е с
Действие третье
Та же комната.
Утро. Степанида стирает с мебели пыль.
АКУЛИНА ИВАНОВНА (моет чайную посуду и говорит). Говядина-то сегодня не жирна, так ты сделай вот что: от вчерашнего жаркого сало должно остаться, – ты его запусти во щи… они и покажут себя жирными… Слышишь?
СТЕПАНИДА. Слышу…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. А телятину будешь жарить – масла-то много не вали в плошку… в середу пять фунтов я купила, а вчера, смотрю, уж и фунта не осталось…
СТЕПАНИДА. Стало быть – вышло…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Знаю, что вышло… Вот у тебя его в голове-то сколько… как у мужика дегтя в мазнице…
СТЕПАНИДА. Нешто вы по духу не слышите, что я деревянным из лампадки мажусь?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Ну, ладно уж…
Куда тебя утром Татьяна-то посылала?
СТЕПАНИДА. В аптеку… За спиртом нашатырным… Поди, говорит, купи мне на двадцать копеек нашатырного спирту…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Видно, голова болит… (Вздыхая.) То и дело хворает она у нас…
СТЕПАНИДА. Замуж бы выдали… Оздоровела бы сразу, небойсь…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Не больно-то легко нынче замуж выдать девицу… а образованную-то… еще труднее…
СТЕПАНИДА. Приданое хорошее дадите, и образованную кто-нибудь возьмет…
Петр выглядывает из своей комнаты и скрывается.
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Не увидят мои глазыньки этой радости… Не хочет Таня замуж выходить…
СТЕПАНИДА. Где уж, чай, не хотеть… в ее-то летах.
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Э-эхе-хе… Кто вчера у верхней-то постоялки в гостях был?
СТЕПАНИДА. Учитель этот… рыжий-то.
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Это у которого жена сбежала?..
СТЕПАНИДА. Ну, ну, он! Да акцизный… такой… худущий да желтый с лица-то…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Знаю! На племяннице Пименова купца женат… чахоточный он, слышь…
СТЕПАНИДА. Ишь ты… Оно и видать…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Певчий наш был?
СТЕПАНИДА. И певчий, и Петр Васильич… Песни орал певчий-то… часов до двух орал… вроде как бык ревел…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Петя-то когда воротился?
СТЕПАНИДА. Да светало уж, как дверь-то я ему отперла…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Охо-хо…
ПЕТР (входит). Ну, Степанида, возись скорее и уходи…
СТЕПАНИДА. Сейчас… Я сама рада скорее-то…
ПЕТР. А рада – так больше делай, да меньше разговаривай…
Степанида фыркает и уходит.
Мама! Я вас не однажды просил поменьше разговаривать с ней… Ведь это же нехорошо, – поймите вы, наконец! – вступать в интимные беседы с кухаркой… и выспрашивать у нее… разные разности! Нехорошо!
АКУЛИНА ИВАНОВНА (обиженно). Что же, у тебя прикажешь спрашиваться, с кем говорить мне можно? Ты своей беседой меня с отцом не жалуешь, так позволь хоть со слугой-то слово сказать…
ПЕТР. Да поймите же, что она вам не пара! Ведь, кроме сплетни какой-нибудь, вы от нее ничего не услышите!
АКУЛИНА ИВАНОВНА. А от тебя что я слышала? Полгода ты живешь дома-то, а ни разу с матерью своей родной часу не просидел вместе… ничего-то не рассказал ей… и что в Москве и как…
ПЕТР. Ну, послушайте…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. А заговоришь когда, – одни огорчения от тебя… То – не так, это – не эдак… мать родную, как девчонку, учить начнешь, да укорять, да насмехаться…
Петр, махнув рукой, быстро уходит в сени. Акулина Ивановна вслед ему.
Ишь, вот сколько наговорил! (Отирает глаза концом передника и всхлипывает.)
ПЕРЧИХИН (входит. Он в рваной куртке, из дыр ее торчит грязная вата, подпоясан веревкой, в лаптях и меховой шапке.) Ты чего куксишься? Али Петруха обидел? Чего-то он мимо меня, как стриж, вильнул… даже здравствуй не сказал. Поля – здесь?
