Как интересно было на репетиции!
ЕЛЕНА. О прокурор! Как свирепо ухаживал за мной поручик Быков!
ШИШКИН. Теленок ваш Быков…
ПЕТР. Почему вы полагаете, что мне интересно знать, кто и как ухаживал за вами?
ЕЛЕНА. Ой, вы не в духе?
ЦВЕТАЕВА. Петр Васильевич всегда не в духе.
ШИШКИН. Это обычное состояние его духа…
ЕЛЕНА. Танечка! И ты, по обыкновению, грустна, как ночь сентябрьская?
ТАТЬЯНА. Да, по обыкновению…
ЕЛЕНА. А мне – ужасно весело! Господа, скажите – почему мне всегда весело?
НИЛ. Отказываюсь отвечать на вопрос – мне самому тоже всегда весело!
ЦВЕТАЕВА. И мне!..
ШИШКИН. Мне – не всегда, но…
ТАТЬЯНА. Постоянно…
ЕЛЕНА. Танечка! Ты остришь? Вот хорошо! Букан! Отвечайте – почему мне весело?
ТЕТЕРЕВ. О воплощенное легкомыслие!
ЕЛЕНА. Ка-ак! Хорошо! Я вспомню вам эти слова, когда вы будете объясняться мне в любви!
НИЛ. Однако я бы поел чего-нибудь… Мне скоро на дежурство идти…
ЦВЕТАЕВА. На всю ночь? Бедный!
НИЛ. На целые сутки… Пойду однако в кухню, поклонюсь Степаниде…
ТАТЬЯНА. Я скажу ей… (Уходит с Нилом.)
ТЕТЕРЕВ (Елене). Э… позвольте! Да разве я должен влюбиться в вас?
ЕЛЕНА. Да, дерзкий человек! Да, мрачное чудовище! Да! Да!
ТЕТЕРЕВ (отступая пред ней). Повинуюсь… Мне это не трудно… Я однажды был влюблен сразу в двух девиц и в одну замужнюю женщину…
ЕЛЕНА (продолжая наступать на него). Ну и что же?
ТЕТЕРЕВ. Бесполезно…
ЕЛЕНА (вполголоса, указывая глазами на Петра). Что у вас с ним вышло?
Тетерев смеется. Они тихо беседуют.
ШИШКИН (Петру). Слушай, брат, – нет ли целкового дня на три? Понимаешь – башмаки лопнули…
ШИШКИН. Помню…
ЦВЕТАЕВА. Петр Васильевич! Почему вы не принимаете участия в наших спектаклях?
ПЁТР. Я же не умею играть…
ШИШКИН. А мы-то разве умеем?
ЦВЕТАЕВА. Ходили бы хоть на репетиции. Солдатики ужасно интересные! Один, Ширков, такой уморительный! Наивный, славный, улыбается так ласково, конфузливо… и ничего не понимает…
ПЕТР (искоса наблюдая за Еленой). Ну, знаете, я плохо разумею, как могут быть интересны люди, которые ничего не понимают?
ШИШКИН. Да ведь там не один Ширков…
ПЕТР. Допускаю, что их целая рота…
ЦВЕТАЕВА. Как можно говорить такие вещи? Вот уж не понимаю – что это у вас? Аристократизм, что ли?
ТЕТЕРЕВ (вдруг громко). Жалеть я не умею…
ЕЛЕНА. Ш-ш-ш!..
ПЕТР. Как вам известно, я мещанин…
ШИШКИН. Тем менее понятно твое отношение к простым людям…
ТЕТЕРЕВ. Меня никто никогда не жалел…
ЕЛЕНА (вполголоса). А вы разве не знаете, что нужно платить добром за зло?
ТЕТЕРЕВ. Не имею ни крупной, ни мелкой монеты…
ЕЛЕНА. Ах, тише!..
ПЕТР (вслушиваясь в разговор Елены с Тетеревом). А мне непонятно… чего ради вы играете в симпатии к этим простым людям…
ЦВЕТАЕВА. Мы – не играем… мы делимся, чем можем, с ними…
ШИШКИН. И даже не это… Просто нам приятно бывать в их среде… Они безыскусственны… среди их дышишь чем-то здоровым… как в лесу. Нашему брату, буквоеду, никогда не мешает освежаться…
ПЕТР (настойчиво, со скрытым раздраженьем) Просто вы любите жить иллюзиями… И подходите вы к вашим солдатам с некоторым тайным намерением… смешным, простите за правду! Освежаться среди солдат, это, извините…
ЦВЕТАЕВА. Да не только солдат! Ведь вы же знаете, что мы устраиваем спектакли и в депо…
ПЕТР. Все равно. Я говорю о том, что, называя всю эту вашу… беготню и суету живым делом, вы обманываетесь. Вы ведь убеждены, что способствуете развитию личности… и прочее… И это – самообман. Придет завтра офицер или мастер, даст личности в рожу и вышибет из ее головы все, что вы успели заронить в нее, – если еще успели…
ЦВЕТАЕВА. Как досадно слушать такие речи!
