его улыбочками, улыбочками! Да пошире эдак, поласковей — вот вам и должность!
Татьяна (сдаётся). Он и примет меня за дуру.
Костя (успокоительно). Молчать будете — не примет.
Татьяна (ядовито). Глядите однако, в Семилужном у градского головы жена эдак-то принимала, принимала гостей да однажды негритёнка и родила…
Марья (возмущённо). Фи, как вам не стыдно! И вовсе не негритёнка, а просто пёстренький он родился…
Татьяна. Не всё ли равно?
Марья. И одна ножка — короче!
Типунов (беспокойно). Это куда же воеводы ушли? Поругаются они… Костя — идём-ка…
Костя (икнул). Ох… ну, жизнь! (Уходит.)
Марья (озабоченно шепчет). Ву зэт тре земабль. Жэм боку льом дезарм. Же сюи тре контан… [13]
Татьяна. Нисколько это вам не поможет.
Марья. Почему же? Объясните, силь ву плэ, пожалуйста!
Татьяна. Женат он.
Марья. Какие глупые пошлости!
Татьяна. Нечего предо мной форсить! Вы сами иностранные-то слова выдумываете! А вот у кого колечко ваше с рубинчиком — это я знаю! Да-с!
Марья. И я знаю. Ну-с?
Татьяна. И больше ничего-с!
Марья. И — глупо-с!
Татьяна. Как же ты смеешь? Ведь я тебя старше!
Марья. А вы про колечко смеете?
Татьяна. Так я же тебе и ещё скажу…
Марья. А вы кого «шишечкой» зовёте?
Татьяна (села). Я? Ой!..
Марья. Ага! А вы кому пишете — «сладкий мой Колик»?
Татьяна (поражена). Ай… Ах он… мерза-авец…
Марья. Что? Вот и прикусите язычок!
Татьяна. Неужто… он рассказывает? Неужто сам он?
Марья. Не он, так — вы!
Татьяна (растерянно). Ой, как же это? Разве я рассказала бы? Что вы! Кому мне рассказывать?
Марья. Ну, уж я не знаю!
Татьяна. Да, может, вы… врёте?
Марья. Вы не писали?
Татьяна (тихо). А может, вы… сами догадались?
(Марья хохочет. В дверь беспорядочно втискиваются мужчины: Кичкин, подняв руку с прошением вверх; Зобнин, стараясь поймать бумагу; Типунов и Костя тоже хотят этого и — мешают друг другу. За ними испуганная, оробевшая старуха и — таращит глаза Евстигнейка.)
Кичкин (задыхаясь). Нет, читай вслух!
Зобнин. Чудак… да я же прочитаю!
Типунов. Погоди, Костя…
Старуха (ноет). Ой, голубчики, разорвёте вы…
Зобнин. Костя — прочитай…
Кичкин. Кум — бери…
Зобнин. Тарасьевна, дура! На кого прошение?
Кичкин. Ага-а? На кого-о?
Старуха. По случаю… пропажи, батюшка… зятёк-от мой…
Типунов. Костя — да ты, давай, вместе прочитаем!
Кичкин. Кум — держи!
Зобнин. Чёрт тебя принёс, старая лошадь…
Костя. Да будет вам! Что такое?
Старуха. Батюшки — не порвите!
(Все тесно окружили чтецов. Евстигнейка осторожно пробирается вдоль стены и — никем не замеченный — исчезает в уборной.)
Типунов (читает). «Его сиятельству, светлейшему»…
Костя. «Покровителю сирых»… это не надо! «Имею честь известить…»
Зобнин. Да вы один который-нибудь…
Типунов (читает). «Зять мой, Кирилл Вараксин, вот уже четыре года находится в безвестном отлучении от жены, дочери моей…»
Костя (успокоительно). Это пустяки какие-то!
Типунов (читает). «И жизни своей, может быть, решился…» Это не касается Мокей Антоныча!
Кичкин. До конца — не касается? Верно?
Типунов. До конца! Тут — о пропаже зятя.
Кичкин (ворчит). А может, Мокей прикосновенен и к этой пропаже?
Зобнин (радостно). Что же ты, старушка, а? Как же ты это, а?
Старуха. Да ведь, батюшка ты мой, дочка теперь не то вдова, не то — замужняя… как это понимать?
Кичкин (Типунову). А я думал — на него прошение, на Мокея! Обрадовался было…
Типунов. А ты — погоди! Ты — потерпи!
Зобнин (старухе). На тебе гривенничек и — иди с богом! Иди спокойно!
Старуха. Может — он разрешил бы ей?
Зобнин. Теперь — мне некогда! Потом — я те разрешу… иди себе…
Старуха. Уж ты ей-то разреши…
Зобнин. И ей разрешу… Вино и елей… Ух! Ну, Иван Иванов, подозрительный ты человек!
Кичкин. Да ведь ты вон как… забегаешь!
