Так что Лиля чертыхнулась. Про себя. И решила запустить еще одну сплетню. Ибо чем же еще с ними бороться? Сделала скорбное лицо. – Что я могу сказать… Альдонай заповедовал нам терпеть и прощать врагов своих. Я понимаю, Кальме не нравится, что она должна подчиняться Марте. Но нянюшка меня вырастила, и Миранду она сумеет вырастить не хуже. А от Кальмы толку нет. То ребенок весь чумазый ходит, то истерики устраивает, то вообще едва убийце не попался. Какая ж из нее нянька? Подопечная уходит, а она спит и не слышит. – Такое терпеть нельзя, госпожа графиня. Эмма сделала нарочито постное лицо, уже прикидывая, что расскажет слугам на кухне. Лиля ответила ей такой же гримаской. – Ах, Эмма, я все понимаю. Но ведь она тоже человек, а все мы слабы и подвержены искушениям. Таким, как грех сплетен, злословия, лени. – От греха лени я ее живо вылечу, – пообещала Эмма. Они переглянулись с Лилей, отлично понимая друг друга. Если Лиля – шильда, то все вокруг – дело лап Мальдонаи. А это не есть хорошо. А слухи вещь устойчивая. Этого допускать нельзя. Инерция мышления – вещь страшная. Если народ привык везде видеть происки сатаны, он их увидит. И плевать, что сатана здесь женского рода. От этого не легче. Так что пастора от себя отпускать далеко и надолго нельзя. Вирман тоже. Солдат делаем своими людьми. А вот с деревнями… Надо бы запустить сплетню на тему: «Графиня хорошая, только после потери ребеночка слегка умом тронулась, не хочет, чтобы дети голодали». Это первый вариант. И второй: «Кто работает – тот получает от графини вкусные плюшки». Вопрос – как? Ну да ладно. Вспомним СМИ ХХ века. Чтобы после такого и не научиться запускать слухи? И уж молчим про гарнизонные городки. Вот где чихнуть не успеешь – тебе платки со всех сторон притащат. А какие там ходят сплетни! Просто шикарные! Вот и вперед. Плохо, что она графиня. И сплетничать сама о себе она не может. Ничего, используем подручные средства. Эмму, например. И Лиля промокнула глазки уголком одеяла. – Ах, Эмма, разве шильда стала бы строить храм? Ты же понимаешь, что это глупости. И зрачки у меня нормальные, а мужчины мне и не нужны. Мой дорогой супруг далеко, а достойнее него мужчины просто нет. Надо бы попросить пастора прийти сюда, помолиться вместе со мной за его здоровье и благополучие. Эмма закивала. И Лиля добавила сахарку: – Да и вирмане… Ты же знаешь, что староста продавал девушек работорговцам? – Все знали, ваше сиятельство. – Эмма ловко вклинилась в трагическую паузу. Умница-тетка. – Вот! Ворье, разбойники… Они ведь опять пожалуют. Сколько наших ребят поляжет в схватке с ними? А вирмане справятся, это их дело – воевать. Чтобы мои люди были защищены, я бы и больше вирман наняла. Я же не знала, что господин граф людей пришлет. Эмма опять закивала. Явно сплетня будет запущена в народ. – Кальма даже и не думает, что эти вирмане будут и ее защищать. Или ей так хочется в рабство? Или она предлагает, как придут работорговцы, ее перед воротами выставить? Пусть взглянут, ужаснутся и уплывут? Ой, что-то я сомневаюсь. Эмма тоже сомневалась. – Кстати, я ведь так и не сказала, сколько буду тебе платить. Сколько получал твой супруг? – Две серебрушки в месяц, госпожа. – Ты будешь получать четыре. Я умею награждать верных людей и за хорошую работу. Эмма кивнула. Ох, непроста была женщина. Явно непроста. На миг у Лили даже мелькнула мысль – не она ли сообщница Эдора? С другой стороны, зачем тогда ее выгонять из замка? Чтобы жила в деревне и осведомляла? А какая от нее польза? У Эммы до сих пор авторитет невысок. Да, баба она умная. Но в Средние века одного ума мало. Да и не рассматривал бы Эдор женщину как сообщника. Инерция мышления. Все та же инерция. Но проверить не помешает. Надо посмотреть, что из тайников выгребли. И отправить завтра вирман простучать кабинет. Их ремесло разбойничье, им привычно тайники искать и вскрывать… Глядишь, что и найдут. Окрыленная Эмма удалилась, пообещав позвать пастора. А Лиля решила придумать еще что-нибудь хорошее. Например, поговорить с Мири при девочках-мастерицах. Она найдет как.
