молчи. И я буду молчать…
ТЕТЕРЕВ (хмелея). А я буду говорить… А впрочем, и я пока молчу…
БЕССЕМЁНОВ. Да… Лучше всем молчать. Но всетаки, Нил… не торовато благодаришь ты меня за мою хлебсоль… Исподтишка живешь…
НИЛ. За хлеб-соль вашу я платил трудом и впредь платить буду, а воле вашей подчиниться не могу. Вы вон хотели женить меня на дуре Седовой, потому только, что за нею десять тысяч приданого. На что мне ее нужно? А Полю я люблю… Давно люблю и ни от кого это не скрывал. Всегда я жил открыто и всегда буду так жить. Укорять меня не в чем, обижаться на меня не за что.
БЕССЕМЁНОВ (сдержанно). Так, так! Очень хорошо… Ну что ж? Женитесь. Мы вам не помеха. Только на какие же капиталы жить-то будете? Коли не секрет – скажите.
НИЛ. Работать будем. Я перевожусь в депо… А она… у нее тоже дело будет. Вы по-прежнему будете получать с меня тридцать рублей в месяц.
БЕССЕМЁНОВ. Поглядим. Посулы легки…
НИЛ. Вексель возьмите с меня…
ТЕТЕРЕВ. Мещанин! Возьми с него вексель! Возьми!
БЕССЕМЁНОВ. Вас в это дело не просят мешаться…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Тоже… советчик какой!
ТЕТЕРЕВ. Нет, ты возьми! Не возьмешь ведь – совесть коротка, не посмеешь… Нил, дай ему подписку: обязуюсь, мол, ежемесячно…
БЕССЕМЁНОВ. Я могу и подписку взять… есть за что, так я думаю. С десяти лет кормил, поил, обувал, одевал – до двадцати семи… Н-да…
НИЛ. Не лучше ли нам после считаться, не сейчас?
БЕССЕМЁНОВ. Можно и после. (Вдруг вскипая.) Ну, только помни, Нил, – отныне ты мне… и я тебе – враги! Обиды этой я не прощу, не могу! Знай!
НИЛ. Да какая обида? В чем обида? Ведь не ожидали же вы, что я на вас женюсь?
БЕССЕМЁНОВ (кричит, не слушая). Помни! Издеваться над тем, кто тебя кормил, поил… без спроса… без совета… тайно… Ты! Смирная! Тихая! Что понурилась? А! Молчишь? А знаешь, что я могу тебя…
НИЛ (вставая со стула). Ничего вы не можете! Будет шуметь! В этом доме я тоже хозяин. Я десять лет работал и заработок вам отдавал. Здесь, вот тут (топает ногой в пол и широким жестом руки указывает кругом себя) вложено мною не мало! Хозяин тот, кто трудится…
Во время речи Нила Поля встает и уходит. В дверях ей встречаются Петр и Татьяна. Петр, заглянув в комнату, скрывается. Татьяна стоит в дверях, держась за косяк.
БЕССЕМЁНОВ (ошеломленно таращит глаза на Нила). Ка-ак? Хозяин? Ты?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Уйдем, отец! Уйдем… пожалуйста, уйдем! (Грозя кулаком Нилу.) Ну, Нилка! Ну, уж… погоди! (Со слезами.) Уж погоди… дождешься!
НИЛ (настойчиво). Да, хозяин тот, кто трудится… Запомните-ка это!
АКУЛИНА ИВАНОВНА (тащит за собой мужа). Идем, старик! И-идем! Бог с ними!.. Не говори, не кричи! Кто нас услышит?
БЕССЕМЁНОВ (уступая усилиям жены). Ну, хорошо! Оставайся… хозяин! Поглядим… кто хозяин! Увидим! (Уходит к себе.)
Нил взволнованно расхаживает по комнате. Где-то на улице, далеко, играет шарманка.
НИЛ. Вот заварил кашу! И чёрт меня дернул спросить ее… Дурак! То есть, положительно не могу я ничего скрыть… лезет все наружу помимо воли! Ах ты…
ТЕТЕРЕВ. Ничего! Сцена очень интересная. Я слушал и смотрел с удовольствием. Очень недурно, очень! Не волнуйся, брат! У тебя есть способности… ты можешь играть героические роли. В данный момент герой нужен… поверь мне! В наше время все люди должны быть делимы на героев, то есть дураков, и на подлецов, то есть людей умных…
НИЛ. Чего ради заставил я Полю пережить такую… гадость?.. Испугалась… нет, она не пуглива! Обиделась, наверно… тьфу!
