бы не изменялось!..
ПЕТР. Не раз я слышал эти речи. Посмотрим, как тебе ответит жизнь на них!
НИЛ. Я заставлю ее ответить так, как захочу. Ты – не стращай меня! Я ближе и лучше тебя знаю, что жизнь – тяжела, что порою она омерзительно жестка, что разнузданная, грубая сила жмет и давит человека, я знаю это, – и это мне не нравится, возмущает меня! Я этого порядка – не хочу! Я знаю, что жизнь – дело серьезное, но неустроенное… что оно потребует для своего устройства все силы и способности мои. Я знаю и то, что я – не богатырь, а просто – честный, здоровый человек, и я все-таки говорю: ничего! Наша возьмет! И я на все средства души моей удовлетворю мое желание вмешаться в самую гущу жизни… месить ее и так и эдак… тому – помешать, этому – помочь… вот в чем радость жизни!
ТЕТЕРЕВ (усмехаясь). Вот смысл глубочайший науки! Вот смысл философии всей! А всякой другой философии – ан-нафема!
ЕЛЕНА (в двери). По какому поводу здесь кричат и махают руками?
НИЛ (бросаясь к ней). Барыня! Вы меня поймете! Я пел сейчас славу жизни! Ну, говорите: жизнь – удовольствие!
ПОЛЯ (негромко). Жить – очень хорошо!
ЕЛЕНА. Кто против этого?
НИЛ (Поле). Эх, ты… тихая моя!
ЕЛЕНА. При мне – не любезничать!
ПЕТР. Черт знает что такое! Точно пьяный…
Татьяна, откинув голову на спинку кушетки, медленно поднимает руки и закрывает лицо свое.
ЕЛЕНА. Постойте! Вы собрались пить чай? А я пришла звать вас к себе… Ну, и я останусь с вами, – у вас сегодня весело. (Тетереву.) Только вы, мудрый ворон, вы один нахохлились – чего ради?
ТЕТЕРЕВ. Мне тоже весело. Только я люблю веселиться молча, а скучать – громко…
НИЛ. Как все большие, умные, угрюмые псы…
ЕЛЕНА. Я никогда не видела вас ни грустным, ни веселым, а только философствующим. Знаете, господа, – знаешь, Таня, – он обучает меня философии. Вчера прочитал целую лекцию о некотором законе достаточного основания… эх! я забыла, как этот удивительный закон выражается… в каких словах? В каких?
ТЕТЕРЕВ (улыбаясь). Нет ничего без основания, почему оно есть…
ЕЛЕНА. Вы слышите? Вот я какие мудрые штуки знаю! Вы вот не знаете, что закон этот являет собой – являет, это самое настоящее философское слово! – являет собой… что-то вроде зуба, потому что у него четыре корня… верно?
ЕЛЕНА. Ну, конечно! Посмели бы вы! Корень первый – а может, и не первый – закон достаточного основания бывания… бывание – это материя в формах… вот я – материя, принявшая – не без основания – форму женщины… но зато – без всякого уже основания – лишенная бытия. Бытие – вечно, а материя в формах – побывает на земле и – фьюить! Верно?
ТЕТЕРЕВ. Ладно, сойдет…
ЕЛЕНА. Еще я знаю, что существует каузальная связь, априори и апостериори, но кто они такие, – забыла! И если я от всех этих премудростей не стану лысой, так буду умной! А самое интересное и премудрое во всей философии вот что: зачем вы, Терентий Хрисанфович, говорите мне о философии?
ТЕТЕРЕВ. Потому, во-первых, что смотреть мне на вас очень приятно…
ЕЛЕНА. Спасибо! Во-вторых, наверное неинтересно…
ТЕТЕРЕВ. Во-вторых, потому, что, только философствуя, человек не лжет, ибо, философствуя, он просто – выдумывает…
ЕЛЕНА. Ничего не поняла! Да, Таня, как ты себя чувствуешь? (Не дожидаясь ответа.) Петр… Васильевич! Вы чем недовольны?
ПЕТР. Собой.
НИЛ. И всем остальным?
ЕЛЕНА. Знаете, – мне ужасно хочется петь! Как жаль, что сегодня суббота и всенощная еще не отошла…
Входят старики.
А! вот идут богомольцы! Здравствуйте!
БЕССЕМЁНОВ (сухо). Наше вам почтение…
АКУЛИНА ИВАНОВНА (тоже недовольно). Здравствуйте, матушка! Только мы вас уж видели сегодня.
ЕЛЕНА. Ах, да! Я позабыла… Ну, что же… в церкви… жарко было?
БЕССЕМЁНОВ. Мы не затем туда ходили, чтобы климат измерять…
ЕЛЕНА (смущаясь). О, разумеется… я хотела спросить не о том… я хотела спросить… много было народа?
