на Лузгина). Продолжая разговор, скажу: каждая икринка хочет быть рыбой…
Лузгин (внимательно). Икринка — рыбой? Верно!
Ефимов. И даже не просто рыбой, а — щукой.
Лузгин (восторженно). Верно! От этого и всё такое… (Разбалтывает руками воздух.)
Глинкин (пренебрежительно). Это — чепуха, и всем известно.
Лузгин (толкнув его локтем). Чепуха? А зачем необыкновенный галстучек носите? А? Галстучек-то — зачем?
(Отошёл к окну. Дуня и Клавдия вбегают. Клавдия, увидав мужа, сделала гримасу, шепчет на ухо подруге. Ефимов, надув щёки, смотрит на жену. Лузгин, оглядываясь, идёт в кухню. Глинкин — за ним, но остановился.)
Дуня. Здравствуйте, господа! Вп’очем, я всех видела, кроме искателя наследников. Нашли?
(Лузгин тихонько смеётся.)
Ефимов (жене). Весело было в церкви?
Глинкин. Сколько тысяч метров показывали?
Клавдия. Ну да, была в кинематографе! Ну, что ещё скажешь?
Ефимов. Ты ко всенощной пошла…
Дуня. А я её утащила с собой…
(Лузгин озабоченно разглядывает всех, считает на пальцах.)
Глинкин. Ну, идёмте играть! Дуняша — в преферанс хотите?
Дуня. Очень. Мне в картах — везёт.
(Все идут в кухню. Клавдия, взяв с буфета самовар, — за ними. Из кухни идёт Полина.)
Клавдия. Откуда? Всенощная давно кончилась.
Полина. Гуляла.
Клавдия. Ты? Это новость!
Полина. Муж дома?
Клавдия. Во флигеле у постояльца.
(Ушла. Полина, медленно перейдя комнату, остановилась у окна около буфета. Её не видно с лестницы. Клавдия вошла, вынимает из буфета чайную посуду.)
Полина. Ты сердита?
Клавдия. Муж… Уксус проклятый. Ох, как вы все надоели мне! Ходят, как ограбленные… На тебя тошно смотреть.
Полина. Мне, Клава, плохо, тяжело мне, грустно…
Клавдия. Всем не весело, а — веселятся!
Полина. Ты думаешь, не улыбнулась бы я? Если б было чему!
Клавдия. Кому, а — не чему.
Полина. Ах, как улыбнулась бы! Всей душой… Господи!
Клавдия (передразнивает). Господи! Ну, и улыбнись какому-нибудь весёлому мужчине.
Полина. Кроме этого — ничего нет для нас?
Клавдия. Кроме — чего? Конечно — нет ничего, кроме мужчины.
Полина. В прятки играть, дрожать от страха?
Клавдия (гневно). И — подрожи! В прятки! Скажите, какая праведная! У меня, матушка, муж двуглазый, да — играю, а тебе — с кривым…
(Наташа и Кемской идут по лестнице, они не видят Полину за буфетом.)
Кемской. Чай — скоро?
Кемской. Почему не в саду?
Клавдия. Можно и в саду. (Ушла в кухню. Оттуда возгласы: «Черви», «Пики», «Две черви», «Трефы».)
Кемской (морщится). Трактир. Не хватает только балалайки и канарейки. Это ужасно. Вообще — ужасно! Мачеха твоя — ни ума, ни души — ничего! Раньше таких женщин не было. Например — твоя мать, — о!.. Ты очень похожа на неё.
Наташа. Да, маркиз, вы говорили мне это пятьсот шестнадцать раз — и я знаю, что моя мать была женщиной, очень похожей на меня. О других её достоинствах вы, маркиз, ничего не говорите…
Кемской. Она была тоже остроумна.
Наташа. Понимаю: ещё раз похожа на меня. А вот зачем вы хотите выдать меня замуж за Глинкина — не понимаю!
Кемской (недовольно). Я же объяснил: будешь дворянкой.
Наташа. Это очень украсит меня? Я всё ещё не нахожу вкуса в дворянстве. Это — всё?
Кемской. Ну, знаешь… надо выходить замуж!.. (Раздражается.) Здесь пахнет этим… швейными машинами, постояльцами, глупостью…
Наташа. Шш… Не буяньте. Идите в сад, кормить комаров. Идите, я вам плед принесу. (Бежит наверх. Кемской идёт в кухню. Полина, стоя у окна, ощипывает с цветка увядшие листья. Наташа сбегает с лестницы, неся плед. Заметила Полину, обняла.)
Наташа. Ты меня любишь?
Полина (прижимаясь к ней). Да. Очень.
Наташа. Почему?