Зобнин. А ты — давай будем верить друг другу, право! Пусть кто другой ямы нам копает… Ты — простодушней будь! Жизни тебе не больно много осталось…
Кичкин. Это — верно. Выпьем давай, что ли? Леший…
Костя (Марье). Ф-фу! Я даже вспотел!
Марья. Же сюи осси тре фатигэ… пардон! [14] Я тоже устала… волнуюсь до костей!
Костя. У нас с вами, можно сказать, первые роли… (Вонзает вилку поочерёдно в гриб, сардину и селёдку.)
Зобнин. Экой ты, братец мой, варвар! Всё расковырял, разварзал! Татьяна, ты чего глядишь?
Татьяна. Не понимаю даже, зачем меня привезли!
3обнин (угрожая). Забудь-ка! Я те дома напомню!
Кичкин. Всё перебуторено на тарелках-то! Кум, надо бы и нашу провизию выложить.
Типунов. Хватит с него!
Татьяна. Что же ваше-то лучше нашего?
Начальник станции (в двери). Сейчас даю звонок к поезду, — как у вас дела?
(Общая суета. Костя залпом пьёт три рюмки.)
3обнин. Татьяна — бери поднос! Оправься! Губы-то подбери… Ишь, развесила, словно флаги!
Кичкин. Марья — готовься! Кум, гляди! Господи, благослови…
Начальник станции. А… позвольте! Вдруг я выговор получу за устройство этого буфета?
3обнин. Друг — не скучай! Всё получишь, как договорено!
Начальник станции. Насорили… бумажки, солома… плевки! Эх, господа!
Костя (критически). Действительно — хламу много! Любит русский человек сделать что-нибудь неприличное.
Марья. Ах, это святая правда!
Начальник станции (кричит). Быков! Подмети классную!
Зобнин (берёт Кичкина за руку). Ну, идём, благословясь!
Татьяна (миролюбиво Марье). Очень это верно насчёт неприличия! Ехала я в губернию намедни — так господин какой-то, который надо мною поместился, носок мне на голову спустил…
Марья (подвигаясь к выходу). Скажите, какое безобразие!
Татьяна. Я говорю: «Что это вы делаете?» А он: «Ведь голову я вам не прошиб», говорит…
Марья. Бесстыдник!
Татьяна. И носок-то с дыркой был…
Марья (с гримасой). Фи, гадость…
Татьяна. С дыркой! Неженатый, видно, пассажир-то…
(Ушли. Входит Быков со щёткой, притворил дверь и осторожно подходит к столу. Улыбаясь, качает головой, потом, взяв бутылку, пьёт из горлышка — у него занялось дыхание и выкатились глаза.)
Быков. Ух… (Пьёт из другой бутылки и снова ошеломлён.) Н-ну… это на совесть!..
(Дверь из уборной приотворяется, выглядывает Евстигнейка. Быков, закрыв глаза, широко улыбается.)
Евстигнейка (хрипло). Скажу!
Быков (испугался и опрокинул рюмку с наливкой в тарелку с грибами). Ты? Это ты как же, а?
Евстигнейка. Скажу!
Быков. Кто тебе разрешил тут, а?
Евстигнейка. Поднеси, а то — скажу!
Быков (храбро). Я те поднесу! Пошёл вон!
Евстигнейка (выходя). Не гони! Всё равно — окошко разобью, а влезу! Я решился на всё! Я такой случай не могу пропустить…
Быков (смягчаясь). Ах ты… когда это ты залез, а?
Евстигнейка. Поднеси, говорю! Мне для храбрости надобно…
Быков. А если я тебя… по шее? Или жандара призову?
Евстигнейка (неуклонно). Бил ты меня, и жандар бил, это — без толку! Я своего достигну — окошко разобью! Как этот Князь войдёт, я сейчас башкой в окошко и на колени перед ним…
Быков. Ну характер у тебя, шельма! (Подаёт ему бутылку.) На, да гляди — немного лакай…
(Евстигнейка выпил, задохнулся и трёт себе грудь и горло.)
Быков (гордо). Что? Хватил? То-то! Это, брат, не для шуток сделано… Ну — теперь уходи!
Евстигнейка. Митрий — ты меня оставь тут!
Быков (его уже тронуло). Нельзя-а! Вдруг ты его испугаешь? Мне отвечать!
Евстигнейка. Не бойся, я — тихо! Я, брат, не подведу!
Быков. Ах, господи! Ну, как быть? (Решительно.) Полбутылки — ставишь?
Евстигнейка. Бутылку!
Быков. Врёшь?
Евстигнейка. Гром убей!
Быков. В воскресенье?
Евстигнейка. Как в аптеке!
