Да и в письмах ей ни ласкового слова, ничего… – Лэйр Ганц? Графиня подошла практически бесшумно. Странно для женщины с ее весом. Но Ганц подметил, что Лилиан Иртон двигается иногда весьма по-разному. Иногда как воин, иногда как весьма неуклюжий человек. Сейчас она двигалась медленно и плавно. И как весьма уставший человек. – Ваше сиятельство, – склонился в поклоне Ганц, – вы еще не спите? Лиля была на таком взводе, что не уснула бы и после слоновьей дозы тазепама. Но говорить об этом не собиралась. – Тревожно… – Вы тревожитесь напрасно. Все будет хорошо. Графиня ответила признательным взглядом. – Благодарю вас, лэйр Ганц. Знаете, я так давно не слышала этих слов. Что можно было сказать на это? – Ваше сиятельство, не грустите. Я обещаю, мы со всем справимся. – Конечно, справимся. Но сколько будет убитых, раненых… – У них такая работа – защищать вас. Они должны быть счастливы сложить за вас головы. Глаза графини были печальны. – Столько смертей, лэйр Ганц. Начиная с моего ребенка. Сколько еще должно умереть? – Работа мужчин – сражаться. Работа женщин – ждать их и лечить. – И я жду своего мужа, – вздохнула Лилиан. Благонравие в ее голосе можно было на хлеб намазывать. – И волнуюсь… ведь за мной еще и Миранда. Не дай Альдонай, с ней что-то случится. Ганц невольно подумал, что здесь, на стене, не его место. А место графа Иртона. Уехал с посольством. И все равно ему, как тут жена. А у нее управляющий-вор, сговорившийся с пиратами. И замок на плечах. Лиля словно прочитала его мысли: – Все на стене в порядке, шевалье? – Все хорошо. – Тогда я пойду. Надо приготовить все для раненых. – Ваше сиятельство, а откуда вы знаете лекарское дело? Графиня пожала полными плечами. – А я его и не знаю. На самом деле всем занимается Тахир Джиаман, ну и Джейми на подхвате. А я просто присутствую, чтобы их слушались. Отдаю их распоряжения. – Вы им так доверяете, ваше сиятельство? – А мне есть кому доверять, лэйр Ганц? Тут очередь из докторусов ко мне на работу? Единственный был – додумался выкидыш кровопусканием лечить. – Ваше сиятельство, а…. Лиля сдвинула брови. – Лэйр Ганц, мне странно, что приходится объяснять такие вещи мужчине. Тем более вам. Но я все-таки скажу. Когда женщина теряет ребенка, она теряет и много крови. И выпускать еще… Четверть части крови человек потеряет, и его уже не вернешь. Он умрет. Как вы думаете, кем надо быть, чтобы так поступить? Шевалье искренне задумался. А действительно… При кровотечении еще кровь выпускать? Чем надо было думать? Надо бы этого докторуса, по возвращении… Лилиан Иртон всхлипнула. Отвлекшись, лэйр Ганц не видел, что она со всей дури ущипнула себя за руку, так, чтобы слезы появились. – Простите, шевалье. Мне до сих пор не хочется об этом вспоминать… Простите… Графиня развернулась и ушла, сгорбившись. Шевалье почувствовал себя скотиной. Ну вот. Нашел о чем вспомнить. Расстроил женщину. А ей ведь и так нелегко приходится. Столько свалилось, а она старается еще заменить мать своей падчерице, беспокоится. Родная мать столько для детей не сделает. Единственное, что удивляло шевалье, это обучение Миранды Кэтрин с детьми простонародья. Вирмане, сын священника… Хотя графиня пояснила свою позицию четко. Пусть ребенок привыкает быть первым, учится командовать, управлять, распоряжаться, да и стыдно ей будет быть ниже каких-то холопов. Пусть учится. Ганц мог бы возразить, но не стал. Было в этом и что-то верное. Уж учиться ребенок точно стал лучше. Да и сама графиня частенько присутствовала на уроках. При ней-то ничего не случится. Он посмотрел в ночь. Сутки. Надо пережить эти сутки. Потом все должно проясниться. Или с пиратами разберутся, или пираты разберутся с вирманами. На выбор. Если первое, во что Ганц верил больше, начнется его работа. Если второе – скорее всего они тут и полягут. Что печально. А он и не ожидал закончить свою жизнь в кровати.

