быть, мои оценки неуместны. Но возникает вопрос о своевременности издания у нас этих книг. У нас в плане изданий на 1929-30–31 года стоят, повторяю, крупнейшие произведения мировой литературы, а мы тратим бумагу на издание таких бездарных книг, как, например: «Я — бродяга» Жоржа Лефевра, «Парад» Жоржа Давида, «Клиньянкурские ворота» — неумелая имитация Гонкуров — и множество ещё более пустых книг. В переводах обычны такие перлы и адаманты: Опотошу, «В польских лесах»: «дубы стреляют продолговатыми шишками», «ягоды процеживают через солому», «соломенная мочалка», «зубы кровоточат»; Лукнер, «Зов моря» — «Дезертиры и маорисы — дикие племена Новой Зеландии»; Дж. Конрад, «Ностромо» — «пустились через шею острова», «захохотал сам с собою».
Почти в каждом переводе иностранных авторов можно подобрать такие и подобные демонстрации малограмотности, небрежности — и вообще недобросовестной работы. Чем же заняты, что делают редакторы издательств? И — наконец — кто они? Почему они редакторы?
Тратится бумага на издание таких книжек, как, например: издание «Федерации», «Кривая» Долгих — возмутительно безграмотная, почти бредовая, но претенциозная повесть о гениальном маляре, который живёт как будто в наши дни, но в пустом пространстве.
«Хамовники» Ломтатидзе — плохенькие, беспомощные очерки, как будто списанные у кого-то. Своего отношения к материалу автор не имеет.
«Время, дела, люди» Анибала — вялое и поверхностное описание пошивочной фабрики, причём автор «ни к селу ни к городу» блещет знанием мифологии.
«Лазурные берега» Павлова — грубое подражание Аверченке.
«На перекате» Смирнова — это довольно грамотный писатель, но живёт он где-то в стороне от настоящей, подлинной и новой действительности. В его рассказе «Косари» бездельник, болтун отбивает девицу у «хозяйственного» парня, парень убил болтуна. В рассказе «Герои» выбрали героями труда двух стариков и смеются над ними, у героев падает работоспособность, они отказываются от пенсии и возвращаются на работу, с которой были сняты.
Я мог бы назвать не один десяток таких же пустых книжек, но не стоит. Следует отметить, что у нас образовалась весьма обширная группа людей, которые, выхватывая из действительности анекдоты, уже не характерные для неё, обрабатывают их в тоне более или менее усмешливом и дают полную свободу своему скептицизму невежд. Эти выходки свойственны и многим из тех писателей, которые присваивают себе наименование пролетарских. У некоторых скептицизм и глупенькие гримаски возникают, очевидно, на почве своеобразно понятого значения самокритики и являются не чем иным, как рабским подчинением работника материалу, над которым он работает. Но самокритика — это критика созданного с точки зрения желаемого: самокритика — стремление к совершенству, именно такова самокритика рабочих в лице передовой, активной их массы, которая творит социалистическую революцию. Эта масса не боится материала, который она перерабатывает, она ему не подчиняется, а лепит из него всё, что хочет. Эта масса чувствует, думает, работает, как целостная, могучая сила, творящая новую историю человечества.
Рабочий, искренно влюблённый в революцию, любит её не только по разуму, но и всей силой своих эмоций, как он любил бы женщину, не закрывая глаз на некоторые тяжёлые, противоречивые черты её характера, строгость требований и даже, скажем, её рябоватое лицо. Мне кажется, что большинство писателей наших эмоционального, даже скажу эротического стремления оплодотворить революцию всей силой своей — не чувствует, относится к ней хладнокровно, от ума и прежде всего обращает внимание именно на её рябоватое лицо, на строгость её требований и неудобные лично для них черты её характера. Этим самым они оправдывают мысль одного из древних философов, Гераклита, который утверждал, что «человек неразумен, разумом обладает только окружающая среда».
