Шебуева на улицу. А выслушав ответ гостя, он прежде отхаркнулся и высунул голову на улицу и, плюнув, сказал: — Идите!
— Гурий Николаевич! Кто это? — раздался откуда-то сверху голос Суркова.