ТАТЬЯНА, все еще стоя в дверях, при имени Поли делает движение. Звуки шарманки умолкают.
ТЕТЕРЕВ. Людей очень удобно делить на дураков и мерзавцев. Мерзавцев – тьмы! Они живут, брат, умом звериным, они верят только в правду силы… не моей силы, не этой вот, заключенной в груди и руке моей, а в силу хитрости… Хитрость – ум зверя.
НИЛ (не слушая). Теперь придется ускорить свадьбу… Ну, и ускорим… Да, она еще не ответила мне. Но я знаю, что она скажет… милая моя девчушка!.. Как ненавижу я этого человека… этот дом… всю жизнь эту… гнилую жизнь! Здесь все… какие-то уроды! Никто не чувствует, что жизнь испорчена ими, низведена к пустякам… что из нее они делают себе темницу, каторгу, несчастие… как они ухитряются делать это? Не понимаю! Но – ненавижу людей, которые портят жизнь…
Татьяна делает шаг вперед, останавливается. Потом неслышно идет к сундуку и садится на него, в углу. Она согнулась, стала маленькой и еще более жалкой.
ТЕТЕРЕВ. Жизнь украшают дураки. Дураков – немного. Они всё ищут чего-то, что не им нужно, не только им одним… Они любят выдумывать проспекты всеобщего счастья и тому подобной ерунды. Хотят найти начала и концы всего сущего. Вообще – делают глупости…
НИЛ (задумчиво). Да, глупости! На это я мастер… Ну, она потрезвее меня… Она – тоже любит жизнь… такой внимательной, спокойной любовью… Знаешь, мы с ней великолепно будем жить! Мы оба – смелые… и, если захотим чего, – достанем! Да, мы с ней достанем… Она какая-то… новорожденная… (Смеется.) Мы с ней прекрасно будем жить!
ТЕТЕРЕВ. Дурак может всю жизнь думать о том, почему стекло прозрачно, а мерзавец просто делает из стекла бутылку…
Вновь играет шарманка уже близко, почти под окнами.
НИЛ. Ну, ты все о бутылках!
ТЕТЕРЕВ. Нет, я о дураках. Дурак спрашивает себя – где огонь, пока он не зажжен, куда девается, когда угасает? А мерзавец сидит у огня, и ему тепло…
НИЛ (задумчиво). Да-а… тепло…
ТЕТЕРЕВ. В сущности – они оба глупы. Но – один глуп красиво, геройски, другой – тупо, нищенски глуп. И оба они, хотя разными дорогами, но приходят в одно место – в могилу, только в могилу, друг мой… (Хохочет.)
Татьяна тихо качает головой.
НИЛ (Тетереву). Ты чего?
ТЕТЕРЕВ. Смеюсь… Оставшиеся в живых дураки смотрят на умершего собрата и спрашивают себя – где он? А мерзавцы просто наследуют имущество покойного и продолжают жизнь теплую, жизнь сытую, жизнь удобную… (Хохочет.)
НИЛ. Однако ты здорово напился… Шел бы к себе, а?
ТЕТЕРЕВ. Укажи – где это?
НИЛ. Ну, не дури! Хочешь, отведу?
ТЕТЕРЕВ. Меня, брат, не отведешь. Я не состою в родстве ни с обвиняемыми… ни с потерпевшими. Я – сам по себе. Я – вещественное доказательство преступления! Жизнь испорчена! Она – скверно сшита… Не по росту порядочных людей сделана жизнь, говорю я. Мещане сузили, окоротили ее, сделали тесной… и вот я есмь вещественное доказательство того, что человеку негде, нечем, незачем жить…
НИЛ. Ну, иди же, иди!
ТЕТЕРЕВ. Оставь меня! Ты думаешь, могу упасть? Я уже упал, чудак ты! Давно-o! Я, впрочем, думал было подняться; но прошел мимо ты и, не заметив, не нарочно, вновь толкнул меня. Ничего; иди себе! Иди, я не жалуюсь… Ты – здоров и достоин идти, куда хочешь, так, как хочешь… Я, падший, сопровождаю тебя взглядом одобрения – иди!
НИЛ. Что ты болтаешь? Интересно что-то… но непонятно…
ТЕТЕРЕВ. И не понимай! Не надо! Некоторые вещи лучше не понимать, ибо понимать их бесполезно… Ты иди, иди!
НИЛ. Ну, хорошо, я ухожу. (Уходит в сени, не замечая Татьяну, прижавшуюся в углу.)
