комнаты Татьяны). Я здесь… Лекарство приготовляю…
Бессемёнов. Мысли у меня спутались… ничего не понимаю! Неужто Нил… так и уйдет?
Акулина Ивановна (входит, беспокойно). Что случилось? Нил с Пелагеей в кухне там… а я была в чулане…
Бессемёнов. Ушли они?
Акулина Ивановна. Нет… зовут Перчихина… Пелагея говорит, скажите, говорит, отцу… а губы у нее дрожат. Нил, все равно как пес, – рычит… что такое?..
Бессемёнов (вставая). А вот сейчас… вот я пойду…
Петр. Отец, – не надо! Не ходите…
Татьяна. Папаша! Пожалуйста… не надо…
Акулина Ивановна. Да что такое?
Бессемёнов. Ты понимаешь… Нил уходит… совсем…
Петр. Ну, что же в том? Уходит и – прекрасно… Зачем он вам? Он женится… он хочет жить своей семьей…
Бессемёнов. А! Так разве… я-то, я – чужой ему?
Акулина Ивановна. Чего ты беспокоишься, отец? Бог с ним! Пускай уходит… У нас свои дети есть… Перчихин – ты чего же? Иди!
Перчихин. Мне с ними – не по дороге…
Бессемёнов. Нет… тут не то совсем… уходишь – уходи! Но – как? Как он ушел… Какими глазами глядел на меня?..
(Елена выходит из комнаты Татьяны.)
Тетерев (берет Перчихина под руку и ведет за собой к двери).
Пойдем зубровки хватим по рюмке…
Перчихин. Эхма, божья дудка! Сурьезный ты…
(Уходят.)
Бессемёнов. Я знал, что он от нас уйдет… ну, только – разве так? А эта… эта… кричит! Поденщица, девчонка… пойду, поговорю им…
Акулина Ивановна. Э, полно-ка, отец! Они – чужие нам люди! Что их жалеть? Ушли и – ладно!
Елена (Петру негромко). Идемте ко мне…
Татьяна (Елене). И я… возьмите и меня!..
Елена. Идем… идемте…
Бессемёнов (услышал ее зов). Куда?
Елена. К себе… ко мне!
Бессемёнов. Кого зовете-с? Петра?
Елена. Да… и Таню…
Бессемёнов. Таня – ни при чем! А Петру ходить к вам… не надо!
Петр. Позволь, отец! Я… не мальчик! Я пойду или не пойду…
Бессемёнов. Не пойдешь!
Акулина Ивановна. Петя! Уступи отцу! Эй, уступи…
Елена (возмущенно). Позвольте, Василий Васильевич!
Бессемёнов. Нет, уж вы позвольте! Хотя вы люди и образованные… хотя вы потеряли совесть… и никого не уважаете:
Татьяна (истерически кричит). Папаша! Перестаньте…
Бессемёнов. Молчи! Когда ты не хозяйка своей судьбы – молчи… постой! Куда?
(Елена идет к двери.)
Петр (бросаясь за нею, хватает ее за руку). Позвольте! На минутку… нужно сразу… нужно объясниться…
Бессемёнов. Нужно меня выслушать. – Сделайте мне милость, – выслушайте! Дайте мне понять – что такое? (Входит Перчихин, сияющий и веселый, за ним Тетерев тоже с улыбкой на лице. Они останавливаются у двери, переглядываются. Перчихин подмигивает на Бессемёнова и махает рукой.) Все куда-то уходят… без всякого объяснения намерений… зря… обидно и беспутно! Куда ты можешь идти, Петр? Ты… что ты такое? Как ты хочешь жить? Что делать?
(Акулина Ивановна всхлипывает. Петр, Елена и Татьяна стоят все трое плотной группой пред Бессемёновым, при его словах: «Куда ты можешь идти» – Татьяна отходит в сторону к столу, где стоит мать. Перчихин знаками показывает что-то Тетереву, трясет головой, взмахивает руками, как бы шугая птиц.) Я имею право спрашивать… ты – молод, ты еще – глуп! Я – пятьдесят восемь лет растягивал жилы мои в трудах ради детей…
Петр. Я слышал это, отец! Я сотни раз…
Бессемёнов. Стой! Молчи!
Акулина Ивановна. Ах, Петя, Петя…
Татьяна. Мамаша, вы… ничего не понимаете!
(Акулина Ивановна трясет головой.)
Бессемёнов. Молчи! Какие ты слова можешь сказать? На что укажешь? Нет ничего…
Петр. Отец! Ты мучаешь меня! Что тебе нужно? Что ты хочешь?
