излишней прямолинейности и «монашеской суровости», от всего, что дает основание матери назвать его «закрытым». Вначале он боится дать выход своим чувствам, особенно чувству любви. Его другу Андрею Находке вначале мешает, напротив, избыток романтической мечтательности и той душевной мягкости, которая прекрасна, если сочетается с твердостью и решительностью борца. Рыбину приходится освобождаться от недоверия к интеллигенции, Весовщикову — от недоверия ко всем людям (каким откровением становится для него, уверенного, что все люди враги друг Другу, прозвучавшее в новом, неожиданно широком значении слово: «товарищ!»).
И все эти внутренние сдвиги и перевороты переживает «мягкая, печальная, покорная» Ниловна, которую прежняя жизнь учила скрывать от людей свои чувства и жить в страхе перед всем и всеми. Принижает ли Ниловну то, что она вступает на путь революционной борьбы после сына, побуждаемая вначале лишь материнской любовью? Нет, нимало не принижает: любовь толкает ее на путь борьбы, а борьба помогает понять, какое счастье и какая ответственность — быть матерью.
В публицистическом заключении, которое имел в ранней газетной редакции рассказ «Однажды осенью», М. Горький страстно обличал социальный строй, мешающий женщине совместить в себе «мать, жену и гражданку».[7] В романе «Мать» мы, видим, как возникает такое «совмещение» благодаря начавшейся борьбе против эксплуататорского строя. «Когда человек может назвать мать свою и по духу родной — это редкое счастье!» — говорит Павел Власов. И по мере того как Ниловна становится родной сыну не только по крови, чувство материнства растет в ней, распространяясь на многих, на всех, кого охватывает великое слово «товарищи» (под таким названием вышел роман «Мать» в первом английском издании).
Революция пробуждает все подлинно человеческие чувства и самые высокие из них — материнство и братство. «Прославим женщину — Мать, неиссякаемый источник все побеждающей жизни! — восклицал М. Горький в одной из „Сказок об Италии“. — Прославим в мире женщину — Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть!» М. Горький создал целую галерею матерей, каждая из которых становится символом жизнетворящего и жизнеутверждающего начала. И самая замечательная из них — героиня романа «Мать».
Сосредоточив внимание на тех революционных сдвигах, которые происходят в сознании людей, на процессах духовной жизни, М. Горький показал реальную основу этих процессов и сдвигов. Судьбы героев «Матери» свидетельствуют о том, что только борьба против сил, порабощающих человека извне, способна освободить, очистить его изнутри. «Человека надо обновить, — говорит Рыбин. — Если опаршивеет — своди его в баню, — вымой, надень чистую одежду — выздоровеет! Так! А как же изнутри очистить человека?»
Горький дал ответ на этот вопрос, воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального «кодекса». Когда Ниловна впервые увидела Николая Ивановича, ей показалось, что он «прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью…». А когда Ниловна после первомайской демонстрации, после ареста Павла, переезжает из рабочей слободки в город, к Николаю Ивановичу, в среду профессиональных революционеров, ею овладевает такое чувство, словно она попала на островок будущего.
Действительно, здесь отброшены прочь и заменены новыми все то представления и все те нормы поведения, о которых Ниловна прежде думала, что они даны от века и навеки. Она привыкла к тому, что люди тянутся к собственности, как к главной опоре и главному смыслу жизни, — теперь она увидела людей, которые гораздо охотнее, с гораздо большей радостью дают, чем берут, и которые как бы богатеют от каждого своего подарка. Она привыкла к тому, что люди стремятся к покою, видят счастье именно в нем, — теперь она узнала людей, для которых покой — несчастье, а счастье — борьба, творчество, деяния. Она привыкла к тому, что люди любят говорить о своих страданиях, что они даже хвастаются своими болезнями, — теперь она увидела тех, кто презирает страдания и даже самое смерть.
Любуясь всем этим, М. Горький остается строгим и суровым реалистом: «островок будущего» еще омывают со всех сторон и бьют в упор волны враждебного ему общества, угрожая не только физическому существованию новых людей, но всему их духовному миру. «А может, они пытают людей? — спрашивает Ниловна сына о жандармах, о тюремщиках. — Рвут тело, ломают косточки? Как подумаю я об этом, Паша, милый, страшно!..» Он отвечает: «Они душу ломают… Это больнее — когда душу грязными руками…»
Старый мир стремится снова усыпить и умертвить пробуждающиеся, воскресающие души, — прежде всего и больше всего с помощью своего испытанного оружия — страха. «От страха все мы и пропадаем!» — говорит Павел матери, охваченной тревогой за него. Ниловна оправдывается: «Как мне не бояться! Всю жизнь в страхе жила, — вся душа обросла страхом!» Во время первого обыска первой встречи с жандармами — она испытывает только это чувство, но во второй раз «ей не было так страшно… она чувствовала больше ненависти к этим серым ночным гостям со шпорами на ногах, и ненависть поглощала тревогу». Однако на этот раз забрали в тюрьму Павла, и мать, оставшись одна, «закрыв глаза, тихо завыла», как выл прежде от звериной тоски ее муж.
