Как мне жалко вас…
ПЕТР (садясь на стул рядом с нею). Мне самому жалко себя.
ЕЛЕНА. Вам надо уехать куда-нибудь…
ПЕТР. Да, надо. В сущности – зачем я здесь? Меня страшно тяготит эта жизнь…
ЕЛЕНА. Как бы вы хотели жить? Скажите!.. Я часто спрашивала вас об этом… но вы не ответили, никогда…
ПЕТР. Трудно быть откровенным…
ЕЛЕНА. Со мной?
ПЕТР. И с вами… Разве я знаю… как вы относитесь ко мне? Как отнесетесь к тому, что я мог бы вам сказать? Иногда мне кажется, что вы…
ЕЛЕНА. Что я? Ну…
ПЕТР. Что вы хорошо…
ЕЛЕНА. Я отношусь к вам очень, очень хорошо! Славный вы мой… мальчик!
ПЕТР (горячо). Я не мальчик, нет! Я много думал. Слушайте, скажите… вам нравится – вам интересна вся эта возня, которой занимается Нил, Шишкин, Цветаева – все эти шумные люди?.. Вы можете верить, что совместные чтения умных книг, спектакли для рабочих… разумные развлечения… и вся эта суетность – действительно, важное дело, ради которого и следует жить? Скажите…
ЕЛЕНА. Голубчик! Ведь я необразованный человек… я не могу судить, не понимаю. Я ведь – несерьезная… Они – мне нравятся все, и Нил, и Шишкин… Веселые, всегда что-то делают… Я люблю веселых людей… сама такая же. К чему вы это спросили?
ПЕТР. А… меня раздражает все это! Если они любят жить так… если находят в этом удовольствие – пожалуйста! Я не мешаю… я не хочу никому мешать, но не мешайте и мне жить так, как я хочу! Зачем они влагают в свои действия какой-то особый смысл… Зачем говорят мне, что я трус, эгоист…
ЕЛЕНА (дотрагиваясь до его головы). Его замучили: устал он…
ПЕТР. Нет, я не устал… я только раздражен. Я – имею право жить, как мне нравится, мне! Я имею это право?
ЕЛЕНА (играя его волосами). Это опять мудреный вопрос для меня… Я одно знаю – сама я живу, как умею, делаю, что хочу… и, если меня будут убеждать идти в монастырь, – не пойду! Заставят, – убегу, утоплюсь…
ПЕТР. Вы больше бываете с ними, чем со мной, вы… вам они больше нравятся, чем я! Я чувствую это… Но я хочу сказать – я могу это сказать! – они – пустые бочки.
ЕЛЕНА (удивленно). Что? Какие…
ПЕТР. Пустые бочки… есть басня о бочках…
ЕЛЕНА. Ах, знаю… Однако… ведь и я тоже… значит, и я пустая?
ПЕТР. О, нет! Вы – нет! Вы – живая, вы, как ручей, освежаете человека!
ЕЛЕНА. Ба! Значит, я, по-вашему, холодная?
ПЕТР. Не шутите! Я прошу вас! Этот момент… но вы смеетесь! Зачем? Разве я смешон? Я – жить хочу! Хочу жить… по своему разумению… по своей воле…
ЕЛЕНА. Живите! Кто мешает?
ПЕТР. Кто? Кто-то есть… есть что-то! Когда я думаю, что вот как надо жить – одному, независимо… мне кажется, что кто-то говорит – нельзя!
ЕЛЕНА. Совесть?
ПЕТР. При чем тут совесть? Я… не… разве я хочу сделать преступление? Я хочу только быть свободным… я хочу сказать…
ЕЛЕНА (наклоняясь к нему). Это говорится не так! Это гораздо проще нужно говорить! Я помогу вам, бедненький мальчик… чтоб вам не путать таких простых вещей…
ПЕТР. Елена Николаевна! Вы… мучаете меня… шутками! Это жестоко! Я хочу сказать вам… вот я весь пред вами!
ЕЛЕНА. Опять не то!
ПЕТР. Я, очевидно, слабый человек… эта жизнь, – не по силам мне! Я чувствую ее пошлость, но ничего не могу изменить, ничего не в состоянии внести… Я хочу уйти, жить один…
ЕЛЕНА (взяв его голову в руки). Говорите за мной, повторяйте: я вас люблю!
ПЕТР. О, да! да! Но… нет. Вы шутите!..