Акулина Ивановна (вдруг громко). Нет, стой! И у меня есть сердце… и я имею голос! Сыночек! Что делаешь? Что затеял? Кого спросил?
Татьяна. Это ужасно! Это какая-то тупая пила. (Матери.) Вы рвете душу… тело…
Акулина Ивановна. Это мать – пила? Мать?
Бессемёнов. Старуха, погоди! Вот он… дай ему сказать…
Елена (Петру). Ну, будет! Я больше – не могу…я ухожу…
Петр. Постойте… ради бога! Сейчас все будет ясно…
Елена. Нет – это сумасшедший дом! Это…
Тетерев. Елена Николаевна, – уйдите! Пошлите их всех к черту!
Бессемёнов. Вы, господин! Вы…
Татьяна. Да кончится ли это? Петр, уйди!
Петр (почти кричит). Отец… смотри! Мать… вот – это моя невеста!
(Пауза. Все смотрят на Петра. Потом Акулина Ивановна всплескивает руками и в ужасе смотрит на мужа, Бессемёнов – точно его оттолкнули – подается всем телом назад и наклоняет голову. Татьяна, тяжело вздохнув, медленно, с опущенными вдоль тела руками, идет к пианино.)
Тетерев (вполголоса). Ловко выбрал время…
Перчихин (выступая вперед). Ну, вот и всё! Вот оно… все разлетаются! Айда, ребятишки, лети из клетки, как птицы в благовещенье…
Елена (вырывая руку из руки Петра). Пустите! Я не могу…
Петр (бормочет). Теперь все ясно… Сразу…
Бессемёнов (кланяясь сыну). Н-ну, спасибо, сынок… за радостное известие…
Акулина Ивановна (с плачем). Погубил ты себя, Петенька! Да разве она… она пара…
Перчихин. Она? Петру? Да… что ты! Старуха! Да – чего он стоит?
Бессемёнов (Елене медленно). Спасибо и вам, барыня! Теперь, стало быть, – пропал он! Ему бы учиться… а теперь… ловко! Хоть я это и чувствовал… (Злобно.) Поздравляю вас с добычей! Петька! Нет тебе благословенья! А ты… ты… поймала? Украла? Кошка… парш…
Елена. Вы не смеете!..
Елена. Нет, стойте! Да, это верно! Да, я сама взяла его у вас, сама! Я сама… я первая сама сказала ему… предложила жениться на мне! Вы слышите? Вы, филин? Слышите?.. Это я вырвала его у вас! Мне – жалко его! Вы его замучили… вы ржавчина какая-то, не люди! Ваша любовь – это гибель для него! Вы думаете – о, я знаю! – вы думаете, – для себя я сделала это? Ну, думайте… ох! как я вас ненавижу!
Татьяна. Лена! Лена! Что ты?
Петр. Елена… идемте!
Елена. Знаете, я еще, может быть, – не обвенчаюсь с ним! Вы рады, да? О, это очень может быть! Вы – не пугайтесь прежде время! Я буду так, просто жить с ним… без венца… но вам – не дам его! Не дам! Вы – более его не станете мучить, нет! И он не придет к вам – никогда! Никогда! никогда!
Тетерев. Виват! Виват, женщина!
Акулина Ивановна. Ах, батюшки! Отец… что это! Отец…
Петр (толкая Елену к двери). Иди… Идите… уходите…
(Елена, уходя, увлекает Петра за собой.)
Бессемёнов (беспомощно оглядываясь). Вот как?.. (Вдруг громко и быстро, одним резким звуком.) Полицию зови! (Топая ногами.) Долой с квартиры! Завтра же… ах ты!..
Татьяна. Папаша! Что вы?
Перчихин (удивленный, ничего не понимая). Василь Васильич! Голубь! Что ты это? Чего кричишь? Тебе бы радоваться надо…
Татьяна (подходя к отцу). Послушайте…
Бессемёнов. А, ты! Ты еще… осталась! Чего ты не уходишь? Уходи и ты… Не с кем? Некуда? Прозевала?
(Татьяна, отшатнувшись, отходит быстро к пианино. Акулина Ивановна, растерянная и жалкая, бросается к ней.)
Перчихин. Василь Васильич, – брось! Подумай! Учиться Петр теперь не будет… на что ему? (Бессемёнов тупо смотрит в лицо Перчихина и кивает головой.) Жить – есть на что ему. Ты денег накопил… Жена – малина-баба… а ты – кричишь, шумишь! Чудак, опомнись!
(Тетерев хохочет.)
Акулина Ивановна (воет). Все покинули! Бросили!
