никаких лекарств не требуется. Он здоров, как верблюд. Мы с ним до четырёх утра, всю ночь девятку ловили и коньяком питались.
Лиза. Содовый порошок, может быть.
Прохор. Ещё раз — дура! Коньяк соды не требует. Чего торчишь? Поставь замки на стол. Ничего не видишь, не знаешь. За что тебе подарки дарю?
Лиза. Подарили вы мне! Скоро всем виден будет подарок ваш.
Прохор. Лучше — я, чем Пятёркин. Передвинь кожаное кресло, от солнца кожа портится, а ему шестьдесят пять рублей цена.
Лиза. Солнцу?
Прохор. Креслу, подарок мой сестре. Солнце ничего не стоит. Погоди-ка! Ты что это? Шутки шутить? Ты не забывайся однако! Солнцу! Избаловала тебя сестра, как старая девка — кошку. Ступай к чертям! (Разглядывает бумаги на столе, чихает. Поёт на «шестый глас»[9]
В пустынных дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала…
Наталья (входит). Какой хороший день…
Прохор. Ещё ничего не известно, день только начался. Ты что росомахой такой бегаешь? Не причёсана… растрёпа!
Наталья. Знаешь — решили судить отца.
Прохор (испуганно). Кто сказал?
Наталья. Евгений Мельников.
Прохор (сел). Ах, чёрт… Не отвертелся, капитан. Вот те и Железновы! Вот те и Храповы, старинна честна́я фамилия! Дожили! Довёл капитан наше судно. Ой, будет срама! По смерть всем нам срама хватит.
Наталья. Может, оправдают?
Прохор. Не в этом дело! Дело в суде, в позоре. И, наверное, засудят. Теперь такая мода: ежели богат, значит — виноват. Несчастные люди — богатые! Ты пойми — не столько капитана Железнова судить будут, сколько нас, Храповых.
Наталья. Ничего нельзя сделать?
Прохор. В Америку бежать, куда все жулики скрываются.
Наталья. А — подкупить суд?
Прохор. Делали. Сестра не одну тысячу посеяла, чтобы скандал этот погасить. Полиции дано, следователю — дано. Не вышло, значит. Теперь мне городским головой — не быть, тебе с Людмилой женихов своего круга — не найти, даже и с приданым вашим. Запачкал вас папаша — сукин сын, проходимец! Эх, идиётка…
Наталья. Мать?
Прохор. Ну да.
Наталья. Она — не идиотка.
Прохор. А на кой чёрт лезла замуж за капитана этого? Почти на двадцать лет старше её.
Наталья. Вы уговаривали. Он приятель ваш.
Прохор. Я, я? Я — человек… не от мира сего! Да, я — добродушный. Артист в натуре. Я, молодой, мечтал в оперетке комиков играть. А он… по морям плавал! Эка важность! Мало ли дерьма по морям-то плавает!
Наталья. Она его любила?
Прохор. А поди ты к чёрту! Это не любовь, ежели от своего стада девка отбивается. Это — безумство! Ежели дворяне на цыганках, на актрисах женились — это нашему сословию не пример, не указ!
Васса. Кто это тебе не указ?
Прохор. Мы тут с Натальей…
Васса. Вижу, что тут и с Натальей.
Прохор. Как Сергей-то?
Васса. Ничего. На сердце жалуется. Ната, скажи, чтоб чаю дали мне.
Наталья. Сказали бы прямо, что мешаю…
Васса. Да. И — мешаешь. А чай я ещё не пила. Ты чего кричал?
Прохор. Закричишь! Суд-то не удалось отвести.
Васса. С девицами подожди говорить об этом. Сама скажу.
Прохор. Наталья знает. Она и сказала мне.
Васса. А ей — кто?
(Людмила тихонько входит.)
Прохор. Сын Мельникова. Напрасно девицы принимают его.
Людмила. Он интересный, а нам — скучно! Подруги всё хворают, не ходят к нам.
Васса. Ты, Люда, поди-ка помоги Лизе убраться в комнатах.
Людмила. Я хочу с тобой побыть. Что ты меня всё толкаешь куда-нибудь?
Васса. Дела, Людок, хозяйство.
Людмила. Хозяйство, хозяйство! А для дочери и нет время, ни минутки!
Васса. Вот, буду чай пить — придёшь, поговорим, а теперь — иди!