ЕЛЕНА. Право же, я совершенно серьезно и давно решила выйти за вас замуж! Может быть, это нехорошо… но мне очень хочется этого…
ПЕТР. Но… как я счастлив! Я люблю вас, как…
За стеною – стон Татьяны. Петр вскакивает, растерянно оглядываясь вокруг. Елена встает с места спокойно. Петр тихо.
Это… Таня? А мы… тут…
ЕЛЕНА (проходя мимо его). Мы не сделали ничего дурного…
ГОЛОС ТАТЬЯНЫ. Пить… дайте пить…
ЕЛЕНА. Иду… (Улыбаясь Петру, уходит.)
Петр стоит, схватив голову руками, и растерянно смотрит пред собой. Дверь из сеней отворяется, и Акулина Ивановна громко шепчет.
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Петя! Петя – ты где?..
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Иди обедать…
ПЕТР. Не хочу… не пойду…
ЕЛЕНА (выходит). Он пойдет ко мне…
Акулина Ивановна недовольно оглядывает ее и скрывается.
ПЕТР (бросаясь к Елене). Как это вышло… нехорошо! Там она лежит… а мы… мы…
ЕЛЕНА. Идемте-ка… Что тут нехорошего? Даже в театре после драмы дают что-нибудь веселое… а в жизни это еще более необходимо…
Петр прижимается к ней, и она уводит его под руку.
ТАТЬЯНА (стонет хрипло). Лена!.. Лена!..
Вбегает Поля.
З а н а в е с
Действие четвертое
Та же комната.
Вечер. Комната освещена лампой, стоящей на столе. Поля собирает посуду для чая. Татьяна, больная, лежит на кушетке в углу, в полутьме. Цветаева – на стуле около нее.
ТАТЬЯНА (тихо, укоризненно). Думаешь, я не хотела бы смотреть на жизнь вот так же весело и бодро, как ты? О, я хочу… но – не могу! Я родилась без веры в сердце… Я научилась рассуждать…
ЦВЕТАЕВА. Голубчик! Ты слишком много рассуждаешь… А ведь – ты согласись, – не стоит быть умным человеком для того, чтоб только рассуждать… Рассудок – это хорошо, но… видишь ли, чтоб человеку жилось не скучно и не тяжело, он должен быть немножко фантазером… он должен, – хоть не часто, – заглядывать вперед, в будущее…
Поля, внимательно слушая речь Цветаевой, улыбается ласково, задумчиво.
ТАТЬЯНА. Что там, впереди?
ЦВЕТАЕВА. Все, что захочешь видеть!
ТАТЬЯНА. Да-а… нужно выдумать!
ЦВЕТАЕВА. Поверить нужно…
ТАТЬЯНА. Во что?
ЦВЕТАЕВА. В свою мечту. Ты знаешь… когда я смотрю в глаза моих мальчишек, я думаю о них: вот Новиков. Он кончит школу, пойдет в гимназию… потом – университет… он будет доктором, мне кажется! Такой солидный мальчик, внимательный, добрый… лоб у него – огромный. Он очень любящий… он будет очень много работать, бескорыстный, славный… и люди будут его очень любить, уважать… я это знаю! И однажды, вспоминая свое детство, он вспомнит, как учительница Цветаева, играя с ним во время перемены, разбила ему нос… А может, и не вспомнит… ну, все равно!.. Нет, вспомнит, я думаю… он очень любит меня. Есть у меня рассеянный, растрепанный, всегда чумазый Клоков. Он вечный спорщик, задира, озорник. Он – сирота, живет у дяди, ночного сторожа… он – почти нищий… но такой гордый, смелый! Я думаю – он будет журналистом. Ах, сколько у меня интересных мальчишек! И как-то невольно всегда думаешь о том, что будет с ними, какую роль они сыграют в жизни… Ужасно интересно представлять себе, как будут жить мои ученики… Ты видишь, Таня, это ведь немного… но если б ты знала, как приятно!
ТАТЬЯНА. А ты? Где ты сама? Твои ученики будут жить… быть может, очень хорошо… а ты тогда уже…
ЦВЕТАЕВА. Умру? Вот еще! Нет, я намерена жить долго…
ПОЛЯ (негромко, ласково, как бы вздыхая). Какая милая вы, Маша! Какая славная…
ЦВЕТАЕВА (улыбаясь Поле). Запела коноплянка… Ты знаешь, Таня, я не сентиментальна… но когда подумаю о будущем… о людях в будущем, о жизни – мне делается как-то сладко-грустно… Как будто в сердце у меня сияет осенний, бодрый день… знаешь – бывают такие дни осенью: в ясном небе – спокойное солнце, воздух – глубокий, прозрачный, вдали все так отчетливо… свежо, но не холодно, тепло, а не жарко…
ТАТЬЯНА. Все это… сказки… Я, впрочем, допускаю… быть может, вы – ты, Нил, Шишкин – и все похожие на вас… быть может, вы, действительно, способны жить мечтами… Я – не могу.