В наши дни масса революционно активнее личности. Я думаю, что гражданам редакторам пора бы обратить должное внимание на требования и настроения массы. Но изучать её настроение следует не по анкетам, не по словесным отзывам массового читателя о книгах, потому что наш читатель пока ещё косноязычен и укладывает свои мысли чаще всего в чужие слова. Изучать его настроение нужно по всей сумме его активной социалистической деятельности. Читатель наш стал неимоверно жаден на книгу, он поглощает все, что предлагают ему издательства, он покупает миллионы экземпляров книг, написанных малограмотно, неинтересно, равнодушно. Эти сочинения равнодушных ремесленников, высасывая его свободное время, засоряя его мозг, нимало не могут способствовать его культурному росту.
Известно, что время познаётся только посредством движения, истину эту знают даже тараканы. Когда часы не идут, они показывают одно и то же время; в этом случае часы вполне подобны мозгам, которые засорены пылью какого-то определённого момента и, отметив его, остановились на нём. Крайне трудно понять, на каком именно моменте остановилось развитие мозговой деятельности редакторов советских издательств, но работа их имеет очень мало общего с культурно-революционными запросами непрерывно текущей действительности и с тою жаждой познания, которая волнует массового читателя. В колхозах быстро растут миллионы читателей, они понимают, что нужно учиться, им необходимо знать прошлое для того, чтоб избегать его заразных влияний, они обладают свободным временем в большем объёме, чем горожане, и обладают уже хорошей покупательной способностью.
Наши издательства работают анархически, без плана, и работа их очень напоминает дореволюционное время, когда книжный рынок держали в своих руках Сытины, Ефремовы, Суворины и прочие торговцы книгой, которая была для них только «товаром», как и всякий другой товар: баварский квас, уксус, вакса, пряники и т. д.
Анархизм явно заметен и в работе Госиздата. Мне известны такие, например, факты: книга Миндлина «Рождение города» издавалась гораздо медленнее, чем строился город, в ней описанный. Маленькая книжка Шиллера в «Дешёвой библиотеке классиков» издавалась 28 месяцев. Книжки Шекспира «Король Лир» и «Юлий Цезарь», объёмом по 4 листа каждая, находятся в производстве: одна 16 месяцев, другая — 14 месяцев. Подписные издания классиков, которые в хороших оформлениях могут рассчитывать на немедленное распространение, до сих пор не только не выпущены, но даже не дошли до типографии, хотя рукописи лежат в шкафах производственной части около года. Книги стареют на корню, так как выходят новые, дополнительные материалы, истекают сроки договоров, списываются огромные суммы в убыток.
Бумажные ресурсы Госиздата и других издательств — 380 миллионов листов-оттисков на всю художественную продукцию страны — это менее, чем мало, и эту голодную норму уже в марте сократили до 130 миллионов оттисков. Незавершённость типизации и либеральное отношение к бумажным ресурсам издательств, не связанных с ОГИЗом, привело к тому, что вещи, безукоризненно проработанные редакционно, остаются в пассивном портфеле ГИХЛа, а те же имена и те же названия книг выходят в других издательствах в отвратительном, безграмотном, искажённом царской цензурой оформлении. ГИХЛ не может издать прекрасно сделанного Бальзака. И сейчас поставлено под угрозу самое осуществление этого издания. Однако «Красная газета» выпускает большими тиражами на скверной бумаге один за другим романы этого замечательного автора. Прекрасно сделанное, хорошо подготовленное издание Беранже ГИХЛ принял по наследству от Литхуда ГИЗа и в четвёртый раз пытался двинуть его в производство. Получил отказ, а тем временем на рынке появилось очень плохо оформленное издание Беранже в старых переводах той же «Красной газеты». ГИХЛ не может выпустить Шекспира. Однако «Красная газета» выпустила Шекспира в приложении, не позаботившись даже хоть сколько-нибудь «причесать» текст. В «Школьной библиотеке» в Ленинграде намечалось в числе прочих сокращённое издание романа о Лассале Шпильгагена «Один в поле не воин». На это издание бумаги не хватило, а «Красная газета» благополучно выпустила этот роман полностью в папковом переплёте, ценою в рубль, объёмом в 700 страниц. В ГИХЛе четыре месяца идёт обсуждение форматов больших классиков. До сих пор Флобер не сдан в производство, однако та же «Красная газета» ухитряется без проверки текстов выпустить два романа Флобера, которые расходятся с колоссальной быстротой, это — «Бувар и Пекюше» и «Воспитание чувств», почему-то безграмотно озаглавленное «Сентиментальное воспитание».
