— она выражает желание мужчины установить в отношении к женщине нечто, отличающее двуногого самца от четвероногих. На почве этого желания сила воображения помогла людям обоего пола выработать в себе биологическое тяготение к совершенству формы — сексуальную эстетику.
Но покамест, в условиях анархического общества, это тяготение выражается всё ещё только в красивых словах, на деле же ведёт к весьма грязному распутству, к разнузданности пресыщенных. Несмотря на усиленную, даже назойливую поэтизацию женщины, к ней продолжают относиться по-скотски и как к человеку «второго сорта». Мы знаем, что церковь издревле называет любовь «блудом», грехом; и знаем, что в буржуазном обществе каждый гнусненький мещанин желает быть рабовладельцем, а из женщины при помощи церкви легко научились воспитывать очень удобных рабынь. Но «всякое действие вызывает противодействие»; в современных условиях женщина начинает мстить за себя: медики Германии насчитывают уже не менее 50 процентов женщин сексуально пассивных вследствие «половой холодности», а вместе с этим широко развивается лесбианство, и есть ещё немало причин, несколько сокращающих размножение мещан. И вообще по всей Европе идёт процесс разрушения семьи, «основы государства». Это, конечно, очень хорошо.
В Союзе Советов женщина совершенно равноправна мужчине и работает во всех областях жизни как будто не хуже мужчины. Всё чаще наблюдаешь и чувствуешь, что она забыла о себе как женщине, посвящая все силы, все эмоции свои труду строительства, изобретательства, пропаганды, трудному делу управления страной. Но — может быть, я ошибаюсь — однако мне кажется, что и в советских условиях отношение к женщине по существу своему часто не особенно чётко и резко отличается от отношения, установленного мещанами Европы.
Молодая наша поэзия плохо замечает быстрый процесс духовного роста женщины, роста её внутренней свободы; это плохой признак, ибо это признак старинного, мещанского консерватизма. Новая женщина, существуя в жизни, отсутствует в поэзии, а поэзия могла бы очень помочь воспитанию среди молодёжи новой оценки женщины, нового и более достойного отношения к ней. Любовь как тема поэта явно требует иной раскраски; и здесь, как всюду, молодая наша поэзия отстаёт от действительности.
Тема смерти, так же как и любви, — «вечная» тема. У нас на эту тему писать стихи не принято, я не знаю — почему? По-моему, не следует забывать, что убеждение в неустранимости смерти — тоже очень полезное и даже утешительное убеждение в буржуазном обществе, где люди не дороги друг другу, где накопилось весьма много лишних людей и накапливается всё больше. Буржуазное государство не заинтересовано в здоровье рабочего и в долголетии его. Наука не ставила к разрешению вопроса о продлении жизни человека с той серьёзностью и решительностью, с какой вопрос этот должен быть поставлен в обществе социалистическом, где оценка человека поднимается на должную высоту и где охрана здоровья единицы будет одной из наиболее серьёзных задач власти.
Наука, её открытия и завоевания, её работники и герои — всё это должно бы явиться достоянием поэзии. Эта — научная — область человеческой деятельности, может быть, более, чем всякая другая, достойна восхищения, изумления, пафоса.
Герои наших дней — учёный, изобретатель, строитель, комсомолец, пионер, — поэты не замечают их, а заметив, украшают словами без «души». Я не стану перечислять огромного количества новых тем, новых явлений, которые должны быть «воспеты». Но всё-таки укажу, что Октябрьская революция всё ещё не дала своего Руже де Лиля и что у нас вообще не создано песен, достойных нашего времени, нашей работы. Буржуазный мир, непримиримо враждебный нам, не возбуждает у поэтов наших надлежащего яркого, сатирического отношения к нему, к его изумительному цинизму и многообразным пакостям. Стихов у нас пишется бесконечно много, и, должно быть, труд поэта принято считать лёгким трудом, а это — очень вредное заблуждение. В результате такого заблуждения мы имеем бесконечные ленты рифмованных слов, и — как правило — эти слова, рассудочно построенные в строки и строфы, совершенно лишены чувства полного, искреннего слияния поэта с его темой.
Все это потому, что — повторяю ещё раз — наши поэты мало культурны, слабо вооружены технически, мало учатся. История роста, развития русской поэзии XIX века, начиная, скажем, от Державина до Некрасова, причины её снижения и упадка от Некрасова до Надсона, причины формального возрождения стиха в самом конце XIX века и в начале XX века, резкого разноречия поэзии с действительностью до 1905—6 годов и вся последующая линия развития поэзии — всё это мало известно, плохо понято или совсем не известно нашей молодёжи и молодым поэтам нашим.
«Библиотека поэта» ставит целью своей познакомить молодёжь с историей русской поэзии и дать начинающим поэтам материал для технической учёбы. Кончу заметки эти словами В.И.Ленина (я взял их из книжки «Ленин об искусстве», изд. Кубуч, 1926 г.): «Почему нам нужно отказываться от истинно прекрасного как от исходного пункта для дальнейшего развития, — только потому, что оно старое?»
Этот отказ от «истинно прекрасного как от исходного пункта для дальнейшего развития» Владимир Ильич назвал «бессмыслицей, сплошной бессмыслицей». А он, Ленин, — революционер небывалого, гигантского размаха, и он — основоположник новой, социалистической культуры. Его могучий разум, всегда заключённый в простые, ясные слова, предуказал нам путь к новой культуре и учил технике строительства её.