АКУЛИНА ИВАНОВНА (вздыхая). В кухне, капусту шинкует…
ПЕРЧИХИН. Вот у птиц – хорош порядок! Оперился птенец – лети на все четыре стороны… никакой ему муштровки от отца с матерью нет… Чайку тут мне не осталось?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Ты, видно, тоже птичьих порядков придерживаешься в своем-то быту?
ПЕРЧИХИН. Вот именно, это самое! И хорошо ведь! Ничего у меня нет, никому я не мешаю… вроде как не на земле, а на воздухе живу.
АКУЛИНА ИВАНОВНА (презрительно). И никакого уваженья от людей не имеешь. На, пей… холодный только чай-то… да и жидковат немного…
ПЕРЧИХИН (поднимая стакан на свет). Не густо… ну, спасибо, хоть не пусто! В густом-то еще, пожалуй, увязнешь… А что до уважения, так сделайте милость, не уважайте… я сам никого не уважаю…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. А кому оно, уважение твое, нужно? Никому…
ПЕРЧИХИН. И отличное дело!.. Я так замечаю, что люди, которые на земле свой кус хлеба берут, – друг у друга изо рта его дерут. А я получаю пищу из воздуха… от небесных птиц кормлюсь… мое дело чистенькое!
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Ну, а свадьба – скоро?
ПЕРЧИХИН. Чья? Моя, что ли? Так еще та кукушка, которая за меня бы замуж пошла, – в здешние леса не прилетала, шельма! Пожалуй, совсем опоздает… не дождамшись – помру…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Ты не болтай пустяков, а прямо говори – когда венчаешь?
ПЕРЧИХИН. Кого?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Дочь! Будто не знает… ишь!
ПЕРЧИХИН. Дочь? Когда захочет, обвенчаю… коли будет с кем венчать…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Давно ли это у них затеялось?
ПЕРЧИХИН. Что? У кого?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Да не ломай паяца-то! Ведь сказала же она хоть тебе-то…
ПЕРЧИХИН. Про что?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Про свадьбу…
ПЕРЧИХИН. Это про чью?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Тьфу тебе! Старик уж ведь, стыдился бы юродствовать-то!
ПЕРЧИХИН. Ты погоди! Ты не серчай… а скажи просто – в чем суть дела?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Говорить-то с тобой охоты нет…
ПЕРЧИХИН. А ты говоришь… да еще сколько времени говоришь и все без толку…
АКУЛИНА ИВАНОВНА (сухо, с завистью). Когда Палагею с Нилом венчать будешь?
ПЕРЧИХИН (вскакивая, изумленный). Что-о? С Нилом… ну-у?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Неужто вправду она тебе не говорила? Ну, люди пошли!.. Отцу родному…
ПЕРЧИХИН (радостно). Да что ты? Да шутишь? Нил? Ах, раздуй их горой! В сам-деле? Ах, черти! Ай да Полька! Это уж целая кадрель, а не полька… Нет, ты не врешь? Ну-у, ловко! А я так расположил в уме, что Нил на Татьяне женится… Правое слово! Такая видимость была, что как бы на Татьяне…
АКУЛИНА ИВАНОВНА (обиженно). Еще кто бы за него выдал Татьяну! Очень нам нужно… такого отбойного…
ПЕРЧИХИН. Нила-то очень нужно? Что ты! Да я бы… да будь у меня десять дочерей, я бы, закрыв глаза, всех ему отдал! Нил? Да он… он сто человек один прокормит! Нил-то? Ха-ха!
АКУЛИНА ИВАНОВНА (с иронией). Смотрю я, – тесть у него хорош будет! Оч-чень приятен!
ПЕРЧИХИН. Тесть? Вона! Не захочет этот тесть никому на шею сесть… их ты! На камаринского меня даже подбивает с радости… Да я теперь – совсем свободный мальчик! Теперь я – так заживу-у! Никто меня и не увидит… Прямо в лес – и пропал Перчихин! Ну, Поля! Я, бывало, думал, дочь… как жить будет? И было мне пред ней даже совестно… родить – родил, а больше ничего и не могу!.. А теперь… теперь я… куда хочу уйду! Жар-птицу ловить уйду, за самые за тридесять земель!
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Как же уйдешь ты! От счастья не уходят…
ПЕРЧИХИН. Счастье? Мое счастье в том и состоит, чтобы уходить… А Полька будет счастлива… она будет! С Нилом-то? Здоровый, веселый, простой… У меня даже мозги в голове пляшут… а в сердце – жаворонки поют! Ну, – везет мне! (Притопывая.) Поля Нила подцепила, она мило поступила… Их ты! Люли-малина!
