из нищеты.

Алексиус Гризмер был инженером. И поступил именно так. Приехал по доброй воле, заработал себе на до-мик с садиком и тихую старость — и уехал. Вроде бы живой и невредимый. Но…

Эрасмиус по общему мнению получился ненормальным. А порок Вейларо-Инковского у дочери был по сути приговором. Девочке могли поддерживать жизнь только в клинике. Потому что ее кости были слишком хрупкими. Почти стеклянными. Даже не так. Стекло может быть прочным. А тут… малейший толчок, ма-лейшее сжатие — и кости только хрупнут, сломанные в пыль. С этим боролись. Да. Но всем было ясно, что Люсия никогда не выйдет из клиники. Никогда не побежит по траве с другими детьми. Никогда не сможет любить, рожать своих собственных…

Ничего не сможет. Ее мир будет ограничен больничной палатой.

Это понимали все. Кроме Эрасмиуса.

Детям неведомо такое слово ‘никогда’. И мальчик целыми днями просиживал в палате сестренки. Разгова-ривал с ней. Что-то показывал, играл в свои любимые игрушки…

Да, разговаривал. Именно тогда мальчик заговорил — на удивление чисто и четко, вызвав слезы радости у своих родителей. И не просто заговорил. А спокойно объявил, что найдет лекарство от болезни сестренки.

Это приняли с улыбкой. Мало ли что говорят дети. И родители начали осторожно готовить сына к тому, что Люсия обречена. Рано или поздно ее косточки потеряют последнюю прочность — и девочка просто умрет, не дожив даже до десяти лет. Так бывало. Кости становились настолько хрупкими, что их могло сломать даже неосторожное движение. Даже резкий вздох. И — все. Смерть.

Но Эрасмиус ничего не слушал.

Мальчик полностью сосредоточился на достижении своей цели. Биология, анатомия, физиология, патоло-гия, книги, фильмы, аудиокниги…

Когда его родители увидели на столе восьмилетнего ребенка учебник физиологии, они были в шоке. А когда мальчик спокойно начал им объяснять, что он прочитал и что понял, шок перешел в… ужас? По-трясение?!

Они и сами не знали. Но сильно подозревали, что способности их первого ребенка выходят за грань нор-мального.

А Эрасмиус учился. Семилетний ребенок сам пошел к директору школы и разговаривал с ним. Сам решал вопросы с учителями. Сам разобрался с одноклассниками, когда те решили ‘проучить наглого выскочку’. Да так, что родители побитых им детей едва не вызвали полицию. Потому что Эрасмиус, как уже было сказано, полностью сосредоточился на одной задаче. Вылечить сестру. Остальное значения не имело.

А все окружающее рассматривалось им с точки зрения — ‘поможет или помешает’? Если что-то могло по-мочь — он начинал работать над увеличением пользы. Могло помешать? Надо немедленно устранить помеху.

Собственно, это и взбесило родителей его одноклассников. Никого бы не ужаснули ребячьи драки. Но ма-ленькие пакетики, наполненные чем-то чрезвычайно едким и вонючим, разъедающим слизистую и практически выводящим противника из строя на пару дней, которые щедро раскидал в детей Эрасмиус, вызвали возмущение.

Но мальчику было плевать на все.

Его оставили в покое и дали заниматься своим делом. Это — главное.

Со школьными предметами мальчик разобрался так же безжалостно и рационально, как и с одноклассника-ми.

Для излечения сестры ему нужны, в основном, четыре предмета:

— биология;

— химия;

— физика;

— математика.

Все остальное — не важно и не нужно. Труд? Долой. Литература? Что там может быть интересного и полезно-го? Долой!

История?

Какие глупости!

Языки?

Безусловно. Чтобы прочитать написанное о медицине на других языках.

Астрономия?

Нужно узнать про другие расы. Возможно, у них найдется лекарство для его сестренки.

Физкультура?

Бесцельная и бесполезная трата бесценного времени!

