— моя.
Яна вздохнула.
— может, нам все‑таки стоит поехать вместе? Понимаешь, мы же не будем ходить и орать ‘Аэлена’ или ‘Вериола’. А как иначе на нас отреагируют?
— Я не подумала…
— На тебя обратят внимание все?
— Ну, наверное в той или иной степени.
— А мы будем искать того, кто будет ненавидеть. Не просто обратит внимание, но будет злорадствовать, ждать твоего унижения… ты поняла?
— Да. Пойдем?
— Куда?
— Галерея недалеко. Прогуляемся… кстати, заодно я похвастаюсь. Дома я не вешаю свои работы, это плохой тон. А вот там — можно.
Аэлена весело улыбнулась — и получила такую же улыбку от Яны.
— Идем гулять!
— Лара, вы соблаговолите?
Рошер склонился перед Аэленой, предлагая ей уцелевшую руку для опоры. Лара соблаговолила опереться и поплыла по улице, задрав носик. Гарт спародировал Рошера, Яна фыркнула, но предложенный локоть приняла, подражая Аэлене. И вся компания направилась в сторону галереи.
* * *
А красивое место, между прочим. Хотя и… странное. С одной стороны — чей‑то шикарный дом, с другой — высажены дубы. Старые, крепкие, уж лет по сто — сто пятьдесят, не меньше. Яна бы точно определила возраст, если бы ей дали подольше пообщаться с деревьями. И вот в этом промежутке, между домом, почти дворцом — и деревьями, устроен навес.
Получается нечто вроде выставки почти на улице.
— Зимой тут, наверное, неуютно?
Яна подумала о дожде, снеге… нет, картинам этого точно не вынести.
— Зимой тут щиты ставят, — пояснила Аэлена. — Конечно, холодно, но ветер почти не задувает, от дождя тоже есть защита, а остальное можно перетерпеть. Я здесь тоже выставлялась. И сейчас есть несколько работ.
— а где?
— Подальше. Там удобнее… Художники тоже бывают разные. Кто‑то знаменит, а кто‑то нет, вот с первых и начинают. А более серьезные работы — в середине аллеи.
— а почему это место назвали галереей?
— Не знаю. Пошло вот так…
Яна кивнула. А потом опустилась на колени перед Аашей.
— Девочка, мы сейчас пойдем гулять. Вот если кто‑то будет ненавидеть Аэлу, ты мне скажешь, ладно?
Гарт фыркнул.
— Думаешь, она понимает?
— Одного раза было мало? — окрысилась Яна. — Так она тебе сейчас снова свои ощущения опишет! Потом еще и в картинах увековечат, так и назовут: ‘Описанный лойрио’! Сколько можно повторять — Ааша не глупее людей! Просто другая!
Аэлена ухватила родственника за рукав.
— Гарт, не ссорьтесь.
— Ладно… идите, гуляйте, — махнул рукой высокородный. — Лишь бы получилось.
Яна фыркнула — и гордо пошла по галерее. Ааша задрала хвост и последовала за подругой, всем своим задом излучая презрение.
— С — собака страшная.
— Она тебе нравится? — Аэлена подмигнула Гарту.
— Ты с ума сошла?!
— Значит точно — нравится.
Аэлена улыбнулась и помчалась догонять Тайяну.
Далеко нархи — ро не ушла. Стояла перед картиной, состоящей из хаоса красных, белых и черных пятен разной формы и размера.
— что это?
— Убийство на снегу, — с невыразимым презрением пояснил художник — совсем молодой парнишка лет шестнадцати.
— А где снег?
— а вы не видите?
— нет. А кого убили?
— Нашу жизнь. Талант. Вдохновение. Это философская концепция, рассчитанная на глубокое понимание смысла нарисованного…
Яна закивала.
— А, понятно. Просто я не философ, у нас в Лесу проще — либо убили, либо не убили.
Аэлена фыркнула над ухом у подруги.
— Яна, это новое течение в рисовании. Человек отражает мир так, как он его видит.
— У него болезнь зрения? — Яна с интересом уставилась на художника. — А какая?