ТЕТЕРЕВ (кланяясь вслед ему). Желаю счастия, грабитель! Ты незаметно для себя отнял мою последнюю надежду и… чёрт с ней! (Идет к столу, где оставил бутылку, и замечает в углу комнаты, фигуру Татьяны.) Это-о кто, собственно говоря?
ТАТЬЯНА (тихо). Это я…
Звуки шарманки сразу обрываются.
ТЕТЕРЕВ. Вы? Мм… а я думал, мне почудилось…
ТАТЬЯНА. Нет, это я…
ТЕТЕРЕВ. Понимаю… Но – почему вы? Почему вы тут?
ТАТЬЯНА (негромко, но ясно, отчетливо). Потому что мне негде, нечем, незачем жить…
Тетерев молча идет к ней тихими шагами.
Я не знаю, отчего я так устала и так тоскливо мне… но, понимаете, до ужаса тоскливо! Мне только двадцать восемь лет… мне стыдно, уверяю вас, мне очень стыдно чувствовать себя так… такой слабой, ничтожной… Внутри у меня, в сердце моем, – пустота… все высохло, сгорело, я это чувствую, и мне больно от этого… Как-то незаметно случилось это… незаметно для меня в груди выросла пустота… зачем я говорю вам это?..
ТЕТЕРЕВ. Не понимаю… Сильно пьян… Совсем не понимаю…
ТАТЬЯНА. Никто не говорит со мной, как я хочу… как мне хотелось бы… я надеялась, что он… заговорит… Долго ожидала я, молча… А эта жизнь… ссоры, пошлость, мелочи… теснота… все это раздавило меня тою порой… Потихоньку, незаметно раздавило… Нет сил жить… и даже отчаяние мое бессильно… Мне страшно стало… сейчас вот… вдруг… мне страшно…
ТЕТЕРЕВ (качая головой, отходит от нее к двери и, отворив дверь, говорит, тяжело ворочая языком). Проклятие дому сему!.. И больше ничего…
Татьяна медленно идет в свою комнату. Минута пустоты и тишины. Быстро, неслышными шагами входит Поля и за нею Нил. Они без слов проходят к окнам, и там, схватив Полю за руку, Нил вполголоса говорит.
НИЛ. Ты прости меня за давешнее… это вышло глупо и скверно… но я не умею молчать, когда хочу говорить!
ПОЛЯ (почти шепотом). Все равно… теперь все равно! Что уж мне все они? Все равно…
НИЛ. Я знаю – ты меня любишь… я вижу… я не спрашиваю тебя. Ты – смешная! Вчера сказала? отвечу завтра, мне надо подумать! Вот смешная! О чем думать – ведь любишь?
ПОЛЯ. Ну да, ну да… давно уж!..
Татьяна крадется из двери своей комнаты, встает за занавесом и слушает.
НИЛ. Мы славно будем жить, увидишь! Ты – такой милый товарищ… нужды ты не побоишься… горе – одолеешь…
ПОЛЯ (просто). С тобой – чего же бояться? Да я и так – одна не робкая… я только смирная…
НИЛ. И ты упрямая… сильная, не согнешься… Ну, вот… рад я… Ведь знал, что все так будет, а рад… страшно!
ПОЛЯ. Я тоже знала все вперед…
НИЛ. Ну? Знала? Это хорошо… Эх, хорошо жить на свете! Ведь хорошо?
ПОЛЯ. Хорошо… милый ты мой друг… славный ты мой человек…
НИЛ. Как ты это говоришь… вот великолепно сказала!
ПОЛЯ. Ну, не хвали… надо идти… надо идти… придет кто-нибудь…
НИЛ. А пускай их!..
ПОЛЯ. Нет, надо!.. Ну… поцелуй еще!..
Вырвавшись из рук Нила, она пробегает мимо Татьяны, не замечая ее. А Нил, идя за ней с улыбкой на лице, увидал Татьяну и остановился пред ней, пораженный ее присутствием и возмущенный. Она тоже молчит, глядя на него мертвыми глазами, с кривой улыбкой на лице.
НИЛ (презрительно). Подслушивала? Подглядывала? Э-эх ты!.. (Быстро уходит.)
Татьяна стоит неподвижно, как окаменевшая. Уходя, Нил оставляет дверь в сени открытой, и в комнату доносится суровый окрик старика Бессеменова: «Степанида! Кто угли рассыпал? Не видишь? Подбери!»
З а н а в