Людмила. Плакать хочется от этого. Я ведь знаю — ты будешь дядю Прохора ругать за то, что он папу распутным зовёт, знаю!
Васса (гладя голову дочери, провожает её к двери). Распутный, это… не обида. Распутный — распутывает. Кто-нибудь напутал, а он распутывает. Вот я — всю жизнь распутываю путаницы разные…
Людмила. Это ты шутишь! Я ведь знаю, что такое распутный! Вот — дядя Прохор.
(Васса хочет закрыть дверь за ней — не удалось.)
Людмила (выскользнув из-под руки матери). Распутный. Лизу беременной сделал. Папу ругает, не любит его.
Прохор. Сочиняешь! А вообще старики на любовь скупы.
Людмила. И ты, мама, не любишь?
Васса. Ну полно, полно!
Людмила. Почему не любишь? Дядя — тоже пьяница, так его — любишь… Пьянство — болезнь. Женя Мельников…
Прохор. Источник премудрости… к чёрту!
Людмила. Вроде… колик, какая-то…
(Лиза вносит маленький самовар, за ней — Наталья с подносом посуды. Васса, обняв дочь, ходит по комнате, как бы прислушиваясь к чему-то. Возбуждена, но скрывает возбуждение. Остановилась, рассматривает замки.)
Васса (брату). Всё ещё балуешься, не надоело?
Прохор. Баловство недорогое. А может быть, и не баловство?
Васса. Ну, а что же?
Прохор. Да — как знать? Никто замки старые не собирает, а я собираю. И выходит, что среди тысяч рыжих один я — брюнет. Н-да. Замок — это вещь! Всё — на замках, всё — заперто. Не научились бы запирать имущество, так его бы и не было. Без узды — коня не освоишь.
Васса. Ишь ты как! Даже не глупо. Наталья, разливай чай.
Прохор (следит за ней). Ты говоришь, зря деньги трачу, а я вот за этот амбарный замок семь целковых дал, так мне за него уже двадцать пять дают. Соберу тысячу замков — продам в музей… тысяч за двадцать.
Васса. Ну ладно, ладно! Дай бог нашему теляти волка поймати. (Людмиле неожиданно и громко.) Отца полюбила я, когда мне ещё не минуло пятнадцати лет. В шестнадцать — обвенчались. Да. А в семнадцать, когда была беременна Фёдором, за чаем в троицын день — девичий праздник — облила мужу сапог сливками. Он заставил меня сливки языком слизать с сапога. Слизала. При чужих людях. А нашу фамилию Храповых — люди не любили.
Людмила. Ой, Вася! Зачем ты рассказала?
(Наталья всё время следит из-за самовара за матерью.)
Васса. Он — весёлый был. Забавник.
Людмила. Шутил?
Васса. Наталья, помнишь, как ты коловоротом дырку в переборке просверлила и забавами отца любовалась?
Наталья. Помню.
Васса. А потом прибежала ко мне, в слезах, и кричала: «Прогони их, прогони!»
Наталья. Помню. Это вы домашний суд устраиваете?
Прохор. Ох, язва какая!
Васса. Значит — помнишь, Наталья? Это — хорошо! Без памяти нельзя жить. Родила я девять человек, осталось — трое. Один родился — мёртвый, две девочки — до года не выжили, мальчики — до пяти, а один — семи лет помер. Так-то, дочери! Рассказала я это для того, чтобы вы замуж не торопились.
Людмила. Ты никогда не рассказывала… так.
Васса. Времени не было.
Людмила. Почему все помирали, а мы живы?
Васса. Такое уж ваше… счастье. А помирали оттого, что родились слабые, а слабые родились потому, что отец пил много и бил меня часто. Дядя Прохор знает это.
Прохор. Н-да, бивал! Это — было. Приходилось мне отнимать её из капитановых рук. Он людей бить на матросах учился, так что бил… основательно!
Людмила. А ты почему не женатый?
Прохор. Я — был. В оперетке одной поётся:
Людмила. У тебя все песни на один мотив.
Прохор. Так проще, лучше слова помнишь. Я с женой четыре года жил. Больше — не решился. Спокойнее жить одному — сам себе хозяин. Зачем свои лошади, когда лихачи есть?
Наталья. Фёдор будет жить с нами?
Васса. Вылечится — будет, конечно.
Наталья. И — Рашель?
Васса. Ну… а как же? Жена.
Людмила. Какая хорошая она, Рашель!
Наталья. После суда над отцом — будут жить?
