целый день, и спасибо никто не скажет… я понимаю! Да что уж… хоть бы живы-здоровы были… а то вот на-ко!
Поля (выходит из комнаты Татьяны). Она засыпает… Вы потише…
Бессеменов (вставая). Ну, как она, что? Посмотреть-то можно?
Акулина Ивановна. Я войду тихонечко? Мы вот с отцом…
Поля. Доктор не велел пускать никого…
Бессеменов (подозрительно). Ты почем знаешь? Тебя при докторе не было еще…
Поля. Мне Елена Николаевна передала.
Бессеменов. А она — там? Ишь ты… чужому человеку можно, родным — нельзя. Удивительно…
Акулина Ивановна. Обедать-то надо в кухне… чтобы не обеспокоить ее… Милая моя!.. И взглянуть нельзя… (Махнув рукой, уходит в сени. Поля стоит, прислонясь к шкафу и глядя на дверь в комнату Татьяны. Брови у нее нахмурены, губы сжаты, стоит она прямо. Бессеменов сидит у стола, как бы ожидая чего-то.)
Поля (тихо). Отец мой не был здесь сегодня?
Бессеменов. Совсем ты не про отца спрашиваешь. Что тебе отец? Знаю я, кого тебе надо… (Поля удивленно смотрит на него.) Отец твой был… да! Грязный, оборванный, лишенный всякого порядочного подобия… Но все-таки ты его должна уважать…
Поля. Я уважаю… Почему вы это… говорите?
Бессеменов. Чтоб ты понимала… Твой отец бродяга бездомный, а все-таки ты не должна выходить из его воли… Но разве вы понимаете — что такое отец?.. Все вы — бесчувственные… Ты вот… девушка бедная, бесприютная, ты бы должна быть скромной… ласковой со всеми… а ты — туда же! — пускаешься рассуждать, подражаешь образованным людям. Н-да. Вот ты замуж выходишь… а тут человек едва жизни не лишил себя…
Поля. Я не понимаю, что вы говорите… и зачем?
Бессеменов (видимо, сам утратив связь своих мыслей, раздражается). Понимай… думай… затем и говорю, чтобы понимала ты! Кто ты? А однако, вот… выходишь замуж! Дочь же моя… чего торчишь тут? Иди-ка в кухню… делай что-нибудь… Я покараулю… иди! (Поля, с недоумением глядя на него, хочет идти.) Постой! Давеча я… крикнул на твоего отца…
Поля. За что?
Бессеменов. Не твое дело! Ступай… иди! (Поля уходит удивленная. Бессеменов тихо идет к двери Татьяны и, приотворив ее, хочет заглянуть, Елена выходит и отстраняет его.)
Елена. Не ходите, она спит, кажется! Не беспокойте ее…
Бессеменов. Мм… Нас беспокоят все… это ничего! А вас — нельзя…
Елена (удивленно). Что вы говорите? Да ведь она же больная!..
Бессеменов. Знаю я… Всё знаю… (Уходит в сени. Елена пожимает плечами вслед ему. Проходит к окнам, садится на кушетку и, закинув руки за шею, о чем-то думает. На лице у нее является улыбка, она мечтательно закрывает глаза. Петр входит, сумрачный, растрепанный. Он встряхивает головой, как бы желая сбросить с нее что-то. Видит Елену, останавливается.)
Елена (не открывая глаз). Это кто?
Петр. Чему вы смеетесь? Странно видеть улыбающееся лицо… теперь… после этого…
Елена (взглянув на него). Вы — сердитый? Устали? Бедный мальчик… Как мне жалко вас…
Петр (садясь на стул рядом с нею). Мне самому жалко себя.
Елена. Вам надо уехать куда-нибудь…
Петр. Да, надо. В сущности — зачем я здесь? Меня страшно тяготит эта жизнь…
Елена. Как бы вы хотели жить? Скажите!.. Я часто спрашивала вас об этом… но вы не отвечали, никогда…
Петр. Трудно быть откровенным…
Елена. Со мной?
