И в а н о в. До свидания, благороднейший господин Глинкин. (Ефимову.) Ну, до вечера, скучный господин.
Е ф и м о в (вздыхая). Трудно быть весёлым, имея фамилию — Ефимов.
И в а н о в. А я вот Иванов, однако — не скучаю. Нисколько даже.
(Глинкин пожимает плечами.)
Н а т а ш а (с покупками, в дверях магазина). Здравствуйте, Пинкертон!
И в а н о в (щёлкая каблуками). Позвольте помочь?
Н а т а ш а. Не трудитесь. У нас домашних кавалеров в избытке заквашено. Вы с чем?
И в а н о в. С бумагами. А сейчас — к соседу вашему. До свидания!
Г л и н к и н. Удивляюсь, как вы можете фамильярничать с этим…
Н а т а ш а. Ах, в моих жилах течёт рыжая, плебейская кровь. Крёстный здесь? (Идёт наверх.) Скажите Поле, что можно накрывать стол.
Г л и н к и н. Ефимов, ступайте, скажите.
Е ф и м о в (обиженно). Вы, сударь мой, тише командуйте! Я человек неожиданный, никто не знает, на что я способен.
Г л и н к и н. Я не командую… Скучно, чёрт возьми! Вот и пожар был, а скучно…
Е ф и м о в (миролюбиво и уныло). Вам жаловаться не на что. У вас всё-таки фамилия оригинальная: Глинкин. Глинку напоминает, оперу «Жизнь за царя». А вот, если Ефимов, так уж это безнадёжно…
Г л и н к и н (с достоинством). Глинкин — это руссофизм, — понимаете? Моя фамилия — де Глинкэн, мой дед был француз, дворянин. А Глинкин — это переделка на русский лад, руссофизм… то есть руссизм…
Е ф и м о в (вздохнув). Хотя бы и так — всё-таки хорошо. Но — уж если Ефимов, так что же? Вы можете представить себе — монумент Е ф и м о в у? Если поставить такой монумент на площади — так по ней никто ходить не будет…
Г л и н к и н. Возможно — не будут! Фигура у вас…
Е ф и м о в. Тут не в фигуре суть. Многие люди не обладали фигурой, а монументы им всё-таки поставлены.
Г л и н к и н. Впрочем, я не совсем понимаю вашу идею…
Е ф и м о в (задумчиво). Идея — простая. Все великие люди носили соответственные фамилии: Аристотель, Эмиль Золя, Степан Разин. А если сказать: великий человек — Ефимов — никто этому не поверит…
Б о б о в а (идёт из кухни). Наташа пришла?
Г л и н к и н (кивая на пакеты). Видишь…
Е ф и м о в. Бобиха, — жену мою не видала?
Б о б о в а (ставит стулья к столу). А вон, поглядите, на дворе-то… То есть до чего благочестивец наш, боголиз, кривой, Палагею заел — даже глядеть обидно!
Е ф и м о в (у окна). С кем это она там?
Б о б о в а. Только и твердит: я тебя с земли поднял, я тебя из грязи вынул!
Г л и н к и н. Это мне не интересно…
Б о б о в а. Эка важность — поднял! Эдакую-то бабочку, да не поднять! Всяк бы поднял, да снова положил, дело — дешёвое, а удовольствие большое, да!
(Ефимов быстро идёт в кухню.)
Г л и н к и н (Бобовой, тихо). Ревнив, чёрт!
Б о б о в а. Без ревности любовь — как без соли хлеб.
Г л и н к и н (идя за Ефимовым). Бобиха, скажи, чтоб скорее собирали обедать!
Б о б о в а (про себя). Поспеешь, дроздова голова!
П о л и н а (с тарелками). Господи, как тут всё нехорошо…
Б о б о в а. Кому прибрать? У вас все — баре.
П о л и н а (развёртывая пакеты). Ты в судьбу веришь?
Б о б о в а. А как же?
П о л и н а. И в бога веришь?
Б о б о в а. И в бога. Что это ты, матушка, спрашиваешь как?
П о л и н а. А кто сильнее: судьба или бог?
Б о б о в а. Ну, уж этого я не знаю… Уж чего не знаю — так не знаю… Этого, поди-ка, и боголюбивый муженёк твой не знает, одноглазый чёрт! Ох, Поля, Поля, тяжела твоя доля…
П о л и н а. Значит — заслужила такую.
Б о б о в а. А ты — полно! Согрешив на грош, на рубль каешься… Ой, ой, утки-то, утки… (Бежит в кухню, в двери сталкивается с Яковлевым.)
Я к о в л е в. Что ты, — слепая?
Б о б о в а. Ох, прости…
Я к о в л е в. Демоны… (Идёт в магазин.)
П о л и н а. Подожди минуту.
Я к о в л е в. Чего такое?
П о л и н а. Напрасно ты сдал флигель.
Я к о в л е в (приостановясь). Это — твоё дело?
П о л и н а (твёрдо). Моё!
Я к о в л е в (удивлён). Чего?
П о л и н а. Это человек нехороший.
Я к о в л е в. А тебе какое дело, а?
