и с ь я. Не знаю я.
Г л а ф и р а. Почему она у себя на подворье не остановилась?
Т а и с ь я. Не знаю.
Г л а ф и р а. Тебе сколько лет?
Т а и с ь я. Девятнадцать.
(Звонцов на лестнице.)
Г л а ф и р а. А ничего не знаешь! Что ты — дикая какая?
Т а и с ь я. Нам с мирскими не велят говорить.
З в о н ц о в. Игуменья пила чай?
Г л а ф и р а. Нет.
З в о н ц о в. Возьми, подогрей самовар, на всякий случай.
(Глафира уходит, взяв самовар.)
З в о н ц о в. Что там вас — солдаты напугали?
Т а и с ь я. Солдаты-с.
З в о н ц о в. Чем же они напугали?
Т а и с ь я. Корову зарезали, пригрозили поджечь монастырь. Простите. (Ушла, унося груду белья.)
В а р в а р а (из прихожей). Слякоть какая! Ты тут с монашенкой беседуешь?
З в о н ц о в. Присутствие игуменьи в нашем доме неудобная штука, знаешь ли?
В а р в а р а. Дом ещё не наш… Что, Тятин согласился?
З в о н ц о в. Тятин — осёл или притворяется честным.
В а р в а р а. Подожди. Кажется, отец кричит… (Слушает у двери в комнату отца.)
З в о н ц о в. Хотя доктора и утверждают, что он — в своем уме, но после этой дурацкой сцены с трубой…
В а р в а р а. Он и не такие сцены разыгрывал, хуже бывало. Между Александрой и Тятиным наладились, кажется, приятельские отношения?
З в о н ц о в. Да, но — ничего хорошего я в этом не вижу. Сестрица твоя хитрая штучка, от неё можно ожидать… весьма серьёзных неприятностей.
В а р в а р а. Жаль, что ты не сообразил этого, когда она кокетничала с тобой. Впрочем, это тебе было приятно.
З в о н ц о в. Кокетничала она со мной, чтобы позлить тебя.
В а р в а р а. Ты огорчён? Ну, Павлин лезет. Повадился!
З в о н ц о в. Духовенства — избыток у нас.
(Входят, споря, Елизавета, Павлин, затем — Mокей.)
П а в л и н. Газеты же, по обыкновению, лгут! Добрый вечер!
Е л и з а в е т а. А я вам говорю, что это неправда!
П а в л и н. Установлено вполне точно: государь отказался от престола не по доброй воле, а под давлением насилия, будучи пойман на дороге на Петроград членами кадетской партии… Да-с!
З в о н ц о в. Что же отсюда следует?
Е л и з а в е т а. Отец Павлин — против революции и за войну, а я против войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя? Помнишь, как сказал Анри-катр: (Генрих IV (франц.) — Ред.) «Париж лучше войны». Я знаю, что он не так сказал, но — он ошибся.
П а в л и н. Не настаиваю ни на чём, ибо всё колеблется.
В а р в а р а. Нужен мир, мир, отец Павлин! Вы видите, как ведёт себя чернь?
П а в л и н. Ох, вижу! А что наш больной? Как с этой стороны? (Прижимает палец к переносью.)
З в о н ц о в. Доктора не нашли признаков расстройства.
П а в л и н. Это — приятно! Хотя доктора безошибочно находят токмо одни гонорары.
Е л и з а в е т а. Какой вы злой! Варя, Жанна приглашает нас ужинать.
Б а ш к и н. Арестованных выпустили, а полиция страдает.
П а в л и н. Да, да… Удивительно! Чего хорошего ожидаете вы от событий, Андрей Петрович, а?
З в о н ц о в. Общественные силы организуются закономерно и скоро скажут своё слово. Под общественными силами я разумею людей, которые обладают прочным экономическим…
В а р в а р а. Слушай-ко, Жанна приглашает нас… (Отводит его в сторону, шепчет.)
З в о н ц о в. Ну, знаешь, это меня ставит не очень удобно! С одной стороны — игуменья, с другой — кокотка…
В а р в а р а. Да — тише ты!
Б а ш к и н. Андрей Петрович, тут — Мокроусов, — знаете, помощник пристава?
З в о н ц о в. Да. Что ему надо?
Б а ш к и н. Он службу бросает по причине опасности и просится к нам, в лес.
З в о н ц о в. Удобно ли это?
В а р в а р а. Подожди, Андрей…
Б а ш к и н. Очень удобно. Лаптев теперь загнёт хвост и бунтовать будет. Донат — сами знаете — человек неподходящий и тоже сектант, всё о законе правды бормочет, а уж какая тут правда, когда… сами видите!
З в о н ц о в. Ну, это чепуха! Мы присутствуем именно при начале торжества правды…
В а р в а р а. Да подожди же, Андрей.
З в о н ц о в. И справедливости.
В а р в а р а. Вы чего хотите, Мокей?
Б а ш к и н. Я — чтобы нанять Мокроусова. Егор Васильевичу я предлагал.
