у кресла няни, задумчиво гладит рукой её щёку, старуха что-то бормочет, тихонько смеётся, кивая головой. Лещ и Надежда около Ивана. В столовой — горничная.) Это поразительно! За то, что я не позволил застрелить себя — меня бесчестят газеты и даже принуждают уйти со службы… а извергам, убийцам — мирволят, потому что у них, видите ли, слабые нервы! И называют это — конституцией! Как жить, спрашиваю я вас, как жить?
Софья (уходя в столовую). Садитесь за стол!
Иван. Разве пойдёт мне кусок в горло!
Александр. А ты выпей водки, и он пойдёт.
Иван. Почему ты не встретил меня на вокзале?
Александр. Ну, брось это!
Иван (почти искренно). Нет, мне обидно… Разве я не заслужил вашего внимания, дети, а?
Яков (из столовой). Да перестань же, Иван…
Любовь (подходит к отцу, холодно). Вы скоро кончите эту жалкую сцену?
Иван (встаёт). Жалкую? (Ко всем.) Так она говорит об отце своём, который на службе престолу и порядку…
Любовь (спокойно). Пропустите меня, я хочу есть…
Иван. Чей хлеб ты идёшь есть, горбатая дрянь?
Яков (кричит). Иван! Ах, боже мой…
Любовь (спокойно, громко). Я буду есть хлеб вашего брата.
Софья. Иван, ты бы постыдился хоть горничной…
Иван (оглядываясь). Как? Что такое?
Любовь. Вы не смеете говорить мне грубости…
Иван (растерянно оглядываясь). Это — это новость…
Яков (поддерживаемый под руку Петром, взволнованный, тихо). Что вы? Вы с ума сошли! Иван!.. Иди… иди!
Иван (уходя). Я не буду есть, если она сядет за один стол со мной…
(Все идут за ним; Яков, Пётр и Любовь остаются одни.)
Яков (тихо). Что с тобой, Люба?
Любовь (тихо). А как ты думаешь? (Под её взглядом он наклоняет голову. Пётр подозрительно смотрит на них.)
Иван (в столовой, горестно). Откуда мог явиться в моей семье этот злой дух вражды?
Александр. Твоё здоровье, папа!
(Яков и Пётр молча идут к столу. Любовь осталась одна, оглядывается, кутаясь в свою шаль.)
Федосья (наклоняясь в кресле, смотрит на неё с улыбкой, манит к себе и шепчет). Поди сюда, Любушка, поди сюда… Что он кричит, воевало-то наш?
Лещ (в столовой). С приездом… и за осуществление всех желаний нашей тесной семьи!
Действие второе
Часть столовой — скучный угол со старинными часами на стене. Солидный буфет и большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею на кушетке Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями на стул, держится за спинку и смотрит в окно.
Пётр (тихо, упрямо). Мне нужно знать правду…
Любовь (оборачиваясь к нему). Ты не рассказывай маме о твоей ссоре.
Пётр (подозрительно). Почему?
Вера (с досадой). Как ты мне мешаешь, Петька!
Пётр (упрямо). А если он был прав, Максимов-то?
Вера (горячо, упрекая). Как тебе не стыдно, Пётр! Ты не смеешь думать о папе скверно!
Пётр (задумчиво). Молчи, Верка, ты глупая…
Вера. А ты — зазнаёшься…
Пётр (настойчиво). Почему ты не отвечаешь, Любовь?
Вера. Познакомился с интересным человеком и задираешь нос…
Любовь (сходит со стула). Что я тебе отвечу!
Пётр. Ты старшая, ты должна знать… Он кричал, что папа взяточник и трус, и…
Вера (вскакивая). Не смей повторять при мне эти гнусности, а то я скажу маме…
Пётр (пытливо смотрит на неё). Иди, скажи! Ну?
Вера (бежит). И пойду! Думаешь — нет?
Любовь (обеспокоена). Вера, не надо! Это — плохо, Пётр!
Пётр. Да, плохо, когда про отца так говорят… Любовь, правда, что он приказал избить арестованных и двое умерли? И что этого не нужно было делать?.. Правда?
Любовь (не вдруг). Послушай, Пётр, я не уверена, что нужно говорить правду…
Пётр. Мне?
Пётр. Почему?
Любовь. Мне кажется — это бесполезно.