Сплетню надо запускать с нескольких сторон и в разных видах. Тогда приживется. Август Брокленд, если быть точной – достопочтенный Август, ненаследный барон во втором поколении, был занят. Он как раз проглядывал письмо зятя. Из оного следовало, что в Иртоне все спокойно, Лилюшка ждет ребенка (дай Альдонай мальчика), король размышляет над переделкой кораблей для большей быстроходности, и, судя по всему, заказ должен достаться именно их верфям. А один из компаньонов привез ценный груз специй. Так что после продажи они станут еще богаче. Август положил себе купить Лилюшке что-нибудь хорошее. Дочку он любил. Искренне и нежно. Одна, кровиночка. Жена Августа умерла, когда Лилюшке был год. И мужчина решил больше не жениться. Дочь у него есть, если что – он малышке все оставит, найдет управляющих, и будет его доченька жить как сыр в масле. Тогда у него еще не было верфей. Но оказалось, что у Августа талант. Да, вот такой. Кораблестроительный. И в придачу – верфеуправительный. Брокленд просто чуял, кого и куда надо поставить. Он знал, что этот плотник хороший, а вот этот хоть и поет красиво, но врет. А вот это дерево плохое. И инструмент негожий. Здесь недосушили. Там недодержали. Он не знал как. Но это было словно чутье. И всегда восхищался кораблями. Сам он сначала просто торговал, а потом купил почти разоренную верфь. И дела вдруг так рванули в гору, что за ними бы тесто из кадушки не успело. Он нутром чуял, что может пойти на пользу скорости, что – остойчивости… Он не знал как. Но, взяв в руки чертеж корабля, понимал, что и к чему. Дар Альдоная? Не иначе. Кто-то рождается поэтом. Кто-то видит корабли насквозь. От глаз Августа на верфи ничего не могло укрыться. И это при том, что в море он выходить физически не мог. Морская болезнь скручивала его даже на реке. Но корабли он нутром чуял. И за это его ценили. За двадцать лет управления верфями со стапелей Августа Брокленда не сошел ни один некачественный корабль. Да, дорого. Но зато он посреди моря не развалится. Чего уж, единственные корабли, которые превосходили броклендовские, это были корабли вирман. Но те – язычники, им сама Мальдоная помогает, это же ясно. И кто бы понимал, что у вирман от корабля зависит вся жизнь. И их, и их семьи. Останется без кормильца – и что дальше? Поэтому к кораблю относились как к ребенку. Да что там! Ребенка можно было сделать еще раз. И даже не один раз. А вот корабль… Тот же Лейф знал каждую доску в своем корабле. На ощупь. Сам выбирал. Сам выглаживал. И корабли платили вирманам любовью за их заботу. Неодушевленная деревяшка? За такие слова на Вирме язык бы вырвали! – Достопочтенный Брокленд? Август с удивлением посмотрел на эввира, который воздвигся на пороге его кабинета. – Да… Чем обязан? С эввирами он дела вел. Тут главное не хлопать ушами. А так – партнеры они надежные. И плевать, что безбожники. Золото – оно у всех звенит хорошо. Главное об этом пастору не говорить. – Я прибыл с посланием от ее сиятельства Лилиан Иртон. – Что?! Сказать, что Август удивился, это еще мягко. Он впал в шок. У его скромной, богобоязненной дочери дела с эввирами?! Солнце кошку родило! Не иначе! Эввир чуть улыбнулся: – Достопочтенный Август, мое имя Торес Герейн. Я племянник ювелирных дел мастера. – Хальке… – Хельке Лейтца. Дядя будет польщен, что вы его помните. – Ваш дядя славится как искусный ювелир. Где он сейчас? – В Альтвере. – Захолустье… – Вы же знаете, скромному мастеру лучше быть подальше от сильных мира сего. Август тоже улыбнулся. Ну да. Особенно если ты ювелир не из последних. Эввир. И не имеешь никакого желания отдавать свои творения за бесценок или за долговые расписки. Или и то и другое. А это и ждало бы Хельке в столице. Но ювелир был умен. Он быстро сделал себе имя и уехал, не дожидаясь неприятностей. Как оказалось, в глушь. Но… – И что же за дела у вашего дяди с моей дочерью? – Господин барон, ваша дочь приезжала на ярмарку в Альтвер. И познакомилась с моим дядюшкой. Он был искренне восхищен незаурядным умом и талантами ее сиятельства. И они стали компаньонами. – С Лилиан?! – С ее сиятельством графиней Иртон. Август молча хлопал глазами. А что тут скажешь? Он сговорил дочку за графа Иртона сразу же после смерти его второй жены. Потом у графа умер отец, они выждали положенный срок траура, и брак был заключен. Август знал, что неплохо пристроил свою дочку. Но… Да, Лилю он любил. Обожал. Готов был для чадушка звезду с неба достать. И искренне списывал ее истерики и вопли на извечное «ребенок растет без матери… ей не хватает любви и внимания». Да и видел он дочурку не так часто, будучи занят по уши делами верфи и торговлей. Но! В мыслях у дочери были дом, семья, Альдонай. Все. Какие там таланты? Божественная вышивка, что ли? Или молитвы? Ага, да Лилиан и разговаривать с эввиром не стала бы. Ибо безбожник. И…. какую ярмарку? Она же беременна! – И дочка предприняла путешествие в таком деликатном положении? Странно… – Как мы поняли… да простит меня достопочтенный барон… Барон нетерпеливым жестом показал, что прощает, ибо почта ходит медленно, и он рад услышать вести о дочери из любых уст. И не считает это неуместным любопытством или сплетнями. Ты будешь рассказывать, гад такой?! Гад поклонился: – Как я понял, ее сиятельство потеряла ребенка, и это сильно повлияло на нее. Гость замолчал, видя что Август осознает новость. Потеряла ребенка? Бедная доченька. Она так радовалась, когда наконец ее молитвы были услышаны. – Она здорова? – Госпожа графиня была в добром здравии на ярмарке. Хотя признавалась дяде, что многое передумала после этой потери. И если бы она не была так равнодушна к нуждам людей, живущих на ее земле, может, Альдонай и не покарал бы ее так сурово. Август чуть расслабился. Это уже больше походило на его доченьку. Торес, кстати, не врал. Будучи в Альтвере, Лиля обосновывала свою деловую активность именно этом. Вот, Альдонай покарал, теперь буду крутиться, как белка в мясорубке, чтобы он простил и опять благословил. Не дословно, конечно, но смысл был именно такой. – Бедная моя девочка. И в чем же заключались ее дела с вашим уважаемым дядей? Гость верно понял, что пора переходить к делу, и протянул Августу небольшой сверток. – Здесь то, что они придумали. Прошу вас посмотреть. Август поднял