О борьбе с природой
Товарищ Семён Урицкий сообщил мне, что на всесоюзной конференции по борьбе с засухой принято предложение организовать «Общество литературного содействия Наркомзему в борьбе с засухой».
Борьба с засухой — это борьба против одной из стихийных сил природы. С.Урицкий так и пишет: «Объявим природе бой». Прекрасное, подлинно большевистское намерение, и нужно сделать всё для того, чтобы оно немедля превратилось в работу.
Но скептики, конечно, ухмыляются: «Вон куда метнуло фантазёров!» Скептики — это люди, ремесло которых — сомневаться во всём, кроме того, что сами они мыслят вполне правильно. Скептиков очень легко разбить на три группы.
Первая и самая обильная — сомневающиеся, потому что мало знают. Это — скептицизм невежества, болезнь, которая быстро исчезает, если люди захотят учиться. В данном случае учиться — значит лечиться.
Вторая группа — сомневающиеся потому, что понимают: гораздо удобнее и выгоднее сомневаться, чем работать и нести ответственность за работу, за ошибки, возможные в ней. Когда им что-нибудь не по силам, они говорят: «Это не нужно» или «Это не верно».
Третья — сомневающиеся потому, что это политически необходимо. Ибо — если бы скептики признали тот факт, что рабочий класс Союза Советов управляет хозяйством своей страны гораздо разумнее, чем капиталисты Европы хозяйствами своих государств, — что же осталось бы делать скептикам? Срастись с рабочими они не могут, — мешает «классовая химия»; признать себя побеждёнными и замолчать — они тоже не в силах: мешает «интеллект», славолюбие индивидуалистов и отсутствие чувства чести. Им осталось только одно: творить — словом и делом — всяческие пакости врагу своему — трудовому народу, — этим они и занимаются в меру очень слабых сил своих.
У меня нет охоты убеждать скептиков двух последних групп в том, в чем первая по трусости и лени не хочет убедиться, а вторая — органически не может. Я предпочитаю побеседовать с теми, кто сомневается по недостатку знаний о жизни, о работе многочисленных поколений людей, трудом которых создано всё то, что входит в понятие «культуры».
«История развития культуры есть история борьбы людей за обладание силами и сокровищами природы», — сказал один из историков.
Энергия человека тоже создается природой, разум человека — самая ценнейшая, самая мощная из всех её сил, — сила, которая, подчиняя своим социальным интересам и целям все остальные энергии природы, преобразует её сообразно этим интересам и целям. «Преобразует ли?» — усумнится скептик. На этот вопрос отвечает история культуры. За полторы тысячи лет до наших дней на пространстве, которое занимают сейчас Германия, Голландия, Бельгия и север Франции, среди лесов и болот жили различные германские племена. Юлий Цезарь и другие люди древнего Рима насчитывали на всём этом пространстве боеспособных единиц не больше полумиллиона, значит — общее количество населения едва ли превышало 2 или 2 с половиной миллиона едоков. Питались древние германцы хлебом из ячменной муки, молоком и мясом рогатого скота, надевали на голое тело кожи и шкуры зверей. И всё-таки эти полудикие люди, рассеянные на огромном куске земли, не в силах были извлечь из неё достаточное количество пищи для себя, а в наше время из этой же земли добывают себе разнообразнейшее питание 100 миллионов едоков, если не больше.
Известно, что голод вынудил германцев двинуться за Альпы, в Италию, страну мягкого климата и плодородной почвы. Давлением дикарей богатый, культурный и уже пресыщенный, ожиревший Рим был разрушен, но прежде чем разрушить его, германцы кое-чему научились, и наука эта повела к тому, что Европа стала такой, какой мы её видим сегодня.
«Через полторы тысячи лет», — напомнят скептики. Да, культура развивалась медленно, и более быстрому её росту мешала и мешает классовая организация государств, основанных на эксплуатации сил большинства жадностью меньшинства. История культуры лишь в малой степени является действительно «историей борьбы людей за обладание силами и сокровищами природы», основной её процесс — бессмысленное расхищение той самой высокоценной энергии разума, которая преобразует мир, изменяет лицо земли, создаёт «вторую природу», то есть именно культуру. Не полторы тысячи лет, а на протяжении многих тысячелетий командующие классы, опираясь на создаваемые ими церкви, всячески — «крестом и мечом» — препятствовали развитию в трудовых массах критической мысли, исследующей явления природы. Вожди германских племён были дикарями, но они очень быстро поняли, как выгодна для расширения и укрепления их власти проповедь христианской церкви о загробном — в раю — вознаграждении рабочих людей за утрату ими земных прав, за грабёж их труда. Эта проповедь не заглохла и в наши дни, ещё не так давно папа римский произнёс её по радио, а епископ кентерберийский весьма прозрачно намекнул на необходимость «крестового похода» против рабочих и крестьян Союза Советов, на грабёж богатейшей страны мира. Это пишется в те дни, когда капиталисты Европы намерены разделить Китай, чтобы грабить его народ. Христианская церковь издревле пользовалась мечом, как «святым» крестом. Король франков Карл Великий, основатель династии Каролингов, приказал изрубить пять тысяч саксонцев, которые не пожелали принять христианство и признать его власть, он, — как и все другие короли, цари, — не согласных с ним любил видеть мёртвыми. Но один — один ли? — из историков культуры написал о нём: «За его деятельность организатора государства церковь и народ дали ему прозвище Великого». Спора нет, буржуазная культура создала много великих поэтов, художников живописи, учёных,
