не знает! Все знают! На руках — мозоли, на душе ещё боле.
Третья картина
[I]
Песчаный, холмистый берег моря — рыбные промысла́. За холмами — гробоподобные крыши двух бараков. На песке — разбитая бочка, обручи, клёпка, рогожи. Ярчайший солнечный день.
На первом плане — новенькая избёнка в два окна, дверь и окна открыты, на пороге двери приказчик промыслов Матюша Романов, сухонький человечек неопределённого возраста, перед ним — Подросток.
Матюша. Значит — так: вот тебе депеша. Заверни во что-нибудь, а то — смочишь по́том, чернила расплывутся. Значит: влезь на крышу и — сиди, гляди, ежели я махну платком, садись на коня и дуй во весь дух, значит, на брандвахту, на телеграф — понял?
Подросток. Понял. Не первый раз.
Матюша. А ты — не разговаривай! Постой, это кто там идёт? Нижегородский?
Подросток. Он.
Матюша. Кричи его сюда.
Подросток. Эй, Нижегородской, вали сюда-а! Не хочет. Отмахнулся.
Матюша. Кричи ещё: приказчик зовёт.
Подросток. Прика-азчик зове-ет! Там ещё другие идут.
Матюша. Других, дурак, не надо. А он идёт?
Подросток. Идёт.
Матюша. Ну, пошёл прочь. (Отталкивает его ногой в зад. Жмурится, глядя в небо, крестится.)
(Подошёл Нижегородский, это Грохало, на голове — мешок.)
Матюша. Здорово. Жарища-то? Адова. Вот что, брат… значит. Слышал я намедни, как ты уговаривал мужичьё рыбную требуху прибрать, закопать, значит. Это ты… разумно говорил, да-а! Действительно: гниёт требуха, запах от неё такой, что даже стыдно дышать…
Нижегородский. Зачем же вы запретили убрать её?
Матюша. Зачем? А это дело не твоё. Это, милачок, дело хозяйское. Я здесь вместо самого Беззубикова действую, значит — хозяинов дух. Помнишь: дух в виде голубине. Ты грамотный, должен помнить.
Нижегородский. На голубя вы мало похожи.
(Сергей и Мальва за углом.)
Матюша. И это опять же не твоё дело, на кого я похож, хоша бы и на верблюда али на калмыка, всё едино, всё — от бога, и схожесть и различие.
Нижегородский. Ну, и от нас тоже много.
Матюша. От нас? Ты вот что, ты лучше слушай, а говорить буду я. Так вот, значит: насчёт требухи ты правильно говорил, даже совсем как умный. За это будет тебе награда: в субботу получишь лишний целковенький. А потом, значит, я и вообще об тебе подумаю, может — в помощники возьму на осень. Да-а. Спасибо не скажешь?
Нижегородский. Да вы ещё целковый-то не дали, а в помощники-то, может, и не возьмёте.
Матюша. Правильно. Не верь гречихе в поле, верь на столе в чашке. Не глупый ты, и за ум я тебе два целковых дам. Сейчас и получи. (Достаёт деньги из кармана, говоря.) За это ты мне сделай вот что, значит: артель не соглашается ямы рыть для селёдки, которой, значит, не хватило тары… Третьи сутки лежит рыба на солнце, гниёт, дышать стыдно, зараза! Вот, значит, ты их уговори. Конечно, трудно песок рыть, да ведь — неглубоко, ну и не днём, ночью можно. Верно? Вот мы её и похороним, очистим и воздух и землю. Правильно? Сделаешь?
Нижегородский. Я поговорю.
Матюша. Старайся. Я вот старался, и — видишь…
Нижегородский. Вижу.
Матюша. Погоди, — ты куда?
Нижегородский. Говорить.
Матюша. Ага-а… Ты, значит, сначала по отдельности хочешь, а после со всеми? Это, брат, правильно. Валяй, валяй… (Смотрит вслед уходящему, напевает.) «Пресвятая богородица, моли бога о нас». Стервец какой, а? (Говорит в окно.) Малаша — слышала? Какой дерзновенный, волчья морда! А ты, Малаша, опять голая? Экая ты, право… неосторожная! Заглянет кто-нибудь, а меня — нет, я ушёл! Чего? От жары умереть невозможно, это только так говорится — умираю от жары! Это барыни для интересности говорят. Чего? Ты — не ругайся! Жара требует тёплой одёжи, вон гляди на калмыков…
(Из окна вылетает подушка, туфля, медный ковшик.)
