верите?
Т а и с ь я. Конешно. А ты — нет, что ли?
Р я б и н и н. Я как-то так… Неудобно как-то верить, бог у нас… сомнительный! Незаконнорождённый будто…
(Шура усмехается.)
Т а и с ь я. Ну, что это ты говоришь!
Р я б и н и н (размышляет). Выдали девушку за старика Иосифа, а родила она как будто от архангела Гавриила…
Т а и с ь я. От бога-отца — что ты!
Р я б и н и н. Да ведь он — бесплотен, бог-отец-то! Мы о Христе говорили, о боге, который пил, ел, по земле ходил. В местах, откуда я родом, на незаконнорождённых нехорошо смотрят. А у вас как?
(Шура хохочет, Глафира шьёт, наклонив голову.)
Т а и с ь я (ошеломлена, переходит на «вы»). Лысый вы, а… какое еретическое говорите!
Р я б и н и н. Ну, что же особенное сказал я? Думаешь, думаешь… Все твердят: бог, бог, — а друг на друге верхом ездят.
Т а и с ь я. Бог… незаконнорождённый! Страшно слушать. В такое лютое время…
Р я б и н и н. По-моему, в такое время надобно бесстрашным быть.
Т а и с ь я. Страшные вы все! Даже и старики. Будто не русские. Русские-то смирные.
Г л а ф и р а. Это — смирные перетряхнули монастырь-то ваш?
Т а и с ь я. Там — солдаты были, они — с голода!
Р я б и н и н. А если б голодные рабочие были?
Т а и с ь я. У рабочих-то ружей нет.
Р я б и н и н. Значит — за малым дело, за ружьями? Так что, если голодный народ достанет ружья да потревожит сытых, богатых…
Т а и с ь я. А — мне что? У меня ничего нет. И не будет.
Т я т и н (входит). Игуменья приехала.
Ш у р а. Чего же вы испугались?
Т я т и н. Я сообщаю неприятную новость.
(Таисья быстро уходит.)
Р я б и н и н. Это — знаменитая Меланья?
Г л а ф и р а. Да.
Р я б и н и н. Может — мне уйти, а?
Ш у р а (горячо). Почему?
Г л а ф и р а. Таисья скажет игуменье…
Ш у р а. Ну, и что же?
Р я б и н и н. Что — скажет? Я — водопроводчик.
Т я т и н. Это — для детей. Она, вероятно, видела вас где-нибудь.
Р я б и н и н. Значит — исчезнуть надобно? Эх, чёрт… А Донат сказал, что у вас ночевать можно…
Ш у р а. Можно, можно! Глаша — на чердаке, да?
Г л а ф и р а. Там — хорошо, только не топлено.
Р я б и н и н (Шуре). Ну, решайте: уходить или оставаться.
Ш у р а. Оставаться! Послушайте, вы — замечательный! Я не думала, что вы такой хитрый, весёлый… такой простой… как шар! Я…
Р я б и н и н (Тятину). Расхвалила, точно покойника…
Ш у р а. Страшно рада, что вы такой!
Р я б и н и н. И я рад, что не хуже.
Г л а ф и р а. Пойдёмте. Я вам кушать туда принесу.
Р я б и н и н. Минуточку. Товарищ Тятин, — листовку вы написали слишком мягко да и вычурно! Ведь это — не для студентов. Надо писать так, чтоб малограмотный понял и безграмотному смог всё точно рассказать. Чуете? И — вот что. Этот ваш — Любимов, что ли? — дрянь! Он — кто? Студент?
Т я т и н. Коммерческое училище кончил.
Р я б и н и н. Дрянь. На лесопилке какой-то попик, замухрышка, выступал, очень злой, так ваш приятель…
Т я т и н. Он не приятель мне.
Р я б и н и н. Ну, — всё равно! Он предложил мне пристрелить попа. Спрашиваю: зачем? Для возбуждения храбрости, говорит. Вот, — свинья! Для возбуждения храбрости, идиот! Вы его отшейте, нам таких — не надо! Обязательно — к чёрту! К эсерам… Ну, я готов на чердак… (Уходит с Глафирой.)
Ш у р а. Какой… милый! Вот — настоящий!
Т я т и н. Готово.
Ш у р а. Что? Что готово?
Т я т и н. Опьянение восторгом.
Ш у р а. Что это значит?
Т я т и н. Это значит, что отец ваш был сумасброд.
Ш у р а. Не смейте об отце!
Т я т и н. И сумасбродство отца передалось вам.
Ш у р а. И что же?
Т я т и н. Вы избалованная, капризная девица.
Ш у р а. Купеческая дочь. Ну-с?
Т я т и н. Вы не хотите серьёзно учиться…
Ш у р а. Это мне уже говорили сегодня. Ещё что?
Т я т и н (махнув рукой). Бесполезно говорить. До свиданья.
Ш у р а. Тятин, — становитесь на колени.
Т я т и н. Что?
Ш у р а. Станьте на колени.
Т я т и н. Зачем? Что такое?
Ш у р а. Станьте. Живо! А то — начну посуду бить, заору на весь дом и вообще… наделаю ужасов. Ставай!
Т я т и н. Конечно, вы можете наскандалить…
Ш у р а. Ставай на колени, Степан Тятин! (Толкает его.)