Бессемёнов (оглядываясь). Молчи, мать! Воротятся… не смеют!.. Куда пойдут? (Тетереву.) Ты что тут скалишь зубы? Ты! Язва! Дьявол! Долой с квартиры! Завтра же – долой! Вас шайка целая…
Перчихин. Василь Васильич!..
Бессемёнов. Прочь, ты! Несчастный… бродяга…
Акулина Ивановна. Таня! Танечка! Милая моя! Хворая ты, несчастная! Что будет?
Бессемёнов. Ты, дочка, все знала… ты знала все… молчала! Заговор против отца? (Вдруг как бы испугавшись.) Ты думаешь… не бросит он ее? бабенку эту? Распутницу… в жены! Мой сын… проклятые вы люди! Несчастные… беспутные!
Татьяна. Оставьте меня! Не дайте мне… возненавидеть…
Акулина Ивановна. Доченька! Неудачливая ты моя! Замучили! Всех нас замучили… за что?
Бессемёнов. А кто? Все Нил, разбойник… подлец! И сына он смутил… И дочь страдает! (Увидав Тетерева, стоящего у шкафа.) Ты, оборванец, что? Ты что тут? Вон с квартиры!
Перчихин. Василь Васильич! Его за что? Ах ты… с ума свихнулся, старик!
Тетерев (спокойно). Не кричи, старик! Всего, что на тебя идет, ты не разгонишь… И – не беспокойся… Твой сын воротится…
Бессемёнов (быстро). Ты… ты почем знаешь?
Тетерев. Он не уйдет далеко от тебя. Он это временно наверх поднялся, его туда втащили… Но он сойдет… умрешь ты, – он немножко перестроит этот хлев, переставит в нем мебель и будет жить, – как ты, – спокойно, разумно и уютно…
Перчихин (Бессеменову). Видишь? Чудак! Горячка! Человек тебе добра желает… ласковые слова говорит для твоего покою… а ты – орешь! Терентий – он, брат, мудрый человек…
Тетерев. Он переставит мебель и – будет жить в сознании, что долг свой перед жизнью и людьми отлично выполнил. Он ведь такой же, как и ты…
Перчихин. Две капли воды!
Тетерев. Совсем такой… труслив и глуп…
Перчихин (Тетереву). Постой! Ты что?
Бессемёнов. Ты… говори, а не ругайся… как смеешь!
Тетерев. И жаден будет в свое время и так же, как ты, – самоуверен и жесток. (Перчихин удивленно глядит в лицо Тетерева, не понимая – утешает он старика или ругает его. На лице Бессемёнова – тоже недоумение, но речь
Тетерева интересна ему.) И даже несчастен будет он вот так же, как ты теперь… Жизнь идет, старик, кто не поспевает за ней, тот остается одиноким…
Перчихин. Чу? Слышишь? Стало быть, – все идет, как надо… а ты сердишься!
Бессемёнов. Постой, отвяжись!
Тетерев. И так же вот несчастного и жалкого сына твоего не пощадят, скажут ему правду в лицо, как я тебе говорю: «Чего ты ради жил? Что сделал доброго?» И сын твой, как ты теперь, не ответит…
Бессемёнов. Да… ты вот говоришь тут… ты всегда складно говоришь! А что в душе? Нет, я тебе не верю! И – все-таки – съезжай с квартиры! Будет… терпел я вас – довольно! И ты тоже… многое тут внушил… вредное мне…
Тетерев. Эх, кабы я! Но нет, не я… (Уходит.)
Бессемёнов (встряхивая головой). Ну… будем терпеть… ладно! Будем ждать… Всю жизнь терпели… еще будем терпеть! (Идет в свою комнату.)
Акулина Ивановна (бежит вслед за мужем). Отец! Милый ты мой! Несчастные мы! За что нас детки-то? За что казнили? (Уходит в свою комнату. Перчихин стоит посредине и недоумевающе моргает. Татьяна дикими глазами озирается вокруг, сидя на стуле у пианино. Из комнаты стариков доносится глухой говор.)
Перчихин. Таня! Тань… (Татьяна не смотрит на него, не отвечает.) Таня! Из-за чего они – которые разбежались, которые – плачут? А? (Смотрит на Татьяну, вздыхает.) Чудаки! (Смотрит на дверь в комнату стариков, идет по направлению в сени, качая головой.) Пойду и я к Терентью… Чудаки!
(Татьяна, медленно сгибаясь, облокачивается на клавиши. В комнате раздается нестройный, громкий звук многих струн и – замирает.)
1901 г.