БЕССЕМЁНОВ (входит. Он в пальто, в руке картуз). Опять пьян!
ПЕРЧИХИН. С радости! Слыхал? Палагея-то?
(Радостно смеется.) За Нила выходит! а? Здорово, а?
БЕССЕМЁНОВ (холодно и жестко). Нас это не касается… Мы свое получим…
ПЕРЧИХИН. А я все думал, что Нил на Татьяне намерен жениться…
БЕССЕМЁНОВ. Что-с?
ПЕРЧИХИН. Правое слово! Потому видимо было, что Татьяна не прочь… и глядела она на него так… эдак, знаешь… ну, как следует, и вообще… и все прочее… а? Вдруг…
БЕССЕМЁНОВ (спокойно и злобно). Вот что я тебе скажу, милый… Ты хоть и дурак, но должен понимать, что про девицу говорить такие подлые слова не позволено. Это – раз!
(Постепенно повышая голос.) Засим: на кого и как глядела твоя дочь и кто как на нее глядел и что она за девица, – я не говорю, а только скажу одно: ежели она выходит за Нила – туда ей и дорога! Потому обоим им – цена грош, и хоть оба они мне обязаны очень многим, но я отныне на них плюю! Это – два! Ну-с, а теперь вот что: хоша мы с тобой и дальние родственники, но однако погляди на себя – что ты такое? Золоторотец. И скажи мне – кто это тебе разрешил придти ко мне в чистую горницу в таком драном виде… в лаптищах и во всем этом уборе?
ПЕРЧИХИН. Что ты? Василий Васильич, – что ты, брат? Да разве я в первый раз эдак-то…
БЕССЕМЁНОВ. Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно – коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опять говорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая… слыхал? Это – три! И – пошел вон!
ПЕРЧИХИН (ошеломленный). Василий Васильевич! За что? За какое…
БЕССЕМЁНОВ. Вон! Не финти…
ПЕРЧИХИН. Опомнись! Я ни в чем пред тобой…
БЕССЕМЁНОВ. Ну?! Ступай… а то…
ПЕРЧИХИН (уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, и жаль мне тебя! Прощай!
Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжелыми шагами ходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливо следя за мужем, руки у нее трясутся, губы что-то шепчут.
БЕССЕМЁНОВ. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли…
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Я молитву… молитву, отец…
БЕССЕМЁНОВ. Знаешь… не быть мне головой! Вижу, – не быть… Подлецы!
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Ну, что ты? Ай, батюшки… а? Да почему? Да еще, может быть…
БЕССЕМЁНОВ. Что – может быть? Федька Досекин, слесарного цеха старшина, в головы метит… Мальчишка! Щенок!
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Да еще, может, не выберут его… ты не кручинься…
БЕССЕМЁНОВ. Выберут… видно по всему… Прихожу я, сидит он в управе… Слышу – поет, разливается – жизнь, говорит, трудная, надо, говорит, друг за друга держаться… всё, говорит, сообща делать… артели, говорит… Теперь, дескать, всё фабрика… ремесленникам жить нельзя врозь. Я говорю: жиды всему причина! Жидов надо ограничить! Губернатору, говорю, жалобу на них – ходу русским не дают, и просить его, чтобы выселил жидов.
Татьяна тихо отворяет дверь и бесшумно, пошатываясь, проходит в свою комнату.
А он это с улыбочкой такой и спрашивает: а куда девать тех русских, которые хуже жидов? И начал разными осторожными словами на меня намекать… Я будто не понимаю, но однако чувствую, куда он метит… мерзавец! Послушал, – отошел прочь… Погоди, думаю, я тебе насолю… А тут Михайло Крюков, печник, подошел ко мне… знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть… и глядит вбок, конфузится… Хотел я сказать ему – ах, ты, Иуда косоглазый…
ЕЛЕНА (входит). Здравствуйте, Василий Васильевич! Здравствуйте, Акулина Ивановна…
БЕССЕМЁНОВ (сухо). А… вы-с? Пожалуйте… что скажете?
ЕЛЕНА. Да вот – деньги за квартиру принесла…
БЕССЕМЁНОВ (более любезно). Доброе дело… сколько тут? Четвертная… Причитается