Т я т и н (опускаясь). Напрасно вы делаете из меня шута…
Ш у р а. Повторяйте за мной: «Шура, я тебя люблю…»
Т я т и н (угрюмо). Перестаньте дурить. Уеду я из этого проклятого города!
Ш у р а. Повторяйте: «Я люблю тебя, Шура, дефективная купецкая дочь, взбалмошная девица…»
Т я т и н (хочет подняться). Да перестаньте же… с ума вы сошли!
Ш у р а (с яростью). «Люблю, но жульнически боюсь сказать тебе это!» (Толкает его в плечи.) Не сметь подниматься! Повторяй: «Я благодарю тебя за то, что ты меня заставила…»
Т я т и н. Идите вы к чёрту!
Ш у р а. Сейчас начну бить посуду! Считаю до трёх, раз…
(Шум в прихожей, кто-то запнулся.)
Ш у р а (уходя, грозит кулаком). Это не кончено! Это повторится.
Д о с т и г а е в (в двери). Ты что это, Степаша, ползаешь?
Т я т и н. Потерял…
Д о с т и г а е в. Что — потерял?
Т я т и н. Н-не знаю. Вынул платок, а оно упало. В общем — чепуха…
Д о с т и г а е в. Похоже. Да, да, — если карман полон — не знаешь, что теряешь. Как живём? Жарок у тебя, температурка?
Т я т и н. Голова… немножко… В общем — ничего…
Д о с т и г а е в. Немножко голова-то? Ну, это — пройдёт. Раньше ты по правде да по чести говорил, а теперь всё говоришь в общем. Новеньким присловьем обзавёлся. А — в чём, в общем? Мы все будто в общем живём.
Т я т и н (угрюмо). Чаю — хотите?
Д о с т и г а е в. Благодарствую. Самовар-то холодный. Павлин рассказывает, что в Петрограде неладно, — ты ничего не слыхал?
Т я т и н. Нет.
Д о с т и г а е в. Наверно, слышал, да сказать не хочешь. Мелания приехала? (Тятин кивает головой.) Имею желание видеть Меланию. А ты, Степаша, к большевикам приспособился, к пр-ролетариям? Ну — как? Удобно с ними?
Т я т и н. Подите вы к чёрту!
Д о с т и г а е в. Зачем сердиться, душа моя? Сам — к пролетариату, а меня — к чёрту? (Идёт.) Рыба ищет — где глубже… селёдка — где солонее…
Т я т и н (стоит, окаменев. Бормочет). Дурак ты, Степан… До слёз дурак… (Сел к столу, налил чаю в стакан, захлопнул «Ниву».)
Т а и с ь я (идёт нерешительно, бесшумно, подошла). Можно вас спросить?
Т я т и н (вздрогнув). Спросите.
Т а и с ь я. Лысоватый этот — кто таков?
Т я т и н. Человек.
Т а и с ь я. Я — знаю. Теперь, слышно, многие переодеваются, не в своём виде живут…
Т я т и н (сердито). Это кому интересно: игуменье или — вам?
Т а и с ь я. Мне. Я про него игуменье не сказала.
Т я т и н. А узнав, кто он, скажете? Вы бы, Таисья, бросили шпионство. Это дело — не похвальное. И — на кой дьявол нужна вам эта… волчиха, игуменья? Она вас по щекам хлещет, а вы служите ей, как собачка… на задних лапках. Она — купчиха, дисконтёрша, ростовщица… вообще — гадина! Неужели вы не видите, не чувствуете, как издеваются над… вами? Уйдите от игуменьи… пошлите её ко всем чертям!
Т а и с ь я. А — куда я денусь?
Т я т и н. Найдёте место, работу…
Т я т и н. Дела — много. Вам учиться надо. Вот — Глафира, почти вдвое старше вас, а — читает, учится.
Т а и с ь я. Учится, а сама говорит: ничего не знаю.
Т я т и н. Узнают — не сразу. Что вы на меня смотрите… так?
Т а и с ь я. Глаза у вас очень грустные.
Т я т и н. Ну, это… Голова болит…
Г л а ф и р а (вбежала, тревожно). Степан Николаич, — Пётр, должно быть, уборную искал и наткнулся на игуменью, прямо в приёмную к ней влез, а там Достигаев, — слышите, как кричат?
Т я т и н. Н-ну… что же делать?
Т а и с ь я. Ой… Задаст она мне…
Г л а ф и р а. Молчи, ты… Сюда идут.
Т а и с ь я. Спрячусь… (Убежала.)
(Рябинин, за ним — Мелания, Достигаев.)
Р я б и н и н (спокойно). Вам, тётка…
М е л а н и я (бешено, задыхаясь). Я тебе не тётка.
Р я б и н и н. Вам приказано защищать власть торгашей, ростовщиков, да вы и сама из этой шайки…
М е л а н и я. На мне — чин ангельский, дура-ак. Шайка! Слышал, Василий, а?
Р я б и н и н. А вот мы должны уничтожить бесчеловечную власть.
Д о с т и г а е в. Это вам — кем же приказано?
М е л а н и я. Кто приказал? Безумец — кто тебе приказал, кто?
Р я б и н и н. История. Классовое, революционное сознание рабочих…
М е л
