ряд в длинную, змеевидную группу и образовали в средине её широкий интервал. Через несколько минут из дома, скрытого среди зелени сада, вышли восемь почтенных, бородатых персов; они несли на руках нечто вроде китайского паланкина, — красные, бархатные носилки с крышей на четыре ската и с открытыми стенками. Бархат носилок был совершенно заткан золотом и самоцветными камнями; всё это ослепительно сверкало на солнце и, при малейшем движении носилок, резало глаза, разбрасывая в воздухе снопы ярких искр. В носилках сидела маленькая девочка, с ног до головы окутанная в сияющее белое покрывало, тоже усыпанное камнями. На руки девочки надели цепи, голову повязали широкой чёрной лентой, — она должна была изображать пленную Айшу, ей следовало быть мрачной и плакать, но она, очевидно, находила, что дурное настроение не гармонировало бы с таким красивым костюмом, и смеялась, то и дело показывая свои зубки и сверкая чёрными глазками.
Готовился триумф Али. Вот явился и сам он, на рослом гнедом коне, весь одетый в красное, осыпанный золотом, в блестящем шлеме на голове, с тонкой кривой саблей в одной руке и поводьями в другой. Забрало шлема опущено — нельзя смертному видеть лица Али, — который, кстати сказать, не далее как вчера, вероятно, торговал разной дрянью в одной из тесных лавчонок Авлабара и, наверное, завтра займётся тем же. Его встретили с ликующим воем: «Али-и-и!» — воем, от которого стёкла в окнах задрожали. Али становится пред носилками своей пленницы, которая всё смеётся, знамёна окружают его, трепещут над его головой, и процессия, азиатски цветистая и роскошная, двигается вперёд… под предводительством четверых полицейских во главе с околодочным. Играя на солнце пышностью своих красок, она медленно поднимается в гору, приходит на место, которое в течение трёх дней поливалось кровью правоверных, будет долго маршировать там, потом возвратится к пункту, от которого отправилась, и чествование Али-Хуссейна кончено…
22 МАЯ. В то время, как я пишу эти строки, по горе опять идёт процессия. Но уже небольшая — человек сто. В центре её несут на плечах продолговатый предмет, завёрнутый в коричневую материю, а впереди развевается зелёное знамя. Это значит, что один из шиитов, участвовавших в процессиях прошлых дней, удостоился славной смерти мученика, и вот единоверцы несут труп его, чтоб зарыть в землю, и завидуют ему, ибо он теперь упивается неземными ласками гурий в раю своего пророка. И в то время, как он там блаженствует, — здесь тоже чтут подвиг его — вот священное знамя пророка развевается над его истерзанным пытками прахом — и это великая честь человеку!
…Не один правоверный шиит ежегодно после этого страшного праздника отправляется под зелёным знаменем в свой весёлый рай…
«Журнал для всех»
«ЖУРНАЛ ДЛЯ ВСЕХ»
Ежемесячный, иллюстрированный, литературный и научно-популярный.
Подписная цена с доставкой и пересылкой один рубль в год. Подписка
Принимается в Петербурге, Ковенский пер., 31.
Вот — издание, которое на первых порах невольно вызывает мысли подозрительные и скептические. С какой целью люди дают за рубль в год двенадцать книжек объёмом в пять-шесть печатных листов?
При этом вспоминается своевременно угасший «Царь-Колокол» — сие нелепейшее чадо неуклюжей русской рекламы [65]. Затем думается — что хорошего может дать журнал, цена которому рубль? Но при ближайшем знакомстве с этим странным с коммерческой точки зрения предприятием ясно видишь, что оно преследует цели почтенные, глубоко симпатичные, и — дай бог ему успеха! Это — хорошее дело, заслуживающее серьёзного внимания со стороны читателя, дело «для всех», чистое и бескорыстное. Говорить о том, что, собственно, предлагает «журнал за рубль» своему читателю, — здесь не место, но можно с уверенностью сказать, что он строго выполняет одну из своих задач — давать читателю за дешёвую цену здоровую пищу для ума и духа. Десять вышедших книжек журнала ясно свидетельствуют о серьёзном и вдумчивом отношении к делу со стороны редакции: каждая книжка выходит в свет лучше, — интереснее и обильнее, — предшествовавшей ей. Особенно обращают на себя внимание по ясности изложения статьи научно-популярного характера, да и все вообще отделы журнала легко выдержат самую придирчивую критику. «Внутренние обозрения» и «Политическая хроника» ведутся всегда умно и толково; иллюстрации не уступают по выполнению иллюстрациям других изданий и превосходят их по выбору, ибо всегда представляют собой снимки с картин известных художников. В октябрьской книжке помещено три оригинальных рассказа, один переводный с итальянского [66], «Покорение Хивы. Очерк из военной истории России», «Народные чтения», статья Данилова «Молния», популярный очерк Левашова с семью рисунками, «Железный канцлер» Вильде, «Воспоминания учителя» П. Белова, «Летательные машины», статья Гауэра с рисунками, три стихотворения, снимки с картин Лебедева и Богданова-Бельского [67]. Среди этого материала, несомненно, каждый найдёт что-нибудь интересное для себя. Ещё раз повторяем — это хорошее дело, и оно будет, должно иметь успех.
Нам известно, что редакция «Журнала для всех» имеет намерение пригласить к участию в своём издании наших выдающихся литераторов и учёных и отчасти уже осуществила это намерение — в портфеле редакции имеются три рассказа А.П. Чехова, которые появятся в следующих книжках [68]; следует думать, что за А.П. Чеховым и другие придут на помощь редакции журнала в бодром и симпатичном стремлении привлечь внимание читателя к этому журналу, вполне и безусловно достойному внимания.