ЦВЕТАЕВА. Нет, подожди… Ведь не одни мечты…
ТАТЬЯНА. Мне ничто, никогда не казалось достоверным… кроме того разве, что вот это – я, это – стена… Когда я говорю – да или – нет… я это говорю не по убеждению… а как-то так… я просто отвечаю, и – только. Право! Иногда скажешь – нет! и тотчас же подумаешь про себя – разве? а может быть, – да?
ЦВЕТАЕВА. Тебе нравится это… Присмотрись-ка к себе, – не находишь ли ты что-то приятное для себя в таком… раздвоении души? А может быть, – ты боишься верить… ведь вера – обязывает…
ТАТЬЯНА. Не знаю… не знаю. Заставь меня поверить. Ведь вот – других вы заставляете верить вам…
(Тихо смеется.) А мне жалко людей, которые верят вам… ведь вы их обманываете! Ведь жизнь всегда была такая, как теперь… мутная, тесная… и всегда будет такая!
ЦВЕТАЕВА (улыбаясь). Разве? А может быть, – нет?
ПОЛЯ (как бы про себя). Нет!
ТАТЬЯНА. Ты что сказала?
ПОЛЯ. Я говорю – не будет!
ЦВЕТАЕВА. Молодец, тихая птичка коноплянка!
ТАТЬЯНА. Вот одна из несчастных… верующих. А спроси ты ее, – почему нет? Почему изменится жизнь? Спроси…
ПОЛЯ (тихо подходя поближе). Ведь, видите, какое дело, – не все еще люди живут! Очень мало людей жизнью пользуются… множеству их жить-то и некогда совсем… они только работают, куска хлеба ради… а вот, когда и они…
ШИШКИН (входит быстро). Добрый вечер! (Поле.) Здравствуйте, русоволосая дочь короля Дункана.
ПОЛЯ. Что? Какого короля?
ШИШКИН. Ага-а! Поймал! Вижу теперь, что Гейне-то вы не читали, хотя книжка у вас находится более двух недель. Здравствуйте, Татьяна Васильевна!
ТАТЬЯНА (протягивая руку). Ей теперь не до книг… Она выходит замуж…
ШИШКИН. Но-о? За кого это? а?
ЦВЕТАЕВА. За Нила…
ШИШКИН. А-а! В этом случае – еще могу поздравить… Но, вообще говоря, это не умная штука – жениться, выходить замуж и прочее в этом духе… Брак при современных условиях…
ТАТЬЯНА. Ой, нет, не надо! Избавьте! Вы уже не однажды высказывались по этому поводу…
ШИШКИН. Когда так, – молчу! Кстати – мне и некогда. (Цветаевой.) Вы идете со мной? Прекрасно! Петра – нет?
ПОЛЯ. Он наверху…
ШИШКИН. Мм… Нет, не пойду к нему! Я попрошу вас, Татьяна Васильевна… или вас, Поля… скажите ему, что я… опять того, знаете… то есть, что урок у Прохорова – свободен…
ЦВЕТАЕВА. Опять? Ну, не везет вам!
ТАТЬЯНА. Вы поругались?
ШИШКИН. Собственно говоря… не очень! Я – сдержанно…
ЦВЕТАЕВА. Но – из-за чего? Ведь вы же сами хвалили Прохорова?..
ШИШКИН. Увы! Хвалил… черт побери! И, в сущности, он… порядочнее многих… неглуп… немножко вот – хвастун… болтлив и вообще (неожиданно и горячо) – порядочная скотина!
ТАТЬЯНА. Едва ли теперь Петр станет доставать вам уроки…
ШИШКИН. Н-да, пожалуй, рассердится он…
ЦВЕТАЕВА. Да что у вас вышло с Прохоровым?
ШИШКИН. Представьте себе, он – антисемит!
ТАТЬЯНА. А вам какое дело до этого?
ШИШКИН. Ну, знаете… неприлично это! Недостойно интеллигентного человека! И вообще он – буржуй! Хотя бы такая история: его горничная ходила в воскресную школу. Чудесно! Он же сам прескучно доказывал мне
