назвать мегерой, вокруг Лейфа она обвивалась плющом, но слуг строила, даже не повышая голоса.
Лилиан, в отличие от вирманки, осталась прежней. Разве что еще немного похудела. В зеркале отражалась дама пышных форм, весьма симпатичная и умело подчеркивающая свои достоинства. О втором подбородке было забыто раз и навсегда, жировую массу сменила мышечная – и роды тут только помогли. Гормональный баланс пришел в норму и Лиля с удовольствием улыбалась своему отражению.
Около года назад она родила мальчика. Джайс Алексис, граф Иртон был уменьшенной копией своей матери. От золотистых волос до зеленых глаз. Ребенок, хвала богам, был полностью здоров. Вполне бойко лопотал на своем птичьем языке, осваивал новое, да и вообще развивался чуть ли не с опережением для своего возраста. Играл с Романом и Джейкобом, таскал за хвост собак и громко ревел, когда у него резались зубки.
Сына Лиля… обожала. И это мягко сказано.
Впервые взяв на руки этот теплый, отчаянно орущий комочек, она ощутила ребенка частью себя. И готова была все сделать, лишь бы ему было хорошо.
Залюбить, заласкать…
Ребенка вовремя перехватила Ингрид. Она как раз отняла от груди своего первенца – Сигурда и предложила Лилиан приглядывать за обоими детьми. И в результате младенец избежал избыточной любви и гиперопеки, что пошло ему только на пользу.
Лиля с радостью бы занималась ребенком круглосуточно, но… кто ж даст-то?
Модный дом «Мариэль» в этом году отмечал второй день рождения, книгопечатание активно развивалось, патеры и пасторы активно осваивали технику гравюры, в замке Тараль производство развернулось так, что замка уже не хватало и приходилось кого-нибудь переводить оттуда, кроме того были еще слушатели медицинских курсов – так Лиля называла про себя первое поколение детей, взятых ею на учебу. И если начальную базу начитывали и Тахир, и Джейми, то практические занятия в первой открытой ею больнице для бедных проводили кто только мог. Даже она сама старалась лишний раз поработать там.
В Лавери открылась первая больница имени графа Иртона. Сама Лиля в жизни бы не поименовала больницу в честь мужа, но положение обязывает.
Да и Рик просил о таком названии.
В прошлом году Ричард Ативернский таки женился на своей принцессе. Роскошная свадьба, очаровательная невеста вся в белом и бриллиантах, улыбки, цветы, сплошное счастье… А Лиля чувствовала себя так, будто у нее украли что-то дорогое. Ей будет не хватать их редких ночных посиделок.
Ан нет, через пару месяцев после свадьбы Алисия пригласила Лилиан во дворец.
Матушка (теперь уже баронесса Брокленд, а вовсе даже не графиня Иртон) была сильно недовольна. Но напрасно, ведь ничего не было. Просто посидеть у камина, просто поговорить о всяких пустяках… это много или мало?
Ганц, кстати, знал об этих поездках. И уже в третью напросился вместе с Лилиан.
– Я просто побуду во дворце. А если что – мы вместе навещали вашу мать. Все.
– Ричард…
– С его высочеством я сам поговорю.
И ведь поговорил.
Посиделки не прекратились, нет. Но Ричард как-то вскользь упомянул, что Ганц – настоящий мужчина. Так отстаивать женщину, которая тебя не любит…
С этой поры Ганц провожал Лилю, дожидался ее утром… и Лиле казалось иногда – оглядывал ее намного пристальнее.
Зря. У них ничего не было. Вообще ничего. Просто разговоры, просто чувство близости…
Беда Ричарда была в том, что он остался один.
С детства рядом с ним были Джерисон и Амалия, потом один Джерисон. Девочки – малы, друзей у королей не бывает, любовницы готовы хоть на крышу залезть, лишь бы свое урвать – и это не о любви. О деньгах, благах и титулах.
А сейчас Ричард остался один. Эдоард умирал. Лиля подозревала, что после заговора Ивельенов у него все-таки случился микроинфаркт, и опасалась рецидива. У королей работа нервная, и молоко им за вредность не выдают…
Ричард нуждался в человеке, который не станет искать выгоды в отношениях с ним, не будет видеть в нем короля, просто станет другом. Выслушает, поймет и не предаст. И на эту роль Ричард выбрал Лилиан Иртон.
Не свою жену – увы. Спору нет, она хорошая, добрая, веселая и милая девочка, но глубины ей недостает. Или это пока по малолетству?
