Живу… и благодарю вам! — радостно блестя глазами, говорил Каин.
— Не трогают?
— Разве они могут против вас! — со страхом восклицал еврей.
— Ну — то-то!.. А коли что — скажи.
Он угрюмыми глазами измерял фигурку еврея и отпускал его.
— Иди, — торгуй!
Каин быстро отходил прочь от своего защитника, всегда ловя на себе насмешливые и злые взгляды публики, взгляды, пугавшие его.
Однажды под вечер, когда Каин уже хотел идти домой, он встретил Артёма. Красавец, кивнув ему головой, поманил к себе пальцем. Каин быстро подбежал к нему и увидал, что Артём мрачен и хмур, как осенняя туча.
— Кончил торговать-то? — спросил он.
— Погоди, — пойдём-ка, поговорю я тебе что-то! — глухо сказал Артём.
И двинулся вперёд, громадный, тяжёлый, а Каин пошёл сзади него.
Они вышли из улицы, повернули к реке, где Артём нашёл укромное место под обрывом у самых волн.
— Садись, — сказал он Каину.
Тот сел, искоса, боязливо поглядывая на своего защитника. Артём согнул спину и стал медленно крутить папиросу, а Каин смотрел на небо, на лес мачт у берега, на спокойные, застывшие в тишине вечера волны и соображал, о чём будет говорить силач.
— Ну что, — спросил Артём, — живёшь?
— Живу, о! я теперь не боюсь…
— Погоди! — сказал Артём.
Он долго и тяжко молчал, попыхивая папиросой, тогда как еврей ждал его речи, полный смутных и боязливых предчувствий.
— Н-да… Ничего, не обижают?
— О, они боятся вас! Они все — как собаки, а вы — как лев! И я теперь…
— Погоди!
— Н-ну? И что вы хотите мне сказать? — с трепетом спросил Каин.
— Сказать-то? Это не просто.
— Что же оно такое?
— А!.. видишь ты — будем говорить прямо. Сразу и — всё!
— Ага!
— И я тебе должен сказать, что больше я — не могу…
— Что? Что не можете?
— Ничего! Не могу! Противно мне… Не моё это дело… — вздохнув, сказал Артём.
— Что же? Не ваше дело — что?
— Всё, это… ты и — всё!.. Не хочу я больше тебя знать, потому — не моё это дело.
Каин съёжился, точно его ударили.
— И, ежели тебя обидят, ты ко мне не иди и не жалуйся мне… я в защиту не пойду. Понимаешь? Нельзя мне это…
Артём, выговорив свои слова, свободно вздохнул и продолжал яснее и более связно:
— За то, что ты меня тогда пожалел, я могу тебе заплатить. Сколько надо? Скажи — и получи. А жалеть тебя я не могу. Нет во мне этого… я только ломал себя, — притворялся. Думал — жалею, ан выходит — так это, один обман. Совсем я не могу жалеть.
— Потому что я — жид? — тихо спросил Каин.
Артём сбоку посмотрел на него и сказал:
— Что — жид? Мы все — жиды пред господом…
— Так почему? — тихо спросил Каин.
— Да не могу! Понимаешь, нет у меня жалости к тебе… Ни к кому нет… Ты это пойми… Другому бы я и не сказал этого, а просто бы р-раз ему по башке! А тебе говорю…
— «Кто восстанет за меня против злобствующих? Кто постоит за меня против лиходеев?» — тихо спросил еврей словами псалма.
— Я — не могу! — отрицательно мотнул головой Артём. — Не жаль мне тебя… А за то — я лучше заплачу деньги…
— «О, мстящий боже! Предвечный бог возмездий, воссияй, вознесись, судия земли…» — молился Каин, съёжившись в маленький комок.
Летний вечер был тих и тёпел. Грустно и ласково отражала вода реки лучи заката. С обрыва на Каина и Артёма упала тень.
— Ты подумай, — убедительно и грустно говорил Артём, — какая моя задача теперь? Ты вот этого не понимаешь… а я — я должен за себя стать… они меня как избили? Помнишь?
Он скрипнул зубами и завозился на песке, а потом лёг на спину, протянув ноги к воде и закинув руки за голову.
— Я теперь всех их знаю…
— Всех? — спросил Каин убито.
— Всех! Теперь я начну с ними расчёт… И ты мне мешаешь…
— Чем я могу мешать? — воскликнул еврей.