В а р в а р а. Что же он?
(Звонцов, нахмурясь, отошёл прочь.)
Б а ш к и н. Определённо не высказался.
В а р в а р а. Возьмите Мокроусова.
Б а ш к и н. Может — взглянете на него?
В а р в а р а. Зачем же?
Б а ш к и н. Для знакомства. Он — здесь.
В а р в а р а. Ну, хорошо…
(Башкин идёт в прихожую. Варвара пишет что-то в записной книжке. Башкин возвращается с Мокроусовым; это — человечек круглолицый, брови удивлённо подняты, на лице — улыбочка, но кажется, что хочет крепко выругаться. В полицейской форме, на боку — револьвер, шаркает ножкой.)
М о к р о у с о в. Честь имею представиться. Глубоко благодарен за честь служить.
В а р в а р а. Очень рада. Вы даже в форме, а я слышала, что полицию разоружают.
М о к р о у с о в. Совершенно верно, в естественном виде нам по улице ходить опасно, так что я — в штатском пальто, хотя при оружии. Но сейчас, по случаю возбуждения неосновательных надежд, чернь несколько приутихла, и потому… без шашки.
В а р в а р а. Когда вы думаете начать службу у нас?
М о к р о у с о в. Мысленно — я уже давно покорный ваш слуга. В лес готов отправиться хоть завтра, я одинок и…
В а р в а р а. Вы думаете, надолго это — этот бунт?
М о к р о у с о в. Полагаю — на всё лето. Потом наступят дожди, морозы, и шляться по улицам будет неудобно.
В а р в а р а (усмехаясь). Только на лето? Едва ли революция зависит от погоды.
М о к р о у с о в. Помилуйте! А как же! Зима — охлаждает.
В а р в а р а (усмехаясь). Вы — оптимист.
М о к р о у с о в. Полиция — вообще оптимисты.
В а р в а р а. Вот как!
М о к р о у с о в. Именно-с. Это от сознания силы-с.
В а р в а р а. Вы служили в армии?
М о к р о у с о в. Так точно. В бузулукском резервном батальоне, имею чин подпоручика.
В а р в а р а (подавая руку). Ну, желаю вам всего хорошего.
М о к р о у с о в (целуя руку). Сердечно тронут. (Ушёл, пятясь задом, притоптывая.)
В а р в а р а (Башкину). Кажется, он — дурак?
Б а ш к и н. Это — не грех. Умники-то — вон они как… Им дай волю, так они землю наизнанку вывернут… Как — вроде — карман.
П а в л и н (Башкину, Елизавете). Духовенству обязательно нужно дать право свободной проповеди, иначе — ничего не получится!
(Глафира, Шура выводят под руки Булычова. Все замолчали, смотря на него; он хмурится.)
Б у л ы ч о в. Ну? Что молчите? Бормотали, бормотали…
П а в л и н. Поражены внезапностью…
Б у л ы ч о в. Что?
П а в л и н. Зрелище человека ведомого…
Б у л ы ч о в. Ведомого! Ноги у человека отнимаются, вот его и ведут! Ведомого… Мокей — Яшутку освободили?
Б а ш к и н. Да. Всех арестантов освободили.
З в о н ц о в. Политических.
Б у л ы ч о в. Якову Лаптеву свобода, а царя — под арест! Вот как, отец Павлин! Что скажешь, а?
П а в л и н. Неискушён в делах этих… но — по малому разумению моему — сначала осведомился бы, что именно намерены говорить и делать эти лица…
Б у л ы ч о в. Царя выбирать. Без царя — перегрызётесь вы все…
П а в л и н. Воодушевлённое лицо у вас сегодня, очевидно преодолеваете недуг?
Б у л ы ч о в. Вот, вот… преодолеваю! Вы, супруги, и ты, Мокей, оставьте-ко нас, меня с Павлином. Ты, Шурёнок, не уходи.
(Башкин ушёл в прихожую. Звонцовы и Достигаевы — наверх. Минуты через две Варвара, сойдя до половины лестницы, слушает.)
Ш у р а. Ты — ляг.
Б у л ы ч о в. Не хочу. Ну что, отец Павлин, ты насчёт колокола — что ли?
П а в л и н. Нет, заглянул в надежде увидеть вас в лучшем положении, в чём и не ошибся. Но, конечно, памятуя щедрые и великодушные в прошлом деяния ваши, направленные к благолепию града сего и храма…
Б у л ы ч о в. Плохо ты молишься за меня, мне вот всё хуже. И неохота платить богу. За что платить-то? Плачено немало, а толку нет.
П а в л и н. Жертвы ваши…
Б у л ы ч о в. Постой! Есть вопрос: как богу не стыдно? За что смерть?
Ш у р а. Не говори о смерти, не надо!
Б у л ы ч о в. Ты — молчи! Ты — слушай. Это я — не о себе.
П а в л и н. Напрасно раздражаете себя такими мыслями. И что