Быков. Ну — сиди! Я, брат, тоже не без души живу! Я понимаю, — всякому хочется переменить жизнь… эх! (Поезд подходит.) О, пострели те горой… вот те… эх ты…
(Убежал, бросив щётку на пол. Евстигнейка быстро и ловко глотает вино из рюмок, приготовленных на подносе, потом, обожжённый, прячется в уборную. Типунов открывает дверь, пятясь задом, входит Зобнин, на него наступает Бубенгоф, рядом с ним, растерянно улыбаясь, идёт Князь — он, видимо, удивлён и польщён встречей. Сзади на него наваливаются Кичкин, Костя; обе женщины, стараясь пройти вперёд, толкают их. За ними следует пассажир навеселе, начальник станции, телеграфист, жандарм, старуха с прошением и какие-то мужики.)
Зобнин (поёт). Просим покорнейше… в радостях приезда… из глубины душ… Татьяна, что же ты?!
Костя (Зобнину). Позвольте, ведь я говорю!
Татьяна (у стола). Батюшки! Кто это вылакал? Машенька… наливайте скорей…
Кичкин (Бубенгофу). Врёт он… жулик он…
Бубенгоф (брезгливо). Што-о такой?
Князь. Это очень… очень по-русски… Не ожидал, право… весьма тронут…
Зобнин (в тихом восторге). Просим, ваше сиясь — хлеб-солью! (Шепчет в отчаянии.) Татьяна же, изверг! Зарезала! По стародавнему обычаю… от греков, ваше сиясь… (Запнулся через щётку, пошатнувшись, опустился на стул, сконфуженно поднял щётку.) Щёточку забыли… дьяволы…
Князь. Вот оно, Бубенгоф, русское гостеприимство, видите? Так простодушно, по-детски…
Бубенгоф (ворчит). Ню… Ню… они наступайт сапогом на пальци ногов мне… И тут есть крепкий запах…
(Татьяна и Марья встают перед князем с подносом, сзади них — Типунов и Костя; слева от этой группы Кичкин стремится что-то рассказать Бубенгофу, справа подпрыгивает Зобнин, в нетерпении потирая руки. Пассажир, сладко улыбаясь, ходит вокруг стола, в дверях — начальник станции и другие.)
Костя (слишком громко). В-ваше сиятельство…
Князь (отодвигаясь). О…
Зобнин (тихонько). Не ори, балда!
Татьяна (Марье). А говорили — глухой!
Кичкин (тревожно). Кум! Ты чего молчишь? Говори!
Костя. Мы все тут собрались, ваше сиятельство, простые русские люди этого края… и чувствуем честь посещения вашего палестины древней… где ваши знаменитые потомки…
Типунов (шепчет). Что ты? Предки, предки…
Костя. И предки истощились в трудах среди невежественного народа, который ничего не понимает доброго и… любит дикое безобразие… и не снабжён никакой культурой, кроме
древних дворянских родов… которые в трудах на пользу отечества от младенчества до гроба остаются всё такими же, тогда как другие… (Постепенно запутываясь в словах, он говорит всё тише. Евстигнейка приотворяет дверь, ожидая удобного момента, и, закрывая, хлопнул ею. Кичкин, услыхав этот звук, оглянулся, поглядел на дверь и считает публику.)
Пассажир (Типунову). Вы — буфетчик?
Типунов (вежливо). Извините… нисколько!
Пассажир (задумчиво). Странно!
Костя (снова поднимая голос). И вот, мы, простые люди захолустья… предлагаем вашему сиятельству выпить за… за ваше драгоценное здоровье! Ура!
(Все кричат ура.)
Князь. Очень благодарен! Это — неожиданно, я не думал, что мой род пользуется… но я знал, что простой русский человек — это чистая, детская душа…
Кичкин (наблюдая за дверью). Простой-от? Мужик-от? Ну уж нет… Он — ого-о! Он…
Типунов. Верно, ваше сиятельство! Необыкновенно даже просты мы… до седых волос — дети ваши!
3обнин. Выкушайте, ваше сиясь… это местная, наша…
Князь. Да? С наслаждением… (Пьёт сразу. Изумлённо открыл рот и смотрит на всех, часто мигая глазами.)
(Все смотрят на него, радостно улыбаясь. Бубенгоф взял рюмку, понюхал, выпил и — смотрит в потолок. Костя, утомлённый речью, отошёл к столу и там тоже выпивает. Марья — около него что-то говорит, гримасничая.)
Пассажир (Татьяне). Прекрасная буфетчица, позвольте и мне…
Татьяна. Вовсе я не буфетчица!
Пассажир (берёт рюмку). Всё равно!
Марья (любезно). Вы — в свите князя?
Пассажир. Я? Нет! Я просто люблю в дороге выпить…
Князь (слабо). Это… из чего… сделано?
3обнин. Можжевельник! На чистом спирте настояна! Вы — грибком её погладьте! Она требует сопровождения маринованным грибом-с!
Кичкин (Типунову, тихо, указывая на дверь уборной). Кум! Там кто-то есть…
Типунов. А ты следи за делом-то! (Быстро распаковывает кулёк.)
Князь. Вот этим грибом?
3обнин. Самым этим!
Князь (взял гриб в рот и — жалобно). Тоже… на спирте?
Татьяна. В уксусе отварены…