Этот список можно продолжать без конца, можно найти целый ряд совершенно ненужных справочников, вроде справочника «Физкультурная Москва» в 512 страниц или «Спутник ленинградского радиовещателя», можно без конца продолжать этот список и закончить его огоньковской библиотекой в 24 романа — предприятие, которое потребовало при стотысячном и шестидесятитысячном тираже гигантского расхода бумаги и которое, к сожалению, зарезав классическую пятилетку ГИЗа, дало читателю не совсем доброкачественный по выполнению материал 18. Лучшие романы огоньковской программы выпущены в совершенно диком и безобразном сокращении, непозволительном ни с какой стороны.
Так, например, «Капитан Фракас» Теофила Готье сокращён на одну треть, «Пармская обитель» Стендаля сокращена вполовину и т. д. Было бы целесообразнее осуществить программу, намеченную ГИЗом, присоединив сюда энергию и быстроту огоньковских работников, их уменье осуществлять производственные процессы и распространять книгу молниеносно.
В социалистическом государстве не должны иметь места такие «журналы», как «Советский следопыт», «Природа и люди». Серенький «Огонёк» печатается в количестве четырёхсот тысяч экземпляров, а что он даёт читателю? И чем отличается от «Красной нивы»? У нас много параллельных изданий. И, наконец, все ли ведомственные журналы необходимы? Можно поставить и ещё ряд таких вопросов.
Анархия в деле издательства должна быть прекращена. Кроме того, что ею бесполезно истребляется бумага, она создаёт сотни бесполезных людей. Это — люди, которым нравится лёгкий труд и приятен чин литераторов, но они ещё не литераторы и заслужить чин этот пока ещё не могут, ибо они малограмотны, равнодушны, работают небрежно, даже недобросовестно и, очевидно, не чувствуют желания быть лучше, чем они есть. А если они не станут лучше — рабочий класс, Советская власть может получить в их лице на хребет свой десятки и даже сотни непризнанных гениев, жалобщиков, нытиков, «униженных и оскорблённых», злопыхателей, вообще бесполезных людей. Им необходимо учиться, их необходимо учить. Рабочий класс имеет законнейшее право предъявлять к любой своей единице самые суровые требования. Он предъявляет их к заслуженным бойцам революции, к старым членам партии. У него не может быть никаких оснований церемониться с людьми, которые уже становятся несколько похожими на кандидатов в паразиты.
Задачи Государственного издательства — задачи социально-воспитательные. Если это так, книги должны издаваться по строго выработанному плану. Социалистическое государство должно, обязано включить в свой план культурного воспитания масс борьбу против уродливого разрастания «ячности» и «самости», против того, в сущности, паразитивного «я», которое взращено буржуазным обществом и привыкло ставить интересы «частного хозяйства» своей «души» выше интересов мира, интересов трудовых масс.
В нашем ещё не организованном быту, в хаосе нашей стройки, величественном и героическом, всё ещё не исчезли те условия, в коих развивается болезнь мещанской «ячности», наша молодёжь всё ещё легко способна заражаться болезнью мещанства. Мы живём в состоянии непрерывной войны. «Война родит героев», но она их родит только потому, что война есть активная деятельность масс и что герой