Матюша (отходит за угол, бормочет). Фу ты, господи, царица небесная…
II
Берег моря. Около барака — человек полсотни рыбаков. Настроение угрюмое.
Нижегородец (стоя на бочке, говорит). Пожадничали, заставили нас выловить сотни тысяч рыбы, а тары для неё — будто бы — нет, соли — не хватает, лежит рыба под солнцем, гниёт, даже воздух загнил, глядите, всякая малая царапина рыбьей костью нагноение вызывает. Теперь рыбу эту заставляют нас схоронить в песок.
Голоса. — Дело обыкновенное.
— А — куда её?
— Он жалаит, чтоба мы задохнулись вонью.
— Погодите! Он до сути не дошёл…
Нижегородец. Вы подумайте, что же выходит? В стране у нас…
Голоса. — Где?
— Сказано — в стране, стало быть, в России.
Нижегородец. В России — голод, тысячи людей вымирают, а мы пищу будем в землю зарывать. Хороши у нас хозяева?
(Молчание.)
Нижегородец. И врут они, что соли не хватает, тары нет! Всё — есть, любой из вас может убедиться в этом, до складов недалеко. Зарывают рыбу для того, чтоб цену на неё поднять, теперь селёдка пять и семь копеек идёт, а если Беззубиков с Марковым весь улов пустят в продажу — пойдёт сельдь копейки по три. Смотрите, какие горы селёдки гниют, подумайте, какие могилы придётся рыть для неё? Хороши хозяева?
Голоса. — Они знают, как торговать.
— Хозяин зря работать не заставит…
— Конешно, он за работу деньги даёт.
— Не то говорите, братцы! Не то!
Мальва. Вам, чертям, ясно доказывают, что Беззубиков да Марков грабят народ, — вот что доказывают!
— А ты бы торговала, так не грабила?
Сергей (Мальве). Не ори зря!
Мальва. Пошёл к чёрту!
Голоса. — Она товар свой даром даёт, бери кто хошь!
— Эх, братцы, слушали бы человека!
Нижегородец. Приказчик подкупал меня за два целковых, чтоб я вас уговорил хоронить рыбу…
Голоса. — Ну, это Матюша зря!
— Он бы нам дал ведра на два…
Нижегородец. Вот они его, иудины, деньги.
(Бросил комок денег, Сергей наступил на него, Сергея толкают, но он уже отшвырнул рубли под ноги Мальве. Началась маленькая драка. Нижегородца столкнули с бочки, вместо него вскарабкался старичок.)
Голоса. — Тише, эй! Староста хочет покалякать!
— Тише, черти!
— Мы не черти!
— Эх, был староста, да стар он стал, не в себе бывает, правду забывает…
— Вот бы тебя, Касьянов, на его место, — а?
Староста (преодолевая шум). Теперь спросите сами себя: какая же происшествия произошла? Рыбьих могил тут вокруг по берегу — много можно сосчитать, рыбы в них закопано — горы! Это — всегда было. Наша фамилия — Мироновы — от времён царицы Лизаветы ходит сюда рыбачить. Про рыбьи могилы я от деда слыхал. Рыба живёт без расчёта…
Голоса. — Сказывай сказки!
— Ты — не ори, не тебе говорят!
— Мы здесь — коренные, а вы — кто?
Староста. Она, рыба, прёт и прёт, сама себя не жалея. И жалеть её — причины не видно. А бродяжка этот будто жалеет рыбу. И это он — врёт. Он — слышали мы — про хозяина говорил и — нехорошо говорил. Это значит — подослали его, другой хозяин подослал, нашему — враг и злодей.
Нижегородец (кричит). Врёшь, старый чёрт!
(Мальва выталкивает Нижегородца из толпы.)
Сергей (идёт сзади, говоря). Ты, брат, улепётывай, а то — вздуют.
Мальва. Уходи, уходи…
Сергей. Дай мне записку, — я заработок твой получу, в Астрахани встретимся — отдам…
Нижегородец. Погодите, дайте послушать.
Пожилой рыбак. Они тебе дельно советуют — уходи! Тут — артель.