Пётр (недоверчиво). Правда — бесполезна! Не понимаю…
Любовь. Если ты станешь сеять хлеб на болоте — разве он созреет?
Пётр (подумав, обиженно). Ага, ты считаешь меня ничтожеством, да? Ты — злая, ты злишься на весь мир за свой горб…
Любовь (усмехаясь). Если бы тебе сказал правду красивый человек красивыми словами — ты, может быть, поверил бы ему, а мне ты не поверишь — я горбата. Кассандра, наверное, была уродом, вот почему ей не поверили…
Пётр (вдумчиво). Не путай, это не нужно мне. Все равно я узнаю. (Помолчав, печально.) И прости меня… мне — нехорошо… я тоже злюсь…
Пётр (угрюмо). Но я… не хочу лгать — мне, кажется, никого не жалко! (Идёт.)
Любовь (серьёзно). Ты думаешь, молчание ложь?
Пётр. А что же? Конечно — ложь.
(Любовь стоит среди комнаты, лицо у неё суровое, брови нахмурены. По столовой идёт Надежда в капоте, с распущенными волосами.)
Надежда. Верка здесь? Вот дрянь девчонка — растаскала все мои шпильки. Что это у тебя такое совиное лицо?
Любовь. Да?
Надежда. Мне страшно подумать, что будет из этой Верки! По-моему, она опасная девочка, так своенравна. Не понимаю, чего смотрит мама. И ты тоже становишься какой-то ненормальной. Впрочем, ты всегда такая была. Ты ничего не делаешь, это вредно! Вот помогала бы маме следить за Верой, право, это нужно…
Надежда. Как всегда. А я начала одеваться на вечер к прокурору, да рано ещё.
Любовь (улыбаясь, осматривает её). Тебе не скучно жить, Надя?
Надежда. Н-но! С таким красивым телом, как моё? Скучают только ненормальные люди.
Надежда. У меня есть свой язык.
Любовь. А — мысли?
Надежда. Не трудись напрасно, меня не уколешь… Ага, вот Верка! Ну, я ей покажу, как хватать чужие вещи.
(Надежда быстро уходит. Из двери справа идёт Федосья.)
Федосья. Любушка, милая! Александр, озорник, вязанье у меня спрятал куда-то, — поискала бы ты…
Любовь (берёт с дивана вязанье и даёт няньке). Вот оно.
Федосья. Ишь, бездельник. Нянчила, гадала — богатырь растёт, вынянчила — миру захребетника… Вот так-то и все мы, няньки. Ещё ладно, когда дурака вынянчишь, а то всё жулики.
Любовь (усмехаясь). Это верно, няня, не удались тебе питомцы… не удались.
Федосья. Ась? (Оглядывается, садится у стола, распутывая своё вязанье, и, как всегда, что-то шепчет. По столовой, разговаривая, проходят Пётр и Софья, потом Софья садится на кушетку, Пётр на пол, к её ногам. Затем вбегает Вера, садится рядом с матерью, поправляя растрёпанную причёску.)
Пётр (задумчиво). Мы пили чай, и он говорил, что настанет время, когда люди будут летать по воздуху так же легко и просто, как теперь ездят на велосипедах…
Софья. А о политике вы с ним не говорили?
Пётр. И о политике. Он обо всём говорит удивительно интересно.
Софья (настойчиво). А что он говорил о политике?
Любовь (иронически). Эх, мама, мама! Жена полицеймейстера.
Пётр (вспоминая). Я позабыл… Это тоже было хорошо. У него такие умные глаза. Но, мне кажется, он не жалеет людей — он сказал: погибнут сотни сильных, тысячи слабых…
Софья (тревожно). Отчего — погибнут?
Пётр (улыбаясь). Не помню… или, скорее, не понял я…
Софья (осторожно). Тебе не кажется, что он — революционер?
Пётр (протестуя). Нет, мама, что ты!
Софья (вздохнув). Они хитрые, Петя…
Вера (матери). Ты поругала Петьку?
Софья (торопливо). Да, да… Ну, рассказывай…
Пётр. Потом пришла барышня, Наталья Михайловна, и стала говорить о книгах…
Вера (ласкаясь). Мама, пусти меня к нему! Ведь вот у него бывают барышни…
Софья. Это неудобно. Я не знаю его.