Лиля вздохнула. Так, проветрилась, вздохнула, лапши навешала… Вроде получилось. Хотя и пришлось экспромтом. Ничего. А теперь к своим. Тахира и Джейми она гоняла до рассвета, заставляя отрабатывать швы на подушке. Ну да ладно. Лучше заплатить усталостью сейчас, чем жизнями потом. Раны шили и здесь. Но непрофессионально. А вот подход грамотного хирурга – это была новинка. И Лиля предвидела расспросы от Тахира. Но это потом, все потом… Потому что к обеду начали поступать первые раненые. И начался ад. Работа, работа, работа… Лиля ощущала себя, как в травмпункте на практике. Ей было страшно, но надо было работать. В основном – диагностировать и шить. Перевязывать. Промывать и очищать раны. Кое-что уже сделал Джейми в полевых условиях. Но большая часть легла на плечи Тахира и Лили. Лиля успела расспросить Эрика, когда проверяла его ногу, на предмет недочетов. Но Джейми можно было похвалить. Рана была умело обработана, вычищена и перевязана. Так что вирманин вовсю зубоскалил и, кажется, даже пытался улыбаться графине. Но куда там. На работе Лилиан Иртон была медиком. Эрик – пациентом. Она могла заговорить зубы, и вполне профессионально. Но раз больной сам с этим справляется – зачем напрягаться? Работорговцы были застигнуты врасплох. И серьезного сопротивления не оказали. Так, ножевые ранения, пара сабельных… Работы много, но работа стандартная. Неприятно было пару раз, когда Лиля увидела племянника Хельке с распоротым боком. Там пришлось влить в мальчишку стакан самогонки, продезинфицировать ею же несколько волосков – и шить. Прощупать ребра на предмет повреждений, зашить рану и наложить тугую повязку. Ничего, справимся. И не такое видели – это не проникающее в живот, при котором пришлось удалять селезенку. Справедливости ради, тогда Лиля не ассистировала, только присутствовала и училась. Тахир то ассистировал, то шил сам. Пациенты шли потоком. Каких-то посторонних эмоций не было. Не люди. Просто – существа. Существа, на которых есть повреждения. И ее дело, как врача, единственного грамотного хирурга на весь мир, разобраться с повреждениями. Усадить пациента или уложить. Дать стакан или два самогонки для анестезии. Снять наложенную Джейми повязку, проверить рану, промыть, очистить, зашить. Наложить повязку с медом – и следующий на очереди. Лиля отлично понимала, на ранних стадиях она поборется с инфекцией, но начнись что серьезнее… Правда, что ли, попробовать по-старинке рану плесенью замазывать? Так ведь не панацея. Все равно половина перемрет. Кое-кому Джейми вообще стянул рану наспех, лишь бы кровь остановить, и теперь требовалось срочно снимать самоделки и работать уже профессионально. Лиля забыла обо всем. Сейчас важен был только один конкретный человек. Который был ее пациентом. И рана. Каждая рана была ее личным врагом. И ее надо было ликвидировать. Быстро и качественно. Болела спина. Голова. Руки. Лиля давно уже плюнула на субординацию и пристраивалась так, как было удобно. На коленях – так на коленях. Понадобится – на брюхе поползем. Подобие хирургического стола она отдала менее опытному Тахиру. По лицу градом катился пот, хотя окна в импровизированной операционной были открыты настежь. Рядом так же каторжно трудился Тахир. Джейми тоже не остался в стороне. И приходилось еще смотреть, чтобы они не ошибались. Несколько женщин трудились на подхвате, но много ли им доверишь? Привести-увести пациента, получше его устроить, поддержать, налить самогону. Выдернуть несколько волосков и прополоскать в спирте. Помогали и дети. Они не спорили. Все понимали – там их родители. И мало ли кому… К