Лиля когда-то тоже не могла похвастаться особой чуткостью. Жизнь настучала по голове. Резко и качественно. Кровью пришлось платить не ей, но чужие могилы всю жизнь на душу давить будут.
И близнецы, которые уже называют ее мамой…
Сейчас она приходила в себя. Она еще расправит крылья, еще взлетит. Но позже.
А пока – дом, дети, работа… и Ганц, который все чаще оказывается рядом.
Бежать из страны Лиля и не собиралась. Отлично понимала, что прятаться придется всю жизнь. А она не сможет. Это не американское кино, где убийца бодро притворяется подсвечником, а невеста – дворецким. Это – жизнь.
Она не сможет не работать. Да и… куда она от всего этого табора?
За прошедшее со смерти мужа время Лиля так вросла в Лавери, что даже в Иртон возвращаться было страшно. Да и незачем. Один раз съездила, посмотрела…
Иртон оживал.
Соляной промысел, янтарь, рыба разной засолки, всякие поделки вроде вязания и шитья, спокойствие и достаток. Эмма не воровала, Тарис оставил вместо себя весьма толкового управляющего, и в деревнях на Лилю только что не молились. Голода здесь больше не знали. Да и замок был вычищен, подновлен, где надо, радовал глаз новыми укреплениями и стеклами в окнах.
Уют и спокойствие. Как же это отличалось от грязного свинарника, в котором когда-то она очнулась…
Но приезжать сюда Лиле не хотелось. Может быть, в старости…
И тянулись дни, сливаясь в недели и месяцы…
– Лилиан, можно?
Ганц постучался, потом вошел. Лиля кивнула, мол, проходи, не отвлекаешь.
Ганц хоть и считался ее женихом, но с вниманием не лез. Они по-прежнему были друзьями, они понимали друг друга с полуслова, они отлично работали вместе… даже всерьез не целовались. Гуляли под руку, Ганц периодически целовал ее в щеку – но и только.
И Лиля не могла для себя решить – раздражает ее это или вызывает уважение.
Тем более что монахом Ганц не жил. От своих людей Лиля знала, что он два раза в неделю навещает одну милую даму. Вполне приличную и чистоплотную. Разведка донесла Лилиан, что он сразу предупредил женщину, что не стоит рассчитывать на что-то большее, чем недолгие и взаимоприятные отношения.
По борделям не ходит, и на том спасибо. Да и вообще… Ганц был рядом, да. Но не вместе и не вместо. Он просто был.
Не лез в ее дела без просьбы, не навязывался, не… И может быть, это было самой правильной тактикой. «Чем меньше женщину мы любим…» Лиля не могла сказать, что любила, но иногда она ощущала себя этакой собакой на сене.
– Рада тебя видеть. Что случилось?
– Если у тебя такое лицо? Безусловно!
Ганц вздохнул, устроился в кресле, не спрашивая налил себе морса из графина.
– Лилиан, я только что от короля. Его величество этак ненавязчиво поинтересовался, не собираемся ли мы пожениться.
– Срок траура еще не окончен, разве нет?
– Я отговорился тем же. Но когда-то же он закончится. Поэтому вопрос: ты собираешься бежать – или остаешься? И если остаешься – то с кем?
Лиля вздохнула.
Да, был у них такой разговор. И может, поэтому Ганц не идет на сближение? Что не твое, то легче отпускается, разве нет?
Здесь – все. Вросла она в эту страну, в этот город, вжилась, корнями вцепилась… и все реже вспоминалась та жизнь, до аварии, и все ярче становились картины этого мира.
– Остаюсь, конечно. Ты же сам видишь…
Ганц видел. И все же оставлял один процент из ста на женскую придурь.
– Тогда второй вопрос. Если ты не согласна на свадьбу со мной – придется подобрать подходящую кандидатуру.
Лиля коротко рассмеялась.
– Согласна, не согласна… Ганц, думаешь, я не знаю, кто от меня кавалеров все это время отваживал?
Ганц вскинул брови. Ну отваживал. Но старался действовать незаметно, чтобы графиня не узнала.
Лилиан насмешливо улыбалась.
– У меня есть свои источники информации. А знаешь, почему я не возражала?
– И почему же?
– Потому что, если я нужна человеку, он бы не испугался. А если нет – то на кой пес этот человек мне?
Ганц уважительно присвистнул. Такого поворота он не ожидал. А ведь мог бы помнить, всегда надо было бы помнить, что эта женщина непредсказуема. И логика у нее совсем другая, не такая, как у остальных женщин, которых он встречал ранее.
– И?
– А ты сам-то уверен? – Теперь взгляд зеленых глаз давил вполне ощутимо, каменной плитой на плечи мужчины. –
