тебя староста, Алексей Губин, обидел? Ты — в суд подал на него, Звонцова адвокатом пригласил, за тебя архиерей вступился? А вот я в какой суд подам жалобу на болезнь мою? На преждевременную смерть? Ты — покорно умирать будешь? С тихой душой, да? Нет, — заорёшь, застонешь.
П а в л и н. Речи такие не позволяет слушать сан мой. Ибо это речи…
Б у л ы ч о в. Брось, Павлин! Ты — человек. Ряса — это краска на тебе, а под ней ты — человек, такой же, как я. Вот доктор говорит — сердце у тебя плохое, ожирело…
П а в л и н. К чему ведут такие речи? Подумайте и устрашитесь! Установлено от веков…
Б у л ы ч о в. Установлено, да, видно, не крепко.
П а в л и н. Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти бежал в леса, подобно зверю.
К с е н и я. Егор Васильевич, Мокей пришёл, говорит: Якова ночью жандармы арестовали, так он спрашивает…
Б у л ы ч о в. Ну, спасибо, отец Павлин… за поучение! Я ещё тебя… потревожу. Позови Башкина, Аксинья! Скажи Глафире — пусть каши принесёт. И — померанцевой.
К с е н и я. Нельзя тебе водку…
Б у л ы ч о в. Всё — можно. Ступай! (Оглядывается, усмехаясь бормочет.) Отец… Павлин… Филин… Тебе, Егор, надо было табак курить. В дыму — легче, не всё видно… Ну, что, Мокей?
Б а ш к и н. Как здоровье, Егор Васильевич?
Б у л ы ч о в. Всё лучше. Якова арестовали?
Б а ш к и н. Да, ночью сегодня. Скандал!
Б у л ы ч о в. Одного?
Б а ш к и н. Говорят — часовщика какого-то да учительницу Калмыкову, которая Александре Егоровне уроки давала, кочегара Ерихонова, известный бунтарь. Около десятка будто.
Б у л ы ч о в. Все из тех — долой царя?
Б а ш к и н. У них это… различно: одни царя, а другие — всех богатых, и чтобы рабочие сами управляли государством…
Б у л ы ч о в. Ерунда!
Б а ш к и н. Конечно.
Б у л ы ч о в. Пропьют государство.
Б а ш к и н. Не иначе.
Б у л ы ч о в. Да… А — вдруг — не пропьют?
Б а ш к и н. А что ж им делать без хозяев-то?
Б у л ы ч о в. Верно. Без тебя да без Васьки Достигаева — не проживёшь.
Б а ш к и н. И вы — хозяин…
Б у л ы ч о в. Ну, а как же? И я. Как, говоришь, они поют?
Б а ш к и н (вздохнув). Отречёмся от старого мира…
Б у л ы ч о в. Ну?
Б а ш к и н. Отрясём его прах с наших ног…
Б у л ы ч о в. По словам — на молитву похоже.
Б а ш к и н. Какая же молитва? Ненавидим, дескать, царя… дворец…
Б у л ы ч о в. Вон что! Н-да… черти драповые! (Подумал.) Ну, а тебе чего надо?
(Глафира принесла кашу и водку.)
Б а ш к и н. Мне? Ничего.
Б у л ы ч о в. А зачем пришёл?
Б а ш к и н. Спросить, кого на место Якова поставить.
Б у л ы ч о в. Потапова, Сергея.
Б а ш к и н. Он тоже в этих мыслях — ни бога, ни царя…
Б у л ы ч о в. Тоже?
Б а ш к и н. Позвольте предложить — Мокроусова. Он — очень просится к нам. Человек грамотный, распорядительный.
Г л а ф и р а. Каша простынет.
Б у л ы ч о в. Полицейский? Воряга? Чего же он?
Б а ш к и н. Теперь в полиции опасно служить, многие уходят.
Б у л ы ч о в. Так. Опасно? Ах, крысы… Ладно, пришли Потапова. Завтра утром. Ступай… Глаха — трубач пришёл?
Г л а ф и р а. В кухне сидит.
Б у л ы ч о в. Съем кашу — веди его сюда. Что это — как тихо в доме?
Г л а ф и р а. Наверху все.
Б у л ы ч о в (пьёт водку). Ну — и ладно. Ты что… приуныла?
Г л а ф и р а. Не пей, не вреди себе, не хворай ты! Брось всё, уйди от них. Сожрут они тебя, как черви… заживо сожрут! Уедем… в Сибирь…
Б у л ы ч о в. Пусти, больно…
Г л а ф и р а. В Сибирь уедем, я работать буду… Ну — что ты здесь, зачем? Никто тебя не любит, все — смерти ждут…
Б у л ы ч о в. Перестань, Глаха… Не расстраивай меня. Я всё знаю, всё вижу! Я знаю, кто ты мне… Ты да Шурка, вот это я — нажил, а остальное — меня выжило… Может, ещё выздоровлю… Зови трубача, ну-ко…
Г л а ф и р а. Кашу-то съешьте.
Б у л ы ч о в. Чёрт с ней, с кашей! Шурку позови… (Остался один и жадно пьёт рюмку за рюмкой.)
(Входит Трубач. Он смешной, тощий, жалкий, за плечами — на ремнях большая труба в мешке.)
Т р у б а ч. Здравия желаю вашему степенству.