Полина. Об этом не спрашивают.
Наташа. Я обо всём спрашиваю. Ты меня любишь потому, что здесь больше некого любить, — пока. И за то, что ты любишь меня пока, до завтра, мне хочется обидеть тебя.
Полина (гладит её голову). Что с тобой?
Наташа. Ты… плохо действуешь на меня! Ты заставляешь думать о тебе, а я и о себе думать не умею. Тебе никто не нравится, это потому, что ты сама себе не нравишься. Эх ты… (Отошла, остановилась.) Впрочем, я себе тоже не нравлюсь. Я сегодня печальна, как гитара… мне плакать хочется. Не всегда весело жить шутя, — вот до чего меня довели, до каких мыслей. Веселюсь, веселюсь, а может быть, я, как все, тоже невесёлая? А?
Полина. Трудно ты говоришь, — не понимаю…
Наташа (другим тоном). Тебе нравится этот… Стогов?
Полина (резко). Нет.
(Клавдия входит, взяла посуду, ушла, сердито взглянув на Полину.)
Наташа (удивилась, подозрительно). Что это, как ты?..
Полина (тише). Нет.
Наташа (пытливо заглядывая в лицо её). Меня он интригует. Он похож на американского актера… в нём есть что-то, эдакое! (Щёлкает пальцами.) Я хочу пофлиртовать с ним. (Обняла Полину.) Так — не нравится?
Полина (тревожно). Нет, Ната, — право, нет! И не надо флиртовать, не надо, чтоб он тебе нравился!
Наташа. Почему?
Полина (горячее). Не надо — поверь!
Наташа. Почему так загадочно? Поля, у меня два глаза. (Показывает пальцами.) Два! И оба видят, что этот не милостивый государь — твой старый знакомый. Так, да?
Полина (испугалась). Нет! Ты ошибаешься. Нет!
Наташа. А ты — врёшь! (Тихо, пытливо.) Это — он? Да? Тот, твой первый?
Полина (отступая от неё). Не надо спрашивать — не теперь…
(Лузгин вошёл из кухни, беззвучно смеётся, разглядывая золотую монету.)
Наташа. Почему не теперь?
Полина. Шш…
Наташа (заметив Лузгина). Отнеси плед крёстному — он в саду. (Лузгину.) Вы что же, прячетесь от меня, а? Заинтриговали каким-то наследством и — прячетесь…
Лузгин (играя монетой перед её глазами, посмеивается, затем лицо его странно изменяется, он отступает и поёт визгливо из «Демона»). «И будешь ты царицей мир-ра-а…»
Наташа (смеясь). Это — смешно, однако этим не проживёшь! Нет, вы мне скажите: наследница я или нет? (Ефимов мрачно смотрит на них из двери кухни.)
Лузгин. Вы — ангел!
Наташа. Двадцати трёх лет. Ну-с?
Лузгин. Вы — замечательная! И похожи…
Наташа. Нет, не похожа. Довольно! Ни на кого не похожа!
Лузгин (поёт). «И будешь ты царицей…»
Ефимов. Позвольте! А где доказательства?
Наташа. Какие?
Ефимов. Может быть, наследник — это я?
Наташа (взяв Лузгина под руку). Идёмте в сад, там вы мне расскажете о наследстве…
(Лузгин идёт, подпрыгивая, обернулся, подмигнул Ефимову, тот смотрит вслед им, стоя неподвижно.)
Глинкин (входит навстречу Наташе. Неодобрительно осмотрел её. Ефимову). Обыграл меня этот клоун! Чёрт знает что… (Ходит.)
Ефимов (присел к столу). Н-да. И меня обыграл. Генрику Ибсену при жизни его памятник поставили. А что такое — Ибсен? Написал драму «Нора» и этим всех женщин с ума свёл, от мужей стали бегать.
Глинкин (остановясь у стола, поднимает лампу, смотрит). Вы истории человечества не знаете: жёны всегда от мужей бегали.
Яковлев (входит, потирая руки, за ним, тенью, Полина). Что ж вы чай пить не идёте? Там этот Лузгин с Кемским… смешно слушать… оба сумасшедшие. (Вынул часы, смотрит. Глинкин и Ефимов уходят, переглядываясь. Яковлев, ухмыляясь, мурлыкая, шарит рукой по столу, ворчит.) Соврал. (Грозит кулаком по направлению к окну.) Погоди, я тебя…
Полина (подходит). Мне с тобой поговорить надо…
Яковлев (вздрогнув). Что ты за мной ходишь, как собака?
Полина. Мне нужно поговорить.
Яковлев (снова глядя на часы). Три минуты.
Полина (горько). Больше нельзя?