Парень стал похож на спелый буряк.
— Это… это не болезнь!
— Это у человека в душе, — сообщил уже покатывающийся со смеху Рошер.
— Душевная болезнь?
Художник открыл рот. Понимая, что сейчас беднягу понесет по кочкам, Рошер и Аэлена подхватили наивную нархи — ро под руки и потащили дальше.
— Яна, я тебе потом объясню!
— А почему ты так не рисуешь?
— Просто я рисовать умею.
Яна кивнула.
Было непонятно, но вдруг?
А картины, в большинстве своем, были красивыми. Яркие и чистые тона, пейзажи, портреты… Яна искренне увлеклась разглядыванием. Аэлена то здоровалась с кем‑то, то махала рукой, Рошер оглядывался по сторонам, Гарт шел с видом кота, которому хозяйка вместо мяса попыталась подсунуть свежий огурчик (что это за непонятная штука?!), вокруг было весело и шумно.
И тут Аэлена и Ааша словно замерли на миг.
Но если Аэлена (люди вообще не особо чувствительны к таким вещам) просто тряхнула головой, словно смахивая с себя чужой ненавидящий взгляд, то Ааша рыкнула — и уверенно двинулась вперед. Туда, где рядом с такими же абстрактными картинами, сидел мужчина средних лет.
Яна впилась в него глазами.
Ну, вероятно.
Такой дяденька — гриб. Невысокий, крепенький, весь какой‑то кругленький, словно его лепили и собирали из шариков, лицо на первый взгляд приятное, но это пока в глаза не посмотришь. А вот холодные мутно — серые озерки мигом меняли впечатление на противоположное. И вовсе даже это не боровичок под елкой, а ложный белый гриб. Ядовитый. Становилось ясно, что коллег по ремеслу мужчина, в лучшем случае, презирает, людей не любит и вообще — сидеть здесь унизительно для него. О, этот отвратительный мир, вытирающий ноги о творцов и радостно приветствующий тварей!
— Яна?
Аэлена проследила за направлением движения подруги, скривилась, но пошла вслед за нархи — ро.
— Это кто? — Гарт чуть дернул ее за рукав, приостанавливая.
— Это? Каделиус Тин — Альт Ромьер.
— Чего?
— Кадус Альт, если тебе так проще. Вообще, это и есть его имя, псевдоним он придумал самостоятельно.
— Сатро?
— Из невысокородных, да. И насчет семейного положения ты угадал, не нашлось такой дуры.
— а может, нашлась?
Яна остановилась прямо напротив художника и принялась его разглядывать. Пристально, серьезно, так, что ‘грибок’ открыл рот и заскрипел:
— а вам что угодно, кана?
— вы знаете Вериолу Вельт?
— Первый раз слышу, — отперся ‘гриб’ без колебаний.
Яна перевела взгляд на Аашу, которая при этих словах вздыбила шерсть на загривке — и без малейших колебаний скомандовала:
— взять его.
Волчице тоже были неведомы колебания. В один прыжок на мужчину обрушились добрых сто килограмм волчатины, а то и побольше — Ааша отнюдь не голодала в поместье Аэлены. Да так удачно приземлились эти килограммы, что одна из лап угодила мужчине аккурат в диафрагму, а вторая встала на грудь. Так что вместо возмущенного вопля получилось нечто невразумительное. Воздух вылетел со всхлипом, а сам мужчина очень удачно приложился спиной об пол и слегка ‘поплыл’. Сознания он не потерял, но и адекватным его назвать было сложно.
— Что происходит? — Аэлена готова была прикрыть подругу в любой момент.
— Он солгал. Он знает Вериолу.
— А если это не он?
— Сначала допросим — потом разберемся, — решил Гарт. — Ну‑ка, отзови свою ловушку для блох.
Яна пнула его по щиколотке, но промахнулась и зло зашипела. Впрочем, Ааша восприняла это, как сигнал — и освободила несчастного.
Гарт и Рошер споро поставили его на ноги — и потащили из галереи, попутно объясняя всем заинтересовавшимся:
— Человеку плохо стало! Вы что — не видите!?