АКУЛИНА ИВАНОВНА. Не считали мы, матушка…
ПОЛЯ (Бессеменову). Чай пить – будете?
БЕССЕМЁНОВ. Сначала поужинаем… Мать, ты поди-ка, приготовь там.
Акулина Ивановна уходит, шмыгая носом. Все молчат. Татьяна встает и переходит к столу, поддерживаемая Еленой. Нил садится на место Татьяны. Петр шагает по комнате. Тетерев, сидя около пианино, следит за всеми, улыбаясь. Поля – у самовара. Бессемёнов сидит в углу, на сундуке.
Какой народ стал – вор, даже удивительно! Давеча, как шел я с матерью в церковь, – дощечку положил у ворот, через грязь, чтобы пройти. Назад идем, а дощечки уж нету… стащил какой-то жулик. Большой разврат пошел в жизни…
В старину жуликов меньше было… всё больше разбойничали люди, потому – крупнее душой были все… стыдились из-за пустяков совесть тревожить…
На улице, за окном, раздается пение и звуки гармоники.
Ишь… поют. Суббота, а они поют…
Пение приближается, поют в два голоса.
Наверное – мастеровые. Чай, пошабашили, сходили в кабак, пропили заработок и дерут глотку…
Пение под окнами. Нил, прислонив лицо к стеклу, смотрит на улицу.
Поживут эдак-то год… много – два, и – готовы! Золоторотцами будут… жуликами…
НИЛ. Кажется, это Перчихин…
АКУЛИНА ИВАНОВНА (из двери). Отец, иди ужинать…
БЕССЕМЁНОВ (вставая). Перчихин… тоже вот… бесполезной жизни человек… (Уходит.)
ЕЛЕНА (проводив его взглядом). А у меня… удобнее чай пить…
НИЛ. Вы очень остроумно разговаривали со стариками.
ЕЛЕНА. Я… он меня смущает… Он не любит меня… и мне это как-то… неприятно… даже обидно! За что меня не любить?
ПЕТР. Он, в сущности, добрый старик… но у него большое самолюбие…
НИЛ. И он немножко жаден… немножко зол.
ПОЛЯ. Ш-ш! Зачем говорить так о человеке за глаза? Нехорошо!
НИЛ. Нет, быть жадным нехорошо…
ТАТЬЯНА (сухо). Я предлагаю оставить… этот предмет без обсуждения… Отец может каждую минуту войти… Последние три дня он… не ругался… старается со всеми быть ласковым…
ПЕТР. И это ему стоит не дешево…
ТАТЬЯНА. Надо ценить это… Он стар… он не виноват в том, что родился раньше нас… и думает не так, как мы… (Раздражаясь.) Сколько жестокости в людях! Как все мы грубы, безжалостны… Нас учат любить друг друга… нам говорят: будьте добрыми… будьте кротки…
НИЛ (в тон ей). И садятся верхом на шеи нам и едут на нас…
Елена хохочет. Поля и Тетерев улыбаются. Петр что-то хочет сказать Нилу и идет к нему. Татьяна укоризненно качает головой.
БЕССЕМЁНОВ (входит, окидывает Елену недружелюбным взглядом). Пелагея! Там в кухне – твой отец… Поди-ка да скажи ему… чтоб он… в другой раз пришел… когда будет тверезый… да! Ты-де, папаша, иди домой… и все такое!
Поля и Нил за нею – уходят.
БЕССЕМЁНОВ. Вот… поди и ты… Погляди-ка на будущего… мм… (Обрывается, садится за стол.) Вы что… молчите? Я замечаю, что как я в дверь – вы все сожмете губы…
ТАТЬЯНА. Мы… и без вас… не много говорим…
БЕССЕМЁНОВ (глядя исподлобья на Елену). А над чем смеялись?
ПЕТР. Так это… пустяки! Нил…
БЕССЕМЁНОВ. Нил! Все от него идет… я так и знал…
ТАТЬЯНА. Налить вам чаю?
БЕССЕМЁНОВ. Налей…
ЕЛЕНА. Дай, Таня, я налью…
БЕССЕМЁНОВ. Нет, зачем вам беспокоиться? Мне дочь нальет…
ПЕТР. Я думаю, – ведь все равно, кто нальет? Таня нездорова…
БЕССЕМЁНОВ. Я тебя не спрашиваю, как ты думаешь на этот счет. Если тебе чужие люди ближе родных…
ПЕТР. Отец! Ну, как тебе не стыдно?
ТАТЬЯНА. Начинается! Петр, – будь благоразумен.
ЕЛЕНА (натянуто улыбаясь). Ну, стоит ли…
Дверь широко растворяется, и входит Перчихин. Он выпивши, но не сильно.