— Не то, чтобы мешать, а такое дело — озлобился я против всех людей. Вот оно что… Ну и, стало быть, ты мне теперь — лишний. Понял?
— Нет! — кротко объявил еврей и тряхнул головой.
— Не понимаешь? Экой ты какой! Тебя жалеть надо — так? Ну, а я теперь не могу жалеть никого… Нет у меня жалости…
И, толкнув в бок еврея, он добавил:
— Совсем нет. Понял?
Наступило долгое молчание. Вокруг собеседников, в тёплом и пахучем воздухе, плавали всплески волн и какие-то глухие, охающие звуки, приносившиеся издалека, с реки, сонной и тёмной.
— Что же мне теперь делать? — спросил, наконец, Каин, но ответа не дождался, потому что Артём задремал или задумался о чём-то. — Как я буду жить без вас? — громко сказал еврей.
Артём, глядя на небо, ответил ему:
— А уж ты это сам подумай…
— Боже мой, боже мой!..
— Ведь это тоже не скажешь сразу — как жить, — лениво говорил Артём.
Сказав то, что хотел, он сразу стал ясен и спокоен.
— А ведь я знал это!.. Ещё тогда, когда шёл к вам, избитому, то уж знал, что не можете вы заступаться за меня долго…
Еврей умоляющими глазами посмотрел на Артёма, но не встретил его глаз.
— Вы, может быть, потому, что смеются они над вами за меня? — спросил Каин осторожно и чуть не шёпотом.
— Они-то? А что мне — они? — открыв глаза, усмехнулся Артём. — Ежели бы я захотел, то посадил бы тебя на плечи, да и носил по улице. Пускай смеются… А только ни к чему это… Надо всё делать по правде… Чего в душе нет — так уже нет… И мне, брат, прямо скажу, — противно, что ты такой… Вот как выходит.
— Ах!.. Верно! Ну и что я теперь?! уходить?
— Иди, пока светло… Не тронут ещё пока! Ведь нашего разговора никто не знает…
— И вы не говорите никому, а? — попросил Каин.
— Ну — известно! А ты всё-таки не лезь мне на глаза часто…
— Хорошо, — тихо и грустно согласился еврей и встал на ноги.
— Тебе бы лучше в другом месте где торговать, — равнодушно сказал Артём. — А то тут — строго жизнь держат…
— Куда же я пойду?
— Ну уж… как знаешь…
— Прощайте, Артём.
— Прощай, брат!
И он, лёжа, протянул еврею руку и стиснул своими пальцами его сухие кости.
— Прощай. Не обижайся…
— Я не обижаюсь, — подавленно вздохнул еврей.
— Ну вот… Ведь этак-то лучше, сам посуди… Больно ты — не для меня товарищ… Разве мне для тебя жить? Не идёт это…
— Прощайте!
— Ну иди…
Каин пошёл берегом реки, опустив голову на грудь и сильно сгорбившись.
Красавец Артём повернул голову вслед ему и через несколько секунд снова улёгся в прежней позе, лицом к небу, уже тёмному от близости ночи…
В воздухе рождались и таяли странные звуки. Река плескалась о берег однообразно, печально и тоскливо.
Каин, пройдя шагов пятьдесят, вернулся снова, подошёл к могучей фигуре Артёма, распростёртой на земле, и, остановясь перед ней, тихо и почтительно спросил:
— А может, вы иначе подумаете?
Артём молчал.
— Артём? — позвал Каин и долго ждал ответа.- Артём? Может, всё это так себе вы? — повторил еврей дрожащим голосом. — Вспомните, как я тогда вас… а? Артём?! Никто не пришёл, а я пришёл…
В ответ ему раздался слабый храп.
…Каин ещё долго стоял над силачом и всё всматривался в его безжизненно красивое лицо, смягчённое сном. Богатырская грудь вздымалась ровно и высоко, чёрные усы, шевелясь от дыхания, открывали блестящие, крепкие зубы красавца. Казалось, он улыбался…
Глубоко вздохнув, еврей ещё ниже склонил голову и снова пошёл по берегу реки. Весь трепещущий от страха пред жизнью, он шёл осторожно, — в открытых пространствах, освещённых луной, он умерял шаг, вступая в тень — крался медленно…
И был похож на мышонка, на маленького трусливого хищника, который пробирается в свою нору среди многих опасностей, отовсюду грозящих ему.
А уж ночь наступила, и на берегу реки было пустынно…
1898 г.