— Голова, наверное, закружилась…
— Сейчас его до фонтана проводим и вернемся…
Яна и Аэлена следовали за ними. Никто ничего и не заметил. Странно?
Да нет. День в разгаре, народу полно, у кого покупатели, у кого просто смотрят, по сторонам глазеть некогда, да и говорила Яна очень тихо.
Ааша?
Ну да, волк. Но… мода на собак, например, была. Так что воспринимали нархи — ро вполне спокойно. Не каждый же отличит?
Ааша крупнее и мощнее обычных волков, под хвост ей никто не заглядывал, вот и принимали за собаку. С первого взгляда. Потом‑то приглядывались, но — потом.
Прыжок тоже получился удачным. Сцену заслонили подходящие Рошер и Гарт с Аэленой, да и атакуют волки очень быстро. Глазом моргнуть не успеешь, а тебе уже руку по плечо оторвали.
У фонтана Гарт тоже церемониться не стал, а попросту макнул туда художника. С головой. Пока несчастный не прекратил дергаться и не обмяк.
Тогда аристократ вытащил его, потряс до просветления в мутных глазыньках — и опять макнул в фонтан. На этот раз уже не до потери сознания, а так, чтобы напугался.
И напугался‑таки, судя по мокрому пятну на штанах и характерному запаху.
А потом задал только один вопрос.
— Где Вериола?
И видя, что ответа не будет — одни ругательства, повторил купание.
К шестому разу художник дозрел.
Яна угадала. Точнее, угадала Ааша с ее замечательным нюхом. Вериола действительно сейчас была дома у Кадуса. Отсиживалась от сложностей жизни вместе с ребенком. Только вот… не бежать же теперь к мазиле? И не хватать женщину посреди бела дня? Завопит, шум поднимется, до Диолата раньше времени дойдет…
А там точно никто Диолату не докладывает?
Выход нашел Рошер.
— Я поговорю с двумя приятелями. Они ее сгребут по — тихому и доставят…
— ко мне в поместье. Пусть посидит в подвале, там как раз служанку убрали, место есть, — подсказал Гарт.
— А с этим клопом что делать? — Аэлена рассматривала коллегу с явным отвращением.
— Я… да ты…!!!
— А вы допросите его пока, — подсказал Рошер, быстро удаляясь в сторону городской стражи.
Яна, Гарт и Аэлена переглянулись.
А почему бы нет? И допросим, и расспросим… после того, как Гарт объяснил, что времени у них много, а воды в фонтане еще больше, Кадус раскололся. Да так, что слюной всех забрызгал.
Дело, и верно, было в обыкновенной зависти. Да, к Аэлене, а к кому ж еще?
Стерва, сука, гадина…. НЕНАВИЖУ!!!
За что?
А за все.
За молодость, за талант, за положение в обществе, за востребованность… и вообще, почему у нее это есть, а у меня — нет!? НЕЧЕСТНО!!!
Аэлена слушала излияния мужчины с непроницаемым лицом. Видимо, не в первый раз. Яна тоже изучала Кадуса, как интересное растение. Гарт вообще не собирался придавать значение тонкой душевной организации мужчины, так что рычала только Ааша. Но ее можно было понять — очень уж противно выглядел Кадус.
Все знают, что в наш ужасный век истинный талант никому не нужен. Народ просто не дозрел до понимания истинно прекрасных вещей — великих скульптур и полотен сатро Альта. Вот и не берут.
А кушать‑то хочется, три раза в день, а ничего другого Кадус попросту не умеет. Страшная это болезнь — неудельность, по — простому, по народному, рукопопие, чтоб не сказать грубее.
Дети, кстати, у Кадуса тоже не получились. Не нашлось женщины, которая оказалась бы способна понять нежную душу истинного творца шедевров. Были, конечно, бабы, но заходили они в дом, видели ‘творческий беспорядок’, состоящий из грязной посуды, грязной одежды и грязных кистей с красками вперемешку, потом любовались на откормленных тараканов и крысюков — и быстро исчезали из