ШИШКИН (мрачно). Н-да… Речи неладные… Не первый раз я слышу их, и все более они не нравятся мне… Когда-нибудь мы с тобой, Петр, разговоримся… навсегда!
ПЕТР (холодно и лениво). Страшусь! Но жажду этой встречи…
ЕЛЕНА (горячо вскрикивает). Зачем вы напускаете на себя все это? Господа! Зачем он хочет, чтоб его считали злым?
ПЕТР. Ради оригинальности, я думаю.
ЦВЕТАЕВА. Конечно! Интересничает! Все мужчины интересничают… при женщинах. Один изображает пессимиста, другой Мефистофеля… А сами – просто лентяи…
ТЕТЕРЕВ. Кратко, ясно… и здорово!
ЦВЕТАЕВА. А что же – комплименты я вам буду говорить? Ждите! Знаю я вас!
ТЕТЕРЕВ. В этом случае вы знаете больше, чем я. А не знаете ли вы, кстати, вот чего: следует платить добром за зло или не следует? То есть, проще говоря, – считаете вы добро и зло равноценными или же нет?
ЦВЕТАЕВА. Поехали парадоксы на немазаных колесах!
ШИШКИН. Погодите, не мешайте ему! Это интересно. Я, господа, люблю Тетерева слушать! Все-таки он – нет-нет да и загонит в мозг какую-нибудь занозу… А ведь у нас у всех, правду говоря, мыслишки-то всё ходовые, стертые, как старые пятаки….
ПЕТР. Ты слишком великодушен… распространяя свои личные достоинства на всех…
ШИШКИН. Ну-ну! Надо говорить правду, брат! Даже в пустяках надо быть правдивым! Я прямо сознаюсь – никогда еще я ни одного оригинального слова не сказал! А хочется, господа!
ТЕТЕРЕВ. А вот и сказал!
ШИШКИН (живо). Н-ну? Врешь? Что такое?
ТЕТЕРЕВ. Сказал, брат! Верно… А что – сам догадайся.
ШИШКИН. Ну, это нечаянно вышло…
ТЕТЕРЕВ. Нарочно оригинальным не будешь. Я пробовал…
ЕЛЕНА. Да говорите же вы, мучитель, о добре и зле!
ШИШКИН. Ну-ка, заводи философскую волынку!
ТЕТЕРЕВ (становясь в позу). Достопочтенные двуногие! Когда вы говорите, что зло следует оплачивать добром, – вы ошибаетесь. Зло есть качество прирожденное вам и потому – малоценное. Добро – вы сами придумали, вы страшно дорого платили за него и потому – оно суть драгоценность, редкая вещь, прекраснее которой нет на земле ничего. Отсюда вывод – уравнивать добро со злом невыгодно для вас и бесполезно. Я говорю вам – добром платите только за добро. И никогда не платите больше того, сколько получено вами, дабы не поощрять в человеке чувство ростовщика. Ибо человек – жаден. Получив однажды больше того, сколько следовало ему, в другой раз захочет получить еще больше. А также не платите ему меньше, чем должны. Ибо если вы его раз обсчитаете – человек злопамятен! – он скажет про вас «банкроты!», перестанет уважать и в другой раз не добро уже сделает вам, а только подаст милостину. Братие! будьте строго точны в уплате за добро, содеянное вам! Ибо нет на земле ничего печальнее и противней человека, подающего милостину ближнему своему! Но за зло – всегда платите сторицею зла! Будьте жестоко щедры, вознаграждая ближнего за зло его вам! Если он, когда вы просили хлеба, дал камень вам, – опрокиньте гору на голову его! (Тетерев начинает шутливо, постепенно переходит в серьезный тон и кончает свою речь сильно, убежденно. Кончив, он, тяжело ступая, отходит в сторону.)
Минута общего молчания. Все смущены, почувствовав в словах его что-то тяжелое, искреннее.
ЕЛЕНА (тихо). Однако вы… должно быть, много потерпели от людей…
ТЕТЕРЕВ (оскалив зубы). Но это дало мне веселую надежду, что и они, со временем, потерпят от меня… или, вернее, – за меня…
НИЛ (входит с миской в руках и куском хлеба. Говоря, он внимательно следит, как бы не разлить содержимое миски.)
За ним идет ТАТЬЯНА.
Все это философия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию! Дождь идет – философия, палец болит – другая философия, угаром пахнет – третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольно думается, что не всякому человеку грамота полезна…
ТАТЬЯНА. Какой ты… грубый, Нил!