По л и н а (волнуясь). Ты — добрый… ты поймёшь, ведь я — молчу! Я всегда молчу! Ведь уж если я говорю — значит…
Я к о в л е в (строго). Значит — я с тобой должен серьёзно поговорить! Я и поговорю! (Быстро идёт в магазин.)
П о л и н а (оглядывается вокруг, почти с ужасом, шепчет). Ах… ну, хорошо… ну — всё равно…
К л а в д и я (вбегает со двора, встревожена). Поля, милая! Мой-то накрыл было меня с Ивановым, — слушай-ка, сходи к Дуне — пусть она скажет, что я с ней говорила через забор, — сбегай, милая… Что ты какая? Дурно, что ли, — что ты?..
П о л и н а (как в бреду). Клава, ну — скажи правду: ведь меня можно пожалеть, выслушать? Ведь я всё молчу, я уже третий год молчу, вся живу, спрятавшись в сердце своём, — вся в своём сердце…
К л а в д и я (беспокойно). Поля, что ты говоришь? Нездоровится тебе?
П о л и н а (тихо, горячо). Подожди, — ну, хорошо: если даже я грешница, если я тяжело согрешила…
К л а в д и я. Э, что вспомнила…
П о л и н а. Нет, подожди! За грех мой — меня напугали, меня мучили, господи, как мучили… А в чём я грешна? Разве несчастие — грех? Ведь я же не собака, ведь меня нельзя звать, как собаку, — свистнул кто-то, и я должна бежать к нему, если он свистнул мне, — ведь я же человек, я…
К л а в д и я (оглядываясь). Ах, да послала бы ты к чёрту своего кривого! Что мне делать? Сейчас придёт мой, — Полинька, сбегай к Дуне-то! Скорей…
П о л и н а. Зачем?
К л а в д и я. Ах, боже мой, ты ничего не можешь понять…
П о л и н а. Не могу.
Е ф и м о в (идёт из магазина, тягуче говорит). А вы, сударыня, опять начали беседы ваши сквозь забор?
К л а в д и я. А тебе опять мерещится?
Е ф и м о в. Ты с кем говорила?
П о л и н а (прибирая на столе, машинально говорит). С Дуней говорила она…
Е ф и м о в (смотрит на неё). Я спрошу Дуню!
К л а в д и я. Спроси.
(Полина вдруг тихонько засмеялась.)
Е ф и м о в. Это над чем же вы?
П о л и н а (почти со слезами, тоскливо). Над собой, право — над собой.
Е ф и м о в. Что же такое смешное в себе нашли вы? Не вижу я ничего весёлого!
К л а в д и я. При тебе и с горя засмеёшься.
Б о б о в а (зовёт из кухни). Поля, Клава…
(Обе ушли. Глинкин сносит с верха зеркало, в позолоченной старой раме, ставит на пол у лестницы.)
Е ф и м о в (рассматривая себя, вздыхает). Дрянь зеркало.
Г л и н к и н (поправляя галстук). Для местного населения вполне годится.
Е ф и м о в. Дрянь. Человеку надо видеть себя в сиянии всех качеств, а тут — пятно.
Г л и н к и н. Ты и есть пятно. Клякса на странице истории культуры.
Е ф и м о в (отходя). Любишь ты критические слова. А по-моему, критик — просто человек дурного характера.
Г л и н к и н (идёт в магазин). Много ты понимаешь.
Е ф и м о в. А кто же повесит зеркало? (Ворчит.) История… На кой чёрт она мне, история! Дурак…
(Ефимов, нахмурясь грозно, смотрит вслед ему, потом берёт со стола ножницы и наносит ими колющие удары и воздух. В двери магазина стоит Лузгин, чисто и скромно одетый человек лет за сорок, в котелке, сдвинутом на затылок, с портфелем подмышкой. Стоит, склонив голову на плечо, и смотрит на Ефимова с улыбкой. У него лицо и взгляд человека ненормального.)
Е ф и м о в (нанося удары, бормочет). А — вот… и вот!.. И напишут в газетах, а ты не прочитаешь…
Л у з г и н (шагнув в комнату). Гимнастика? (Делает правой рукой, с котелком в ней, нелепейшее движение.) Здравствуйте! Часовых дел мастер?
Е ф и м о в (сердито). Нет ещё.
Л у з г и н . Я хотел бы часы починить.
Е ф и м о в. Чините.
Л у з г и н. То есть отдать их починить.
Е ф и м о в. Отдайте.
Л у з г и н. А — кому?
Е ф и м о в. Хоть трубочисту, мне всё равно… (Лузгин идёт к нему, тихонько посмеиваясь и немного подпрыгивая. Он так забавен, что Ефимов, сначала отступавший от него, остановился, ухмыляясь. Лузгин смеётся громче, бросает портфель на стол. Ефимов тоже начинает смеяться.)
Е ф и м о в (сквозь смех.) Да вы — кто такой?
Л у з г и н (так же, взвизгивая). Человек… Смешно?
(Оба хохочут.)
Е ф и м о в. Ой, чёрт… Чем… чем… вы занимаетесь?
(Наташа на лестнице.)
Л у з г и н. Ищу наследников к выморочному имуществу…
Е ф