Ванькина литература
Блаженной памяти барон Брамбеус [69] имел лакея Ваньку, большого любителя читать различные «забористые» книжки. Ванька этот, по рекомендации барона-критика, был существом «вида растрёпанного и неумытого» и, судя по его любви к литературе, должно быть, состоял в родне с Петрушкой Чичикова. Каждый раз, когда в руки Брамбеуса попадала какая-нибудь безграмотно написанная или глупая книжка, он кричал своего лакея и книжку эту отдавал ему, говоря:
— Возьми, Ванька, это — твоя литература…
Это происходило в тридцатых годах, и с той поры, как это ведомо всем, арифметику знающим, прошло лет шестьдесят… Просвещение в столь почтенный срок сильно развилось… но, кажется, только вширь, а не вглубь. Кажется это потому, что хотя теперь нет ни Брамбеуса, ни крепостных лакеев, но Ваньки, любители забористой литературы, не только не исчезли, а, напротив, должно быть, очень развились, на что решительно и неопровержимо указывают быстрый рост и пышный расцвет «Ванькиной литературы». «Листки» московские, петербургские, русские имеют своими читателями, несомненно, Ванек; такие журналы, как «Звезда» Животова, «Родина» и прочие прыщи на лице русской литературы, выписываются Ваньками; такие писатели, как Животов, Пазухин, Рудниковский, Гейнце, работают для Ванек, потомков лакея барона Брамбеуса. Всё это — литература дешёвая…
А вот «Наблюдатель», стоящий 12 рублей в год [70], или «Новое время», стоящее 17 рублей[71], не могут, вследствие своей дороговизны, привлечь к себе внимание Ванек… и поэтому пытаются развести их среди людей более обеспеченных, чем те Ваньки, которые питаются искони прислуживающей им и дешёвой прессой. Что названные выше органы способны плодить Ванек и угождать их дрянным вкусам, в этом нельзя сомневаться. «Новое время» известно хлёсткостью ругани, что всегда очень нравится улице. «Новое время» любит ругаться — улица любит слушать крепкие слова. «Новому времени» нужно понизить цену, тогда оно будет оценено Ваньками, наравне с другими уличными органами и шарманками. Вот, кстати, образчик недобросовестности и передержек, украшающих страницы газеты Суворина, — несколько дней тому назад в ней было напечатано следующее:
«Тягостное впечатление производит орган молодой литературы «Жизнь» (ежемесячный литературный, научный и политический журнал, издававшийся в Петербурге с 1897 по 1901 год, в литературно-художественном отделе которого участвовали М. Горький, А.П. Чехов, В.В. Вересаев и другие прогрессивные писатели. Этот отдел журнала был высоко оценён В.И. Лениным [72], февральская книжка которой украшена лубочными картинами новейших немецких маляров-декадентов — Штука и Саши Шнейдера. Можно подумать, что русское общество так пресыщено истинным искусством, так глубоко ознакомилось с живописью Запада и артистами Востока, с антиками, что ей только и остаётся, что класть на притуплённый язык извращения мысли и кисти с кайенским перцем вроде безобразных «фурий» Штука.»
Читатель читает эти слова и видит: ба! «Новое время» защищает добрые нравы и здоровые вкусы! Читателю это нравится, потому что хлёстко, а прочитав всю заметку, совершенно неприличную, первую половину которой я привёл выше, он хохочет, он доволен, ему нравится такой площадной и глупый приём, как изменение фамилии писателя Чирикова в Чирьева и Прыщикова. Читатель мог бы вспомнить, что в прошлом году та же самая газета поместила в приложении своём лестную заметку о Саше Шнейдере и снимки с его картонов… но, вероятно, он не вспомнит этого. Он просто решит, что «Жизнь» — журнал, в котором печатаются декадентские картинки. Ему неизвестно, при чём тут эти картинки, и он не знает, что не один Шнейдер и Штук иллюстрируются в «Жизни», а иллюстрируется также и Бёклин, снимки с картин которого он недавно видел на страницах «Нового времени». «Новое время» не упоминает о Бёклине и о том, почему явились в «Жизни» картинки Штука и Шнейдера, потому что оно желает только выругать «Жизнь», бросить на неё тень… Зачем? Специальность у этой газеты такая. Есть люди, которым все чистое и порядочное органически противно, а статья П. Ге о Бёклине, Шнейдере и Штуке — хорошая статья [73]. Рассматривая работы названных художников и показывая снимки с их символических картин, автор статьи воздаёт должное тому, что в этих картинах ценно, а по поводу символизма, как направления в искусстве, говорит, что это направление недолговечно.
«Художник безусловно свободен в своём творчестве, — говорит господин Ге, — но в искусстве «для нас близко и дорого только то, что связано с нашей жизнью». Наиболее сложные, наиболее человечные стороны жизни могут быть выражены лишь в реальных образах. Простота в мышлении, реализм и искусстве — последние и самые ценные завоевания новейшей цивилизации человечества… Произведения Бёклина, Штука, Шнейдера и вообще всех символистов не представляют основного русла современного европейского искусства. Это — боковое течение.»
В нашем обществе есть известный интерес к современному недомоганию мысли на Западе, это недомогание отчасти отражается в нашей литературе и искусстве. «Жизнь» даёт статью, в которой пытается объяснить публике, что такое символизм — один из симптомов недомогания современной души. «Новое время» видит картинки, иллюстрирующие статью, и болтает по этому поводу какой-то вздор, имеющий однако вполне определённую цель — подорвать в обществе интерес к новому журналу. Это, разумеется, непорядочно, это даже лживо, но «Новому времени» нет дела до порядочности и правды… Оно охотится за успехом, хорошо платит своим фельетонистам и требует от них злобы и резвости… Они и стараются кто во что горазд, но все одинаково ловко выдрессированы хозяином и все