Петр. И с вами… Разве я знаю… как вы относитесь ко мне? Как отнесетесь к тому, что я мог бы вам сказать? Иногда мне кажется, что вы…
Елена. Что я? Ну…
Петр. Что вы хорошо…
Елена. Я отношусь к вам очень, очень хорошо! Славный вы мой… мальчик!
Петр (горячо). Я не мальчик, нет! Я много думал… Слушайте, скажите… вам нравится — вам интересна вся эта возня, которой занимается Нил, Шишкин, Цветаева… все эти шумные люди?.. Вы можете верить, что совместные чтения умных книг, спектакли для рабочих… разумные развлечения… и вся эта суетность — действительно важное дело, ради которого и следует жить? Скажите…
Елена. Голубчик! Ведь я необразованный человек… я не могу судить, не понимаю. Я ведь — несерьезная… Они — мне нравятся все, и Нил и Шишкин… Веселые, всегда что-то делают… Я люблю веселых людей… сама такая же… К чему вы это спросили?
Петр. А… меня раздражает всё это! Если они любят жить так… если находят в этом удовольствие — пожалуйста! Я не мешаю… я не хочу никому мешать, но не мешайте и мне жить так, как я хочу! Зачем они влагают в свои действия какой-то особый смысл… Зачем говорят мне, что я трус, эгоист…
Елена (дотрагиваясь до его головы). Его замучили… устал он…
Петр. Нет, я не устал… я только раздражен. Я — имею право жить, как мне нравится, мне! Я имею это право?
Елена (играя его волосами). Это опять мудреный вопрос для меня… Я одно знаю — сама я живу, как умею, делаю, что хочу… и если меня будут убеждать идти в монастырь, — не пойду! Заставят — убегу, утоплюсь…
Петр. Вы больше бываете с ними, чем со мной, вы… вам они больше нравятся, чем я! Я чувствую это… Но я хочу сказать — я могу это сказать! — они — пустые бочки.
Елена (удивленно). Что? Какие…
Петр. Пустые бочки… есть басня о бочках…
Елена. Ах, знаю… Однако… ведь и я тоже… значит, и я пустая?
Петр. О нет! Вы — нет! Вы — живая, вы, как ручей, освежаете человека!
Елена. Ба! Значит, я, по-вашему, холодная?
Петр. Не шутите! Я прошу вас! Этот момент… но вы смеетесь! Зачем? Разве я смешон? Я — жить хочу! Хочу жить… по своему разумению… по своей воле…
Елена. Живите! Кто мешает?
Петр. Кто? Кто-то есть… есть что-то! Когда я думаю, что вот как надо жить — одному, независимо… мне кажется, что кто-то говорит — нельзя!
Елена. Совесть?
Петр. При чем тут совесть? Я… не… разве я хочу сделать преступление? Я хочу только быть свободным… я хочу сказать…
Елена (наклоняясь к нему). Это говорится не так! Это гораздо проще нужно говорить! Я помогу вам, бедненький мальчик… чтоб вам не путать таких простых вещей…
Петр. Елена Николаевна! Вы… мучаете меня… шутками! Это жестоко! Я хочу сказать вам… вот я весь пред вами!
Елена. Опять не то!
Петр. Я, очевидно, слабый человек… эта жизнь — не по силам мне! Я чувствую ее пошлость, но ничего не могу изменить, ничего не в состоянии внести… Я хочу уйти, жить один…
Елена (взяв его голову в руки). Говорите за мной, повторяйте: я вас люблю!
Петр. О да! да! Но… нет. Вы шутите!..
Елена. Право же, я совершенно серьезно и давно решила выйти за вас замуж! Может быть, это нехорошо… но мне очень хочется этого…
Петр. Но… как я счастлив! Я люблю вас, как… (За стеною — стон Татьяны. Петр вскакивает, растерянно оглядываясь вокруг. Елена встает с места спокойно. Петр тихо.) Это… Таня? А мы… тут…
Елена (проходя мимо его). Мы не сделали ничего дурного…
Голос Татьяны. Пить… дайте пить…
Елена. Иду… (Улыбаясь Петру, уходит. Петр стоит, схватив голову руками, и растерянно смотрит пред собой. Дверь из сеней отворяется, и Акулина Ивановна громко шепчет.)
Акулина Ивановна. Петя! Петя — ты где?..
