Я знаю, почему ты хочешь женить меня на Поповой, — за ней ухаживает Иванов, а у тебя с ним роман.
Клавдия (презрительно). Догадался! Роман кружить и с женатым можно. Ещё — интереснее.
Глинкин (охорашиваясь перед зеркалом). Я женюсь, а Иванов рога будет наставлять мне.
Клавдия. Он — тебе, а ты — ему. Не всё равно, кто рога наставит, Иванов или другой…
Глинкин (вздохнув). Всё-таки ты для себя стараешься…
Клавдия (вынув из кармана деньги, считает). Я — не монахиня. Это монахини не для себя живут, да и то… (Задумалась, закрыла глаза.) Как замечательно в кинематографе было! До слёз хорошо! Какое он сделал изумительное лицо, узнав, что жена изменяет ему! Какая страшная печаль была в его глазах! И губы — дрожат, дрожат… ах!.. (Глубоко вздохнула, стоит, заломив руки за шею, мечтательно улыбаясь.) Великий талант нужен для того, чтоб люди поняли без слов, как ты страдаешь…
Глинкин (с досадой). Это — вздор… Страдать — просто…
Клавдия (горячо). Ну, уж нет! Бездарный артист, как бы ни страдал, а плакать не заставит. Удивительно это — кинематограф! До него — настоящего искусства и не было.
Глинкин. А — романы? Забыла?
Клавдия. Роман — неделю сосёшь, а тут — полтора часа, и — готово, сыта по горло. (Пауза.) Где это — женщины наши? Разогнали всех старики…
Глинкин. Женщины должны быть дома, это — домашние животные.
Клавдия (презрительно). Пошутил! Эх ты… (Подошла к двери, прислушивается.)
Наташа (сбегая один марш лестницы). Клавдия, принеси льду с погреба, — скорей… (Исчезает.)
Клавдия. Что ещё там? (Уходит в кухню.)
(Глинкин подошёл к столу, приподнял лампу — смотрит нахмурясь, щупает скатерть рукою. Ефимов, сияющий, полупьяный, ведёт за руку Лузгина, тот, прижимая ко груди толстый портфель, тоже улыбается, подпрыгивает.)
Ефимов (восторженно). Уговорил! Сейчас он объявит наследников… всё скажет!
Лузгин (возбуждённо). Всё, всё скажу!
Глинкин (скептически). По-моему — у вас обоих неладно тут. (Указывает на свою голову.)
Ефимов. Это — и у тебя. Этим не хвастаются.
Лузгин. Где она?
Глинкин. Кто?
(Лузгин, подмигнув ему, смеётся.)
Глинкин (тревожно). Наталья, да? Разве — она? Слушайте, вы, чёрт…
Клавдия (с тарелкой в руках). Вы бы не шумели, кажется, Кемской захворал.
Ефимов (с любопытством). Умирает?
Глинкин (суетится, взволнован). Клавдия, зови Наташу, должно быть, это она — наследница!
Ефимов (потирая руки). Н-неизвестно!
(Клавдия заинтригованно смотрит на Лузгина, который, сидя у стола, вынимает из портфеля пачки газетных объявлений, афиши и бормочет что-то.)
Клавдия (бежит вверх). Ой, интересно как!
(Стогов вошёл из кухни, встал у окна за буфетом, нахмурясь наблюдает за Лузгиным.)
Глинкин (Лузгину). Это — зачем вам?
Лузгин. Мне? Мне не нужно.
Глинкин. Это объявления?
Ефимов (оттолкнув его). Не мешай!
(Клавдия сбегает с верха, за нею медленно идёт Наташа. Стогов, выступив из-за буфета, подходит к ней, отводит её к окну.)
Стогов (озабоченно). Будьте осторожны! Он или с ума сошёл, или разыгрывает какую-то скверную комедию.
Наташа (сухо). Сейчас узнаем… (Идёт к Лузгину.) Ну, что ж, нашли наследников?
Лузгин (вскочив). Да! Да! Нашёл! (Судорожно шарит в карманах.)
Наташа. Кто ж это? Кто они?
Лузгин (бормочет). Вы! Все! Сейчас…
Ефимов. Как же — все?
Лузгин (нашёл в кармане золотую монету, высоко поднял руку, показывает её всем, кричит). Вот — оно! Наследство… Видите? Вот!
Глинкин (привстав на носки, смотрит на монету, потом на всех, испуган). Позвольте… это что же? Это — он выиграл у меня! То есть, это, может быть, другая…
Стогов. Вы её… нашли, да?
Наташа (отвернулась от Глинкина, Стогову). Я не понимаю…
Стогов. Это… странная игра!
Лузгин (ухмыляясь, смотрит на ладонь свою, бормочет). Тут — на всё хватит… на всех! (Сжал руку в кулак, трясёт им, кричит.) Сына родного можно… как Авраам Исаака… убить можно… Христа продали на серебро, а это — золото… Зо-ло-то! Вот вам! (Наташе.) Тебе — первой! Бери! (Поёт.) «И будешь ты царицей мир-ра»…
(Наташа отступает от него.)