Еще много раз охватит душу Ниловны страх, и каждый раз его заглушит чувство ненависти к врагам — ненависти, которую будет все более освещать сознание высоких целей борьбы. «Теперь я ничего не боюсь», — говорит Ниловна после суда над сыном, но страх еще не совсем убит в ней. На вокзале, когда Ниловну узнает шпик, ее снова «настойчиво сжимает враждебная сила… унижает ее, погружая в мертвый страх». На какое-то мгновение в ней вспыхивает желание бросить чемодан с листовками, где напечатана речь ее сына, и бежать. И тогда Ниловна наносит своему старому врагу — страху — последний удар: «…одним большим и резким усилием сердца, которое как бы встряхнуло ее всю, она погасила все эти хитрые, маленькие, слабые огоньки, повелительно сказав себе: „Стыдись!.. Не позорь сына-то! Никто не боится“». Это — целая поэма о борьбе со страхом и о победе над ним.
Изображение революционного преобразования человеческих душ, их нравственного обновления было связано у М. Горького с мыслью, которая имела глубоко философский и вместе с тем острополитический смысл. Писатель был убежден, что господство собственнических, эгоистических отношений убивает человеческое в человеке, превращая его в бездушное «механическое» существо, и что это проявляется в рабовладельцах гораздо сильнее, чем в рабах. Он утверждал, что буржуазия, обретая господство в жизни, утрачивает способность вырабатывать новые идеалы и вдохновлять ими массы, что она продолжает существовать преимущественно по инерции — по инерции созданной ею государственной машины, сильной силою тюрем и штыков.
После декабрьских событий 1905 года, став свидетелем и активным участником высшего подъема первой русской революции, М. Горький писал: «Моя точка зрения, грубо выраженная, такова: буржуазия в России некультурна, не способна к политическому строительству, идейно бессильна, единственным культурным течением, способным спасти страну от анархии, являются республиканские стремления революционного пролетариата и интеллигенции…» (28, 405). Эта мысль — об идейном, духовном бессилии буржуазии и ее слуг, в том числе такого слуги, как самодержавие, — выражена в романе «Мать» наиболее непосредственно и «программно» в речи Павла Власова на суде.
Здесь уместно заметить, что М. Горький далеко уходил в обрисовке героев «Матери» от их прототипов, смело типизируя жизненный материал во имя решения своих идейно-художественных задач. Анна Кирилловна Заломова рано овладела грамотой и рано освободилась от религиозности, — М. Горький сделал сорокалетнюю Ниловну неграмотной и верующей, чтобы тем большее значение приобрел ее последующий духовный подъем. Петра Заломова мучили не только духовно, — тюремщики избивали его и калечили, но автор «Матери» отказался от изображения этой страшной страницы его биографии, и не потому, что вообще избегал изображать страшное (он делал это, когда считал необходимым), а потому, что в романе ему важно было сосредоточить внимание на других — духовных — формах насилия.
Вот так и речи Петра Заломова и его товарищей на суде над участниками сормовской первомайской демонстрации 1902 года — замечательные речи, высоко оцененные В. И. Лениным, — писатель заменил в романе другими, им самим написанными, в которых те же идеи получили совершенно иное выражение, продиктованное замыслом романа. Павел выступает против буржуазного общества, циничного и жестокого по отношению к личности человека, против «всех форм физического и морального порабощения человека таким обществом, против всех приемов дробления человека…». Он обличает духовное омертвение этого общества: «…все вы, наши владыки, более рабы, чем мы, — вы порабощены духовно, мы — только физически… Посмотрите — у вас уже нет людей, которые могли бы идейно бороться за вашу власть, вы уже израсходовали все аргументы, способные оградить вас от напора исторической справедливости, вы не можете создать ничего нового в области идей, вы духовно бесплодны… Ваша энергия — механическая энергия роста золота, она объединяет вас в группы, призванные пожрать друг друга, наша энергия — живая сила все растущего сознания солидарности всех рабочих… Вы оторвали человека от жизни и разрушили его; социализм соединяет разрушенный вами мир во единое великое целое, и это — будет!»
Почему автор «Матери» отказался от развернутого психологического анализа защитников эксплуататорского строя, так ярко освещенных изнутри в сравнительно кратких сценах пьесы «Враги»? Это было связано с существом его художественного замысла, настолько своеобразного и для своего времени нового, что он не мог быть сразу понят и по достоинству оценен. Андрей Находка говорит Ниловне о тех, кто откровенно жесток, и о тех, кто прячет свою жестокость: «Все они — не люди, а так, молотки, чтобы оглушать людей. Инструменты. Ими обделывают нашего брата, чтобы мы были удобнее. Сами они уже сделаны удобными для управляющей нами руки — могут работать всё, что их заставят, не думая, не спрашивая, зачем это нужно».
В романе «Мать» именно так все и изображено: живые люди сталкиваются здесь с «молотками», «инструментами», с бездумными исполнителями воли своего класса, своего общественного строя. Люди против нелюдей, человек против автомата, имеющего лишь внешний облик человека, — такой прием изображения главного классового конфликта эпохи получил позднее права гражданства и в прозе, и в поэзии, и в драматургии. Первым его применил М. Горький.
Этот условный прием имеет в романе «Мать» двоякое художественное «оправдание». Во-первых, мир врагов, как и все остальное, показан здесь главным образом сквозь призму сознания Ниловны. Это она видит врагов такими, это ей кажется, что в ее оживающую душу хочет вломиться бездушная, не доступная ни