Староста. Я говорю: хозяин зря работать не заставит, он за работу деньги даёт. Рыбу зарывать — надо, от неё — вонь. Приказчик поставит нам ведёрка два…
Голоса. — Мало-о!
— Три!
— Требоваем три…
— Тиш-ша-а!
Староста. А смутьянам по шеям надобно… Гнать их, к чертям на хутор. Нам бродяги — не компания! Мы — нижегородские, сергачские старинные ловцы! От веков царицы Лизаветы… Гони их, ребята, на кой они нам? Мы, слава те, господи… мы своё дело знаем. Гоните… Айда к приказчику!
(Толпа — рычит, быстро двигается за угол барака. Из барака вышел пожилой рыбак, кричит в дверь: «Можно!» Выходят Сергей, Мальва, Нижегородец с палкой в руке, с котомкой за плечами.)
Рыбак. Вот и шагай прямо берегом, а там — за бугры. Догонять — не станут, жарко, да и водку пить начнут.
Сергей. Он говорит: избить тебя давно решили.
Рыбак. Давно — не давно, а — в то воскресенье.
Нижегородец. Ну — я пошёл. (Протянул руку рыбаку, тот хлопает его по ладони.)
Рыбак. Шагай. Насчёт хозяев — правильно говоришь, это ты должен помнить. Это, брат, правда! Мы для них — тоже вроде лишней рыбы, да! И могилы сами себе роем… Прощай… Это — не забывай!
Мальва. Ну, будет вам болтать, уходи скорей… (Толкнула Нижегородца в плечо.)
Сергей. В Астрахани встретимся.
(Нижегородец уходит. Сергей набивает трубку, закуривает.)
Рыбак. Пошёл.
Мальва. Он — пробьётся.
Сергей. Коли не сопьётся.
Комментарии
Сомов и другие
Впервые напечатано в книге «Архив А.М. Горького, том II, Пьесы и сценарии», Гослитиздат, М. 1941.
Пьеса «Сомов и другие» отражает один из важнейших периодов борьбы за социалистическое строительство в СССР, когда был раскрыт ряд заговоров, направленных к подрыву экономической мощи СССР с целью ослабления, а затем и свержения Советской власти и восстановления капитализма.
Так, в 1928 году «была раскрыта крупная вредительская организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса[18]. Шахтинские вредители были тесно связаны с бывшими собственниками предприятий — русскими и иностранными капиталистами, с иностранной военной разведкой. Они ставили целью сорвать рост социалистической промышленности и облегчить восстановление капитализма в СССР. Вредители неправильно вели разработку шахт, чтобы уменьшить добычу угля. Они портили машины, вентиляцию, устраивали обвалы, взрывы и поджоги шахт, заводов, электростанций. Вредители сознательно задерживали улучшение материального положения рабочих, нарушали советские законы об охране труда» («История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс», стр. 279).
Раскрытие шахтинской вредительской группы и вслед за тем вредительских организаций в целом ряде других отраслей промышленности (в оборонной, текстильной, судостроительной, химической, золото-платиновой, нефтяной, пищевой и др.) повело к выявлению широко разветвлённой вредительско-шпионской организации верхушечной части буржуазной технической интеллигенции, действовавшей в СССР с 1926 по 1930 год по заданиям французской разведки и носившей название «Промпартии» (промышленной партии); был раскрыт и центр этой партии. Процессом «Промпартии» завершился разгром контрреволюционных организаций буржуазной технической интеллигенции.
М. Горький был знаком со следственными материалами «Промпартии» и откликнулся на него обращением «К рабочим и крестьянам», опубликованным одновременно в газетах «Правда» и «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» 25 ноября 1930 года (том 25 настоящего собрания).
Точная дата начала работы М. Горького над пьесой «Сомов и другие» неизвестно. В феврале 1931 года М. Горький усиленно работал над пьесой и к 1 марта того же года закончил её (Архив А.М. Горького).
В Архиве А.М. Горького сохранились рукопись пьесы с значительной правкой М. Горького и заново отредактированная и подписанная им машинопись.
В собрания сочинений пьеса не включалась.
Печатается по тексту авторизованной машинописи, сверенному с рукописью (Архив А.М. Горького).
Егор Булычов и другие
Впервые напечатано отдельной книгой в издании «Книга», 1932. В 1933 году пьеса была вновь