Акулина Ивановна. Иди обедать…
Петр. Не хочу… не пойду…
Елена (выходит). Он пойдет ко мне…
(Акулина Ивановна недовольно оглядывает ее и скрывается.)
Петр (бросаясь к Елене). Как это вышло… нехорошо! Там она лежит… а мы… мы…
Елена. Идемте-ка… Что тут нехорошего? Даже в театре после драмы дают что-нибудь веселое… а в жизни это еще более необходимо…
(Петр прижимается к ней, и она уводит его под руку.)
Татьяна (стонет хрипло). Лена!.. Лена!.. (Вбегает Поля.)
Акт четвертый
Та же комната.
Вечер. Комната освещена лампой, стоящей на столе. Поля собирает посуду для чая. Татьяна, больная, лежит на кушетке в углу, в полутьме, Цветаева — на стуле около нее.
Татьяна (тихо, укоризненно). Думаешь, я не хотела бы смотреть на жизнь вот так же весело и бодро, как ты? О, я хочу… но — не могу! Я родилась без веры в сердце… Я научилась рассуждать…
Цветаева. Голубчик! Ты слишком много рассуждаешь… А ведь — ты согласись, — не стоит быть умным человеком для того, чтоб только рассуждать… Рассудок — это хорошо, но… видишь ли, чтоб человеку жилось не скучно и не тяжело, он должен быть немножко фантазером… он должен, — хоть не часто, — заглядывать вперед, в будущее…
(Поля, внимательно слушая речь Цветаевой, улыбается ласково, задумчиво.)
Татьяна. Что там, впереди?
Цветаева. Всё, что захочешь видеть!
Татьяна. Да-а… нужно выдумать!
Цветаева. Поверить нужно…
Татьяна. Во что?
Цветаева. В свою мечту. Ты знаешь… когда я смотрю в глаза моих мальчишек, я думаю о них. Вот Новиков. Он кончит школу, пойдет в гимназию… потом — университет… он будет доктором, мне кажется! Такой солидный мальчик, внимательный, добрый… лоб у него — огромный. Он очень любящий… он будет очень много работать, бескорыстный, славный… и люди будут его очень любить, уважать… я это знаю! И однажды, вспоминая свое детство, он вспомнит, как учительница Цветаева, играя с ним во время перемены, разбила ему нос… А может, не вспомнит… ну, всё равно!.. Нет, вспомнит, я думаю… он очень любит меня. Есть у меня рассеянный, растрепанный и всегда чумазый Клоков. Он вечный спорщик, задира, озорник. Он — сирота, живет у дяди, ночного сторожа… он — почти нищий… но такой гордый, смелый! Я думаю — он будет журналистом. Ах, сколько у меня интересных мальчишек! И как-то невольно всегда думаешь о том, что будет с ними, какую роль они сыграют в жизни… Ужасно интересно представлять себе, как будут жить мои ученики… Ты видишь, Таня, это ведь немного… но если б ты знала, как приятно!
Татьяна. А ты? Где ты сама? Твои ученики будут жить… быть может, очень хорошо… а ты тогда уже…
Цветаева. Умру? Вот еще! Нет, я намерена жить долго…
Поля (негромко, ласково, как бы вздыхая). Какая милая вы, Маша! Какая славная…
Цветаева (улыбаясь Поле). Запела коноплянка… Ты знаешь, Таня, я не сантиментальна… но когда подумаю о будущем… о людях в будущем, о жизни — мне делается как-то сладко-грустно… Как будто в сердце у меня сияет осенний, бодрый день… Знаешь — бывают такие дни осенью: в ясном небе — спокойное солнце, воздух — глубокий, прозрачный, вдали всё так отчетливо… свежо, но не холодно, тепло, а не жарко…
Татьяна. Всё это… сказки… Я, впрочем, допускаю… быть может, вы — ты, Нил, Шишкин — и все похожие на вас… быть может, вы действительно способны жить мечтами… Я — не могу.
Цветаева. Нет, подожди… Ведь не одни мечты…
Татьяна. Мне ничто, никогда не казалось достоверным… кроме того разве, что вот это — я, это — стена… Когда я говорю — да или — нет…. я это говорю