Б у л ы ч о в (удивлён). Здорово. Садись. Глаха, затвори дверь. Вот какой ты…
Т р у б а ч. Так точно.
Б у л ы ч о в. Н-ну… неказист! Рассказывай, как лечишь?
Т р у б а ч. Лечение моё простое, ваше степенство, только люди привыкли питаться лекарствами из аптеки и не верят мне, так что я деньги вперёд прошу.
Б у л ы ч о в. Это ты неплохо придумал! А вылечиваешь?
Т р у б а ч. Сотни вылечил.
Б у л ы ч о в. Не разбогател, однако.
Т р у б а ч. На добром деле не богатеют.
Б у л ы ч о в. Вон как ты? От каких же болезней вылечиваешь?
Т р у б а ч. Все болезни одинаково происходят по причине дурного воздуха в животе, так что я ото всех лечу…
Б у л ы ч о в (усмехаясь). Храбро! Ну-ко, покажи трубу-то…
Т р у б а ч. Рубль заплатить можете?
Б у л ы ч о в. Рубль? Найдётся. Глаха — есть у тебя? Получи. Дёшево берёшь.
Т р у б а ч. Это — для начала. (Развязал мешок, вытащил басовую трубу.)
(Шура прибежала.)
Б у л ы ч о в. Самовар какой… Шурок, — хорош целитель? А ну-ко, подуй!
(Трубач откашлялся, трубит, не очень громко, кашляет.)
Б у л ы ч о в. Это и — всё?
Т р у б а ч. Четыре раза в сутки по пяти минут, и — готово!
Б у л ы ч о в. Выдыхается человек? Умирает?
Т р у б а ч. Никогда! Сотни вылечил!
Б у л ы ч о в. Так. Ну, а теперь скажи правду; ты — кем себя считаешь — дураком или жуликом?
Т р у б а ч (вздохнув). Вот и вы не верите, как все.
Б у л ы ч о в (посмеиваясь). Ты — не прячь трубу-то! Говори прямо: дурак или жулик? Денег дам!
Ш у р а. Не надо обижать его, папа!
Б у л ы ч о в. Я не обижаю, Шурок! Тебя как звать, лекарь?
Т р у б а ч. Гаврила Увеков…
Б у л ы ч о в. Гаврило? (Смеётся.) Ох, чёрт… Неужто — Гаврило?
Т р у б а ч. Имя очень простое… никто не смеётся!
Б у л ы ч о в. Так — ты кто же: глупый или плут?
Т р у б а ч. Шестнадцать рублей дадите?
Б у л ы ч о в. Глаха, — принеси! В спальне… Почему шестнадцать, Гаврило?
Т р у б а ч. Ошибся! Надо было больше спросить.
Б у л ы ч о в. Значит — глупый ты?
Т р у б а ч. Да нет, я не дурак…
Б у л ы ч о в. Стало быть — жулик?
Т р у б а ч. Да и не жулик… Сами знаете: без обмана — не проживёшь.
Б у л ы ч о в. Вот это — верно! Это, брат, нехорошо, а — верно.
Ш у р а. Разве не стыдно обманывать?
Т р у б а ч. А почему стыдно, если верят?
Б у л ы ч о в (возбуждённо). И это — правильно! Понимаешь, Шурка? Это — правильно! А поп Павлин эдак не скажет! Он — не смеет!
Т р у б а ч. За правду мне прибавить надо. И — вот вам крест! некоторым труба помогает.
Б у л ы ч о в. Верю, — двадцать пять дай ему, Глаха. Давай ещё. Давай все!
Т р у б а ч. Вот уж… покорно благодарю… Может, попробуете трубу-то? Пёс её знает… как она, а ей-богу — действует!
Б у л ы ч о в. Нет, спасибо! Ах, ты, Гаврило, Гаврило! (Смеётся.) Ты… вот что, ты покажи, как она… Ну-ко — действуй! Да — потолще!
(Трубач напряжённо и оглушительно трубит. Глафира смотрит на Булычова тревожно. Шура, зажав уши, смеётся.)
Б у л ы ч о в. Сади во всю силу!
(Вбегают Достигаевы, Звонцовы, Башкин, Ксения.)
В а р в а р а. Что это такое, папаша?
К с е н и я. Егор, что ты ещё затеял?
З в о н ц о в (Трубачу). Ты пьяный?
Б у л ы ч о в. Не тронь! Не смей! Глуши их, Гаврило! Это же Гаврило-архангел конец миру трубит!..
К с е н и я. Ой, ой, помешался…
Б а ш к и н (Звонцову). Вот видите?
Ш у р а. Папа, ты слышишь? Они говорят — с ума сошёл ты! Уходите, трубач, уходите!
Б у л ы ч о в. Не надо! Глуши, Гаврило! Светопреставление! Конец миру… Труби-и!..
ТРЕТИЙ АКТ
Столовая. Всё в ней кажется сдвинутым со своих мест. На столе неубранная посуда, самовар, пакеты из магазина, бутылки. В углу чемоданы, один из них разбирает монастырская служка Т а и с ь я в острой шлычке (головной убор — Ред.), около неё — Г л а ф и р а, с подносом в руке. Над столом горит лампа.
Г л а ф и р а. А надолго мать Мелания к нам?
Т а