Астронавигация — это важнее. Обычаи народов галактики — обязательно! Иногда мальчик еще советовался с родителями. Но часто после уроков шел в больницу — и проводил там все время до вечера. Следил за сест-ренкой. Помогал кормить ее и поить. Купать и ухаживать.

Медперсонал просто обожал мальчика. Такого спокойного. Умного. И потрясающе любопытного там, где дело касалось медицины. Эрасмиус же хотел знать — все. Особенно про то, как вылечить сестру.

Но время шло. Люсии было уже три года. И врачи давали ей не больше двух лет. И мальчик понимал — будь проклято время!!!

Он просто не успеет!!!

Не успеет.

Будь у него еще лет пять…

Но кости девочки все быстрее теряли кальций, а с ним и последнюю прочность. Два года. Три? Уже вряд ли.

Мальчик учился, как безумный.

И тут один охранник в больнице, глядя на его мучения, рассказал мальчику о фитґданго.

Дело было так. Эрасмиус задержался в школе. На уроке генетики. Даже не задержался. Ему просто надо бы-ло ответить преподавателю выученный урок, чтобы получить зачет по предмету. Но упертый ретроград за-ставил мальчика ждать конца уроков, потом долго, больше двух часов подряд, спрашивал по генетике поч-ти с самого начала, даже не давая себе труд отвечать на вопросы ребенка…

Эрасмиус получил зачет, но был в ярости. У него отняли бесценное время. Время, в которое он мог учиться. Время, которое он мог провести с сестрой. Аэробус ушел из-под носа. И пришлось ждать следующего боль-ше часа. Как на грех, еще пошел дождь. Мальчик промок, замерз и добрался до больницы не в лучшем со-стоянии духа. И — в довершение всего — поскользнулся на мокрых пластиковых ступеньках и больно ударил-ся коленом и локтем.

Это оказалось последней каплей. Ребенок разрыдался прямо у входа.

И из караулки выглянул человек, которому предстояло определить дальнейшую судьбу юного гения. От-ставной сержант Ромаро Ахонт. Нынче — охранник городской детской больницы. Он отлично знал мальчика. А кто бы не знал его в госпитале? Им восхищались. Его любовью к сестренке, его умом… И Ромаро — в том числе. С его точки зрения такая преданность близким и такая целеустремленность были похвальны. Поэтому он помог мальчику подняться, увел в караулку и напоил горячим котэ (современным аналогом чая и кофе). И постарался утешить. Но у ребенка просто начался нервный срыв. И Эрасмиус твердил, что не успеет, не сможет, не справится… что Люсия умрет, а он не может этого допустить, никак не может, и если бы можно было, чтобы он умер, а она жила, он бы и не задумался…

Кто-то другой позвал бы врачей с успокоительным. Но Ромаро не знал, что такое нервный срыв. И поступил с мальчиком, как с новобранцем. А именно — крепко встряхнул ребенка за плечи и рявкнул:

— Ты мужчина!? Тогда не реви! Выход есть всегда! Ты что — о фитґданго не слышал?!

Эрасмиус вытер слезы и медленно поглядел на мужчину.

— Слышал. Мало. Не помню. Что такое фитґданго?

И Ромаро рассказал ему, что в галактике есть народ фитґданго. Одни из самых странных существ. Нечто среднее между растениями и животными. Больше всего они напоминают гибрид муравья-переростка и плю-ща, только размером полтора метра. Могут питаться растительной или животной пищей, но могут и фото-синтезом. И их девиз: ‘все ради знания’.

Ради нового знания они могут предать, продать, убить, умереть…

Если они не знают, как можно вылечить девочку, вряд ли кто-то другой знает это.

— Они ценят только знания?

Глаза Эрасмиуса горели безумным огнем. Огнем надежды.

— Да.

— а мы с ними торгуем?

— Нет. Нам нечего им предложить.

— И туда не идут корабли?

— Фитґданго никого не пускают на свою планету. Есть их представительство на Эритрее-3. Но их надо заин-тересовать.

— Чем?

— Не знаю. Этого никто не знает.