Лузгин (кричит). Сына родного — ради тебя…
Стогов (подошёл к Лузгину). Дайте взглянуть…
Лузгин. Нет, не тебе…
Стогов (легко разжал его кулак, взглянул на монету, — Наташе, усмехаясь). Фальшивая. Он хорошо сошёл с ума.
Лузгин (бьёт его кулаком по плечу). Отдай! Я не сошёл с ума…
Стогов (отдал монету). Слушайте, — вам нездоровится?
Лузгин. Ты сам, — вы все сошли с ума!
Стогов. Это — наследство, да? Всё — тут?
Лузгин. Не тебе! Пошёл прочь! Выгнать его!
Яковлев (полуодетый, растрёпанный, пьян). Что же — будет мне покой, а?
Наташа (Лузгину). Послушайте… Вам нужно…
Лузгин. Мне ничего не нужно! Всё — ваше! Где мой сын? Муж твой — где? Где — совесть? (Хочет броситься на Наташу, Стогов схватил его.)
Стогов. Пошлите за доктором…
Яковлев (кричит). Вон — все!
Лузгин (борется со Стоговым, вырвался, бежит, увидал себя в зеркале, остановился, громко шепчет, указывая на своё отражение). Вот, вот он… Держите его… ловите… он меня всю жизнь… держите…
Стогов (снова схватил его, несёт на диван). Доктора надо… Дайте полотенцев… Надо связать его…
(Наташа бросилась к буфету, выкидывает полотенца. Клавдия подбирает их, бросает Стогову. Ефимов тихо объясняет происшедшее Яковлеву. Глинкин старается помочь Стогову вязать Лузгина, но тот уже лежит спокойно.)
Яковлев (подошёл к дивану, бессмысленно смотрит, спрашивает). Кто здесь распоряжается? Чёрт распоряжается, а? Чёрт?
Иванов (вошёл очень возбуждённый, идёт солдатским шагом к Яковлеву). Послушайте… я пришёл… должен сказать вам… (Смотрит в бессмысленное одноглазое лицо, махнул рукой.)
Яковлев (смеётся). Ещё — погоди! Ещё — кто — кого!
Наташа (подбежала к Иванову). Что случилось?.. Ну, скорей… Полина?
Иванов (развёл руками). Бросилась под товарный поезд.
Наташа. Нет!
Стогов. На… насмерть?
(Клавдия плачет. Глинкин сидит на диване в ногах Лузгина, открыв рот.)
Яковлев (подходя к Иванову, указывая на Стогова). Ар-рестуй его… Я отвечаю!
Наташа. Господи! Что ж это?
(Иванов шёпотом говорит что-то Клавдии. Ефимов, сидя у стола, смотрит на всех непонимающим взглядом. Все молчат несколько секунд. Стогов идёт к двери в кухню.)
Наташа (схватила его за руку). Стойте! Куда — вы?
(Стогов остановился. Лузгин приподнялся, сел. Глинкин отскочил от него.)
Лузгин (глядя на свои связанные полотенцем руки, потом на всех, спрашивает). А того — мерзавца, поймали? Врага моего — поймали? Зачем вы мне связали руки, мне?
Иванов (Наташе). Он сошёл с ума?
(Наташа развязывает руки Лузгина. Стогов — рядом с нею, напряжённо следит за Лузгиным.)
Лузгин (размахивая руками, посмеиваясь). Ага, поняли? Вот… (Роется в кармане, вынул медную монету, протягивает Наташе.) Извольте — тут всё!
Глинкин (Ефимову). Кажется — пятачок?
Лузгин. Весь мир — да! Весь мирище, — звёзды, ордена, моря и пароходы, и весь базар! (Поёт.) «И будешь ты царицей ми-ра-а»…
(Наташа вопросительно смотрит на Стогова.)
Стогов (не веря, саркастически). Вы, Лузгин, слишком умно сошли с ума, вы плохо притворяетесь…
Лузгин (смотрит на него очень пристально, несколько секунд молчит. И все ожидающе молчат. Лузгин легонько оттолкнул Стогова). Нет, это не ты… не тот! Уйди! (Снова суёт монету Наташе.) Что же, бери, ну? Съела сына моего? На… Тут всё! (Зажав монету в кулак, высоко взмахивает руку.) Весь мирище — тебе! Я — не Лермонтов, не Демон, не шучу — нет… (Кричит всё громче.) Нет! Нет!
Ефимов. А ведь, пожалуй, это я его свёл с ума…
Лузгин (указывая на зеркало). Тут был человек… он давно ходит за мной, он изуродовал всю мою жизнь. (Повышая голос.) Сына оторвал от меня… Женщину. Был фальшив, как бес. Притворялся, что знает несокрушимые законы. Он — правду оболгал… Он оболгал всю правду!