НИЛ (садится за стол и ест). Чего там – грубый?.. Скучно тебе жить, – займись чем-нибудь. Кто работает, тот не скучает. Дома тяжело – поезжай в деревню, там живи и учи… а то – в Москву, сама поучись…
ЕЛЕНА. Так её! И еще проберите вот этого (указывает на Тетерева), – этого вот!
НИЛ (искоса посмотрев). Тоже, чадушко! В Гераклиты метит…
ТЕТЕРЕВ. Назови меня Свифтом, если тебе не трудно!..
НИЛ. Много чести!
ПЕТР. Да, многонько!..
ТЕТЕРЕВ. А мне это было бы приятно…
НИЛ (глядя в миску). Не погневайся… А что… того… Поля была? То есть куда она ушла?
ТАТЬЯНА. В театр. А что?
НИЛ. Ничего… так… вообще – спрашиваю…
ТАТЬЯНА. Тебе ее нужно?
НИЛ. Нет, не нужно… то есть сейчас не нужно… а вообще, всегда… нужно. О, чёрт… запутался!
Все улыбаются, кроме Татьяны.
ТАТЬЯНА (настойчиво). Зачем? Зачем она тебе?..
НИЛ, не отвечая, ест.
ЕЛЕНА (Татьяне быстро). За что он тебя пробирал? Скажи?
ЦВЕТАЕВА. Да, это интересно!
ШИШКИН. Мне тоже нравится, как Нил Васильев нотации читает…
ПЕТР. А мне – как он ест…
НИЛ. Я все недурно делаю…
ЕЛЕНА. Ну же, Таня, говори!
ТАТЬЯНА. Не хочется…
ЦВЕТАЕВА. Ей никогда ничего не хочется!
ТАТЬЯНА. Почему ты знаешь? А может быть, я очень хочу… умереть?
ЦВЕТАЕВА. Фи, гадость!
ЕЛЕНА. Брр! Не люблю говорить о смерти!
НИЛ. Что можно сказать о смерти до поры, пока не умрешь?
ТЕТЕРЕВ. Вот истинный философ!
ЕЛЕНА. Идемте, господа, ко мне! Пора, самовар, наверное, давно готов…
ШИШКИН. А хорошо теперь чайку хлебнуть! Да и подзакусить бы… можно надеяться?
ЕЛЕНА. Конечно!
ШИШКИН (указывая на Нила). А то я смотрю на него и – завидую, грешный человек!
НИЛ. Не завидуй – я уже все съел! Я тоже пойду с вами, у меня еще более часа свободного времени…
ТАТЬЯНА. Ты лучше отдохнул бы до дежурства…
НИЛ. Сойдет и так…
ЕЛЕНА. Петр Васильевич! Идете?
ПЕТР. Если позволите…
ЕЛЕНА. Благосклонно разрешаю! Вашу руку…
ЦВЕТАЕВА. Становитесь все в пары. Нил Васильевич, ко мне…
ШИШКИН (Татьяне). Значит, вы – со мной…
ТЕТЕРЕВ. Вот – говорят, что женщин на земле больше, чем мужчин. Однако я живал во многих городах, и всегда, везде мне не хватало дамы…
ЕЛЕНА (смеясь, идет к двери и напевает). Allons, enfants de la patri…i…i..e![3]
ШИШКИН (толкая Петра в спину). Двигайся живее, сын отечества!..
Уходят с шумом, пением и смехом. Комната несколько секунд остается пустой. Потом дверь из комнаты стариков отворяется, выходит Акулина Ивановна и, позевывая, гасит лампы. Слышен голос старика, монотонно читающего псалтирь у себя в комнате. Во тьме, натыкаясь на стулья, старуха проходит обратно к себе.
3 а н а в е с
Действие второе
Та же комната.
Осенний полдень. За столом сидит старик Бессемёнов. Татьяна неслышно и медленно ходит взад и вперед. Петр, стоя у переборки, смотрит в окно.
БЕССЕМЁНОВ. Битый час говорю я вам… детки мои милые, а, видно, нет у меня таких слов, чтобы сердца вашего коснулись… Один спиной меня слушает, другая ходит, как ворона по забору.
ТАТЬЯНА. Я сяду… (Садится.)
ПЕТР (оборачиваясь лицом к отцу). Ты скажи прямо – чего ты хочешь от нас?
БЕССЕМЁНОВ. Хочу понять, что вы за люди… Желаю знать – какой ты человек?
ПЕТР. Подожди! Я отвечу тебе… ты поймешь, увидишь. Дай прежде кончу учиться…
БЕССЕМЁНОВ. Н-да… Учиться… Учись! Но ты не учишься… а фордыбачишь. Ты вот научился презрению ко всему живущему, а размера в действиях не приобрел. Из университета тебя выгнали. Ты думаешь – неправильно?
Ошибаешься. Студент есть ученик, а не… распорядитель в жизни. Ежели всякий