Яковлев (смотрит на неё, хмурясь). Некогда мне. Ухожу. (Сел. Она стоит.)
Полина. Ты мне муж.
Яковлев. Ну?
Полина. Ты отвечаешь за меня…
Яковлев (обеспокоен). Что такое? Перед кем?
Полина. Перед богом, перед людьми.
Яковлев (спокойнее). Перед богом — это да… А люди… а — полиция… (Снова встревожен). Ты что сделала? С Бобовой что-нибудь? Я же тебе, дура, говорил: вещей у неё не покупай!
Полина (вздохнув). Ничего не сделала я. Но… человек этот… во флигеле…
Яковлев (привстал, ударил ладонью по столу). Молчать! Ты и подходить к нему не смей, — слышала? Вы обе, ты и Наташка, в два голоса… Это — человек нужный мне. Ты его — не видишь! Нет его для тебя — поняла? Слова сказать с ним не смей! Нет его! (Встаёт, схватил жену за плечи, трясёт.) Понимаешь?
Полина (легко оттолкнув его). Слушай, я тебе в ноги поклонюсь — помоги! Я — пряталась, я жила сама себя не видя… как в тюрьме жила в темноте души моей! Я — боюсь. Я — не могу… не могу видеть его!
Яковлев (изумлён её возбуждением). Стой… подожди! Что такое? Ах, чёрт тебя возьми! Влюбилась, проклятая? Сразу, в десять дней?
Полина (очень сильно). Не влюбилась я. Не хочу ничего. Только скажи ему — ушёл бы он. Не мутил бы души моей! Я — убить могу…
Яковлев (испуган). Кого? Меня?
Полина. Себя. Его. Пойми же: он — первое горе моё…
Яковлев. Первое… что? Ага-а? (Между ним и женой — стол. Яковлев наклонился, упираясь руками в край стола. Руки дрожат, слышно, как звенит стекло абажура.) Он был… это он — любовник твой? Ах ты… Вот как? Вот почему он… (Растерялся, не находит, что сказать. Ревность старика борется в нём с жадностью к деньгам. Нашёл.) Ты — ненавидеть его должна, не-на-ви-деть, поняла? Не прикасайся к нему и — ненавидь! Ведь он тебя обманул, да? Говори!
Полина. Я — ненавижу… но — боюсь…
Яковлев. Стой! Он — кто? Сыщик, да? Вор?
Полина. Я — не знаю. Он был кассиром на вокзале.
Яковлев (успокаиваясь). Значит — вор! Ловили? Судили?
Полина. Я не знаю, не знаю!
Яковлев. Конечно — вор! Да… вот как?
Полина. Ты — один у меня, — помоги!
Яковлев. Он к тебе не пойдёт, коли ты его не поманишь! Ах ты, дьявол тихий… обмануть хочешь меня. Дескать, — я говорила, предупреждала, да? Ну, нет, со мной в эту игру не сыграешь, нет! (Яростно.) Ты помнишь — кто ты? Помнишь, откуда я тебя взял? Я тебя со скамьи подсудимых взял, собака!
Полина (почти с ужасом). Что ты? Ты — защитить меня должен! Тебе бог дал меня…
Яковлев. Не тронь бога, свинья! Бог — не дурак, это я дурак — я!
Полина. Что ты делаешь? Я тебе душу хотела открыть, а ты меня в могилу гонишь…
Яковлев. Плюю в душу тебе!
Наташа (входит). Портсигар крёстный не оставил тут? (Ей не отвечают.) Сегодня ты, отец, ругаешь её молча? (Идёт на лестницу. Полина тоже делает шаг в сторону.)
Яковлев. Стой! Куда?
Полина. Я не могу.
Яковлев. Не криви морду! Смотри, чтобы никто ничего не замечал! (Не знает, что сказать.) Близко большой беды ходишь… Поняла? (Замахнулся на неё.)
Полина (отступив). Прости тебя бог, а я — не сумею… не смогу!
Яковлев (шипит, грозя кулаком). Молчи!
Наташа (идёт с лестницы, играя портсигаром). Шептать начали?
Яковлев. Ты иди, иди!
Наташа. «Вздрогнув от ужаса, девушка исчезла, как тень».
Яковлев (выхватив часы, смотрит на них, говоря угрюмо и зло). Ты меня не перехитришь, ты свой грех на меня не сложишь! Сама неси его, сама! У тебя должна быть своя совесть, свой разум…
Полина. Совесть у меня есть. Разума — нет.
Яковлев. Я ещё поговорю с тобой!
Полина (тихо). Не надо.
Яковлев. Я — знаю, что надо и как надо! (Уходит.)
Полина (идёт к