вечеру женщина просто валилась с ног от усталости. И даже не поверила, что поток пациентов иссякает. Обработала последнего, уселась прямо на пол, вытерла пот со лба и выдохнула: – Твою ж… Последующую речь графини история не сохранила. Но упоминала она явно не птичек и пчелок. Сил не просто не было. Они в минус ушли. Рядом так же упали Тахир и Джейми. И это при том, что работорговцев графине никто на прием не тащил, ими занимался Ганц Тримейн. Справедливости ради, Лиля и сама бы ими заниматься не стала. Сейчас ей важнее были ее люди. Завтра можно будет и с торговцами человеческой кровью разобраться. Она посмотрела на Тахира, на Джейми… Паренек вообще был белее мела. На узком лице с высокими скулами только глаза и выделялись. Большие, яркие, чистые. – Тахир-джан, Джейми. Вам, наверное, лучше спать пойти? Тахир кивнул. Поднялся, протянул ей руку… – Ваше сиятельство. Кажется в «операционной» был кто-то еще. Лиля на это внимания не обратила. Опираясь (не слишком сильно, а то еще Тахир упадет) на предложенную руку, встала на колени, а потом и на ноги. Голова чуть закружилась. Ну и пусть. Переживем. – Жить будем. – Будете, ваше сиятельство. Вы разрешите вас проводить? Лиля помотала головой, как боевая лошадь: – Нет. Нашла слегка косыми глазами присутствующих помощниц и с трудом припомнила имя. – Мэри, мне нужно ледяной воды – умыться. И узнай, где там лэйр Ганц, поговорить бы. Служанка закивала и словно улетучилась. Лиля потерла руками лоб. Лоб был горячий, пальцы – ледяные. Давление, температура, утомление? А, плевать! Это все остальные могут идти по своим делам. А она тут главная. Тут еще Тримейн и Лейс. Посмотрим, что мужики ей скажут… Его величество Эдоард Восьмой, милостью Альдоная правитель Ативерны, читал расшифровку письма Ганца Тримейна. Все письма голубиной почты проходили через руки королевского секретаря – человека мрачного, неболтливого и весьма умного. Так что его величество не ломал глаза над мелким шифром скорописи. Ему на стол все попадало красиво переписанным и на хорошем пергаменте. Вот только радовало это далеко не всегда. «Ваше величество! – писал Ганц Тримейн. По вашему поручению прибыв в Иртон, вынужден задержаться. Управляющий воровал, замок в запустении, дружина распущена, процветает работорговля, зимой Иртон может ожидать голод, при мне на Л. Иртон было совершено покушение, которое я вынужден расследовать. М. Иртон цела и здорова, обожает свою мачеху. Л. Иртон делает все, чтобы исправить сложившуюся ситуацию, но нуждается в помощи. Остаюсь искренне преданныйваш слуга лэйр Ганц Тримейн».Его величество потер лоб. Потом затылок. Пользы не прибавилось. Ганц Тримейн был одним из лучших. И если уж он не смог разобраться в ситуации быстро, значит, все не так просто, как в изложении Джеса. М-да. А как хорошо все выглядело. Толстая дура, которая закатывает истерики, потому и сидит в поместье круглый год. Только вот… Его величество посмотрел на золотое перо в своей руке. На чернильницу. Подарки Августа оказались неожиданно удобны. И его величество приказал секретарю озаботиться. Теперь гусиные перья исчезнут из его жизни. Хотя и непривычно. Но золотое перо удобнее. Гусиные каждый раз одинаково не очинишь, приходится приноравливаться, поворачивать в руке… С этим не так. Макнул в чернильницу, стряхнул избыток чернил, и пиши. Не затупится, не поломается… Даже если и поломается, заказать новое – дело минуты. Да и чернильница – насколько ж удобнее! Секретарь уже оценил, и вовсю пел ей дифирамбы. Когда приходится писать, поневоле чернильницу ставишь поближе. И рано или поздно, то