Васса (вспыхнув). Много спрашиваешь, Наталья! И любопытство твоё нехорошее.
Людмила. Не сердись, не надо!
Лиза (испуганно). Васса Борисовна… Сергей. Петрович…
Васса (как будто пошатнулась, но спокойно). Что? Зовёт?
Лиза. Они, кажется, померли…
Васса (сердито). С ума сошла! (Быстро ушла. Людмила за ней. Наталья встала на ноги, смотрит на дядю, он — растерянно — на неё.)
Прохор. Даже… ноги трясутся! Иди, Натка, иди! Что там… такое?
Наталья. Если помер, значит, судить некого?
Прохор. Ид-ди, говорю! (Остался один, пьёт холодный чай. Бормочет.) Вот так… чёрт! Ух…
Лиза (вбегает, говорит испуганно, вполголоса). Прохор Борисыч, как же это? Он совсем здоровый был…
Прохор. Что — как же? Был и — нет! И может, это обморок?
Лиза. Совсем здоровый… Прохор Борисыч… давеча, порошок-то…
Прохор (ошеломлённый). Что-о? Это ты… (В ярости схватил её за горло, трясёт.) Если ты, дикая рожа, не забудешь… если ты… ах ты, змея! Что выдумала, а? Как ты смеешь? (Оттолкнул её, отирает пот с лысины.)
Лиза. Вы же сами приказали всё говорить вам…
Прохор. Что говорить? Что видела, слышала, о том — говори! А — что ты, видела? Ты — выдумала! Вы-ду-ма-ла, а не видела. Пошла вон, идиётка! Я те всыплю… порошок! Слово это забудь…
(Выгнал. Мечется по комнате, подходит к двери, и как будто не может шагнуть дальше. Входят Васса, Людмила, за ними Пятёркин.)
Прохор. Что, Вася, как? Действительно?
Васса. Да. Кончился.
Васса. Да, бери.
(Пятёркин выкатывает кадку с лавром. Людмила взяла с подоконников цветы, уходит, тотчас возвращается.)
Прохор. Удивительно, как это он? Вполне… здоров был. Мы с ним до четырёх утра…
Васса. Коньяк пили.
Прохор. Верно. Мне сейчас вот Лизавета сказала — порошок ты ему…
Васса. На изжогу жаловался. Соды попросил.
Прохор (обрадовался). Сода? Ага!
Людмила. Дядя Прохор, ты ужасный! Папа скончался, а ты улыбаешься… Что это?
Прохор. Ничего, Людок…
Васса (у телефона). Шесть — пятьдесят три. Да. Спасибо. Кто? Вы, Яков Львович? Пожалуйте к нам. Нет, сейчас, немедля. Да, Сергей Петрович скончался. Нет, был вполне здоров. В одночасье. Никто не видел как… Пожалуйста.
Прохор (тихо, с восхищением). Богатырь ты, Васса, ей-богу!
Васса (изумлённо). Это что ещё, что ты плетёшь? Опомнись! Дурак…
Второй акт
Через несколько месяцев. Та же весёлая комната. Васса — сидит в кожаном кресле. На тахте — Людмила, Наталья, Анна, Евгений Мельников. Отпили чай, самовар и посуда ещё не убраны. Вечер, горит огонь, но в комнате мягкий сумрак. В саду луна, чёрные деревья.
Васса. Ну вот, рассказала я вам старинные свадебные обряды, рассказала, как в старину мужья с жёнами жили…
Анна (тихо). Страшно жили.
Наталья. И глупо очень.
Людмила. А почему люди несчастны, Вася?
Евгений. По глупости и несчастны.
Васса. Почему несчастны — я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают — по глупости. Но говорят — да я и сама видела — умные-то несчастней дураков.
Евгений. Если принять, что богатые умнее бедных…
Васса. Богатые, конечно, умнее, а живут дрянно и скудно. И никогда богатый не веселится так от души, как бедный.
Анна. Это верно.
Наталья. Значит, нужно жить в бедности.
Васса. Вот, вот. Именно — так. Ты попробуй, Натка, испытай. Выходи замуж за Онегина и поживи. Он будет подпоручиком в пехоте, ты — полковой дамой, есть такие. Приданого я тебе не дам, и жить будете вы на сорок целковых в месяц. На эти деньги: одеться, обуться, попить, поесть и гостей принять да покормить. Детей заведёте на эти же деньги, да…
Наталья.