ПЕРЧИХИН. Василь Васильев! Я сюда пришел… ты оттуда ушел… а я – сюда… за тобой…
БЕССЕМЁНОВ (не глядя на него). Пришел, так садись… Вот – чаю выпей… ну…
ПЕРЧИХИН. Н-не надо мне чаю! Кушай сам на здоровье… Я – для разговора пришел…
БЕССЕМЁНОВ. Какой там разговор? Всё пустяки.
ПЕРЧИХИН. Пустяки? Н-ну? (Смеется.) Чудак ты!
Нил входит и, сурово глядя на Бессеменова, встает у шкафа.
Четыре дня собирался я к тебе придти… ну и пришел…
БЕССЕМЁНОВ. Ну и ладно…
ПЕРЧИХИН. Нет, не ладно! Василь Васильич! Умный ты человек! Богатый человек… ведь я к совести к твоей пришел!
ПЕТР (подходя к Нилу, негромко.) Зачем ты его пустил сюда?
НИЛ. Оставь! Это тебя не касается…
ПЕТР. Ты всегда делаешь… черт знает что…
ПЕРЧИХИН (заглушая Петра). Старый человек…да-авно я тебя знаю!
БЕССЕМЁНОВ (сердясь). Тебе чего надо?
ПЕРЧИХИН. Скажи мне, – за что ты меня намедни вон из дома выгнал? Думал я, думал, – не возьму, в толк! Скажи, брат! Я – без сердца на тебя пришел… я, брат, с любовью к тебе…
БЕССЕМЁНОВ. С дурной головой пришел ты…вот что!
ТАТЬЯНА. Петр! Помоги мне… нет, позови Полю…
Петр уходит.
ПЕРЧИХИН. Вот – Поля! Дочь моя милая… птица моя чистая… Из-за нее ты меня выгнал? – верно? За то, что она у Татьяны жениха отбила?
ТАТЬЯНА. О! глупость какая… какая пошлость!..
БЕССЕМЁНОВ (медленно поднимаясь с места). Гляди, Перчихин! Второй раз…
ЕЛЕНА (Нилу вполголоса). Уведите его! Они поругаются.
НИЛ. Не хочу…
ПЕРЧИХИН. Второй раз – не прогонишь, Василь Васильич! Не за что… Поля… я ее люблю… она у меня – хорошая! Ну, все же я не одобряю… я, брат, ее не одобряю, н-нет! Зачем чужой кусок взяла? Нехорошо…
ТАТЬЯНА. Лена! Я… ухожу к себе…
Елена помогает ей, поддерживая под руку. Проходя мимо Нила, Татьяна говорит ему негромко.
Как не стыдно! Уведите его…
БЕССЕМЁНОВ (сдерживаясь). Перчихин! Ты… молчи! Сиди – молчи… а то ступай домой…
Входит Поля. За нею Петр.
ПЕТР (Поле). Да успокойтесь… я вас прошу!..
ПОЛЯ. Василий Васильевич! За что вы прошлый раз выгнали отца?
Бессемёнов молча и сурово смотрит на нее и на всех поочередно.
ПЕРЧИХИН (грозя пальцем). Шш! Дочка! Не говори… Ты – должна понять… Татьяна отравилась – почему? Ага-а? Василь Васильев, – видишь? Я, брат, по чистой правде… я всех вас рассужу… по совести… как надо! Я – очень просто…
ПЕТР. Позвольте, Поля…
НИЛ. Ты бы молчал…
БЕССЕМЁНОВ. Ты, Палагея, вот что… ты – дерзкая…
ПЕРЧИХИН. Она? Нет, она… у меня…
БЕССЕМЁНОВ. Молчи ты! я что-то плохо разумею… чей это дом? Кто здесь хозяин? Кто судья?
ПЕРЧИХИН. Я! Я рассужу всё… всех, по порядку… Не тронь чужого – раз! Взяла, – отдай назад – два!
ПЕТР (Перчихину). Послушай, – брось болтать! Пойдем ко мне…
ПЕРЧИХИН. Не люблю я тебя, Петр! Гордый ты человек… пустой ты! И ничего ты не знаешь… Что такое канализация? Ага! А мне рассказали, брат…
Не тронь, постой…
НИЛ (Петру). Не трогай его… оставь!
БЕССЕМЁНОВ (Нилу). Ты что тут – собак травишь? а?
НИЛ. Нет, я хочу понять – в чем дело? В чем виноват Перчихин? За что его выгнали?.. При чем здесь Поля?
БЕССЕМЁНОВ. Ты меня допрашиваешь?
НИЛ. А если вас – так что ж? Вы – человек, – я тоже…
БЕССЕМЁНОВ (бешено). Нет, ты не человек… ты – яд! Ты – зверь!
ПЕРЧИХИН. Ш-ш! Тихо! Надо тихо, по совести…
БЕССЕМЁНОВ (Поле).