Зыковы
Сцены
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Зыков, Антипа Иванов, лесопромышленник.
Михаил, сын.
Целованьева, Анна Марковна, мещанка.
Павла, дочь её.
Муратов, лесничий.
Хеверн, компаньон Зыкова.
Шохин.
Тараканов.
Стёпка, девчонка-подросток.
Палагея.
Действие первое
У Целованьевых. В скучной комнате небогатого мещанского дома посредине приготовлен стол для чая, у стены между дверью в кухню и в комнату Анны Марковны другой стол с вином и закусками. Направо у стены маленькая фисгармония, на ней рамки с фотографиями, засушенные цветы в двух вазах; на стене много открыток и акварель: Павла в костюме монастырской клирошанки. Два окна на улицу, в палисадник. Целованьева, чистенькая, гладкая женщина за сорок, — у чайного стола; она заметно взволнована, часто смотрит в окна, прислушивается, ненужно передвигает чашки. Софья задумчиво ходит по комнате, в зубах — погасшая папироса.
Целованьева (вздыхая). Загулялись…
Софья (взглянув на часы в браслете). Да…
Целованьева. А что же это вы, Софья Ивановна, замуж не выходите?
Софья. Человека нет по душе. Найдётся — выйду.
Целованьева. В глухом нашем месте — мало интересных мужчин…
Софья. Интересные-то нашлись бы! Серьёзного человека трудно встретить…
Целованьева. У вас у самой, извините, характер серьёзный, вроде бы — мужской; вам бы взять мужчину тихого…
Софья (нехотя). А на что он, тихий? Мышей ловить?
(Целованьева смущённо улыбается, видно, что ей неловко с этой женщиной, она не знает, о чём беседовать с нею.)
Софья (хмурясь, спрятав руки за спину, исподлобья смотрит на неё). Кто это, скажите, пустил про Пашу слух… что она — блаженненькая?
Целованьева (торопливо, негромко, оглядываясь). А это всё покойник муж… ну, и я тоже поддерживала, чтобы не очень интересовались люди. Пашенька всегда была прямая такая, что думает, то и говорит, — кому это может нравиться? Ну, вот… а он, муж-то, подозрение имел, что Паша не его дочь…
Софья. Разве?
Целованьева. Как же! Это ведь всем известно; он, бывало, выпимши, везде кричит… Ревновал он меня к одному… сектант был тут…
Софья. Отец Шохина?
Целованьева. Вот и вы знаете.
Софья. Без связи с вашим именем. Просто знаю — был сектант, человек гонимый.
Целованьева (вздыхая). Ну, уж где, чать, без связи! (Тихонько.) Гонимый… (Быстро взглянув на Софью.) Он, покойник…
Софья. Шохин?
Целованьева. Муженёк мой… Он, бывало, глядит-глядит на неё, да вдруг и зарычит: «Не моя дочь! Я — человек подлый, ты — это я — баба глупая, — не моя это дочь!»
Софья. Кривлялся немножко?
Целованьева. Бог его знает…
Софья. Бил вас?
Целованьева. Уж конечно! Да я — что? А за Пашу очень боязно было. Ведь это я кое-как обошла его, в монастырь-то спрятала её, Пашу… Ведь у меня, кроме её, никаких надежд…
Палагея (в двери из кухни). Идут!
Целованьева. Ой, что ты, бес, пугаешь! Недруги, что ли, идут? Чего тебе?
Целованьева. Скажут, когда надо. Ступай!
Михаил (чуть-чуть выпивши, разморён жарой, на безбородом лице усталая улыбка). Ты что, баба, заткнула дверь? Убери свои окрестности.
(Ущипнул её — Палагея ахнула. Михаил смеётся всхлипывающим смехом; Целованьева обиженно поджала губы; Софья около фисгармонии, нахмурясь, смотрит на племянника.)
Михаил (идя к столу). Жарко, наречённая мамаша!
Целованьева (бормочет). Ну — где же ещё… какая же мамаша? (Громко.) Палагея у нас придурковата…
Михаил. Кто?
Целованьева. Женщина эта.
Михаил. Ага! Только она, одна? Это я запомню.
(Идёт к столу с закусками. Софья пробует фисгармонию в басах.)
Целованьева (беспокойно). Зачем же запоминать?
Софья. Он шутит, Анна Марковна.
Целованьева. Ох, плохо я понимаю эти шутки…
Палагея (из кухни). Мужик верхом приехал…
Софья. Это — Шохин. Анна Марковна — это ко мне…
Шохин (в двери). Шохин пришёл.
Софья (строго). Я бы вышла к тебе, Яков!
Шохин (кланяясь). Ничего! Доброго здоровья.
Целованьева (отходит к окну). Вы не стесняйтесь…
Софья