Эрасмиус сдвинул брови.

— Эритрея-3. Три недели лета. Долго. Ближе нету?

— Нету.

Мужчина развел руками. И вдруг испугался вспыхнувшего в голубых глазах мальчика огня.

— что ж. Спасибо вам. Если слова о фитґданго окажутся правдой, я этого не забуду. Никогда.

И Эрасмиус вышел. Ромаро только головой покачал. Мальчишка, с его точки зрения, был безумен. Но — пусть попробует прорваться к фитґданго. Ромаро знал, что его сестра умирает. И пусть лучше мальчишка винит фитґданго, которые не захотели ему помочь, чем себя.

Так будет лучше для него.

Ромаро знал многих, кого ломала смерть близких. И не хотел, чтобы этот мальчик пополнил их число

***

Он ошибался. Не в фитґданго. В Эрасмиусе. Средство для спасения сестры может быть у фитґданго? Отлич-но. Фитґданго не хотят ни с кем разговаривать?

Захотят.

С ним — они БУДУТ говорить. На остальных — плевать.

Эрасмиус просто пришел домой — и попросил у родителей экскурсию на Эритрею-3. Чтобы ненадолго разве-яться.

И родители радостно согласились. Учитывая, что последние три года мальчик не отходил от больной сестры — и прогнозы врачей… они надеялись, что Эрасмиус хоть чуть-чуть отвлечется.

А мальчик действовал.

Три недели полета он изучал ксенопсихологию и все, что узнал о фитґданго. Все, что было в интерсетях. Все, что было в книгах. Все, что могли рассказать попутчики.

Этого было мало, но кое-что он для себя понял.

И не стал терять времени.

Вместо того, чтобы спокойно отдыхать в гостинице после перелета, мальчик быстро нацарапал записку — и вышел вон. Поймать такси и отправиться к посольству фитґданго, было вообще делом минуты. И только у посольства мальчик чуть замешкался.

Фитґданго не строили домов. И больше всего их посольство напоминала кусочек джунглей настоящих — в джунглях каменных большого города. К такому он не привык. Но — ему нужно было средство для Люсии. Остальное было не важно. И Эрасмиус сделал то, до чего не дошли маститые ученые. Он встал перед аналогом ворот — колючими кустами с длиннющими шипами, которые могли проткнуть его насквозь — и раскрыл свое сознание.

За время полета и время, потраченное на изучение мемуаров первых контактеров с фитґданго, он понял од-ну, как ему казалось, важную вещь. И собирался проверить ее на практике. Сердце мальчика колотилось, как безумное. Пульс зашкаливал. Если бы сейчас к его мозгу подключили прибор, регистрирующий нервную активность — он бы просто сгорел. Настолько силен был зов мальчика. Бешено, нечеловечески си-лен.

Эрасмиус понимал — фитґданго не люди. И все, что можно предложить людям, их не заинтересует. Но кое-кто находил с ними общий язык. Почему? Потому что эти люди были интересны фитґданго. И именно заин-тересовать их мальчик и собирался.

Прошла минута.

Две.

Десять.

Эрасмиус не сдвинулся с места. Он отлично знал — или он добьется своего, или умрет. И все. Разум его был открыт. Чувства текли потоком. Дети — не признают полумер. Эрасмиус же вообще не знал, что такое мера.

Страстная, безумная любовь к сестренке. Желание ее защитить. Отчаяние, когда он узнал про болезнь ма-лышки. Надежда на фитґданго. Безумное желание узнавать что-либо новое. Невероятный клубок мыслей и чувств, разрывающий на части и душу и сердце.

Эрасмиус ждал.

И фитґданго дрогнули.

Потом Эрасмиус узнал, что их вело любопытство. Научился всему, что умели и знали они. Понял их логику, принял ее — и сам стал больше фитґданго, а не человеком. Все потом.

А сейчас он стоял перед воротами, крепко сжав кулачки — и ждал.

Он не знал — прошел час — или минута. Или сутки? Он просто ждал. И знал —