Любовь. А ты находишь удобным для Веры знакомство с Якоревым?
Софья. Якорева знает отец…
Любовь. Разве это делает его приличнее?
Софья. Подожди, Люба… (Пётру.) Он знает, что ты сын Коломийцева?
Пётр (не сразу). Ну, конечно! (Встаёт, отходит прочь, сердито бормочет.) Сын Коломийцева… Ты говоришь об этом, как о заразной болезни…
Вера. Слышишь, мама? Вот дрянь Петька!.. Мама, пригласи его к нам, хорошо?
Софья. Я подумаю.
Вера. Ах, господи, у нас так скучно! Ходят одни полицейские, притворяются военными…
(Иван вошёл в столовую, заложил руки за спину, посмотрел на часы и погрозил им пальцем. Открыл буфет, налил вина, выпил, покачал головой и, расправляя усы, заглянул в гостиную.)
Федосья. Софьюшка, ты бы женила Александра-то! Верочке замуж пора… Детей-то сколько будет, а? (Беззвучно смеётся.)
(Пётр остановился перед ней, смотрит хмуро.)
Иван. Тут есть кто-нибудь?
Софья. Дети.
Иван. А ты?
Софья. Что я?
Иван. Ты с ними?
Софья. Ну да…
Иван. Так ты должна была сказать: я и дети. Почему так темно? Вы знаете, что я люблю свет, огонь!
Федосья (бормочет). В поле выехали, горе выманили, а огнём его печь, востры саблями сечь…
(Пётр зажигает все лампы; Софья смотрит печально, Вера робко, Любовь насмешливо.)
Иван (медленно шагает по комнате и важно жестикулирует). Вынужденное безделье утомляет того, кто привык видеть вокруг себя людей, занятых серьёзным государственным делом. Ты почему не учишь уроки, Пётр?
Пётр (внимательно рассматривая отца). Я уже кончил.
Иван. Вероятно, врёшь. А завтра тебя, как болвана, оставят без обеда в классе, и отец будет страдать от стыда. Меня удивляет, как вы живёте, — никто ничего не делает.
Иван. Х-хе! Работать! Что ты можешь?
Любовь (спокойно). Я недурно рисую и могла бы, например, делать фальшивые деньги.
Иван (шагает к ней). Я тебя… (встречая её взгляд, кончает мягче) прошу выйти! Пётр и Вера — тоже марш! Мне нужно поговорить с матерью.
(Вера и Пётр уходят быстро; Любовь идёт медленно, в столовой конец её шали зацепился за стул, она останавливается. Федосья поднимает голову, смотрит на Ивана, он замечает её.)
Иван. А эта старая сова зачем здесь торчит? Ей в богадельню пора, я говорю!
Софья. Оставь, Иван…
Иван (громко). Нянька — уйди! Слышишь?
Федосья (поднимаясь). Слышу, чай… Не из дерева сделана… (Идёт в столовую.)
Иван. Вот что, Софья, я решил заняться благоустройством дома…
Софья. Чужого.
Иван (строго). Это дом моего брата! А когда Яков умрёт — дом будет мой. Не перебивай меня глупостями. Итак, мне, я вижу, необходимо лично заняться благоустройством дома и судьбою детей. Когда я служил, я не замечал, как отвратительно они воспитаны тобой, теперь я имею время исправить это и сразу принимаюсь за дело. (Подумав.) Прежде всего, нужно в моей комнате забить окно на улицу и прорезать дверь в коридор. Затем, Любовь должна работать, — замуж она, конечно, не выйдет — кто возьмёт урода, да ещё злого!
(Любовь уже распутала шаль; при словах Ивана о ней, она делает движение, видимо, хочет идти в гостиную, тихий голос матери останавливает её.)
Софья. Не забывай, по чьей вине она горбата…
Иван (негромко). Я помню, помню-с! Вы двадцать тысяч раз упрекали меня этим. (Тише.) Ты, может быть, сказала ей, и потому она так злится на меня? Сказала?
Софья (озлобляясь). Нет, я не говорила… я не знаю — нечаянно ты уронил её или бросил нарочно, из ревности. Но нянька… она видела, знает.
Иван (грозит). Раз и навсегда — молчать об этом! Я не знаю, кто уронил её.
Софья. Ты, — пьяный.
Иван (тихо, наклоняясь к ней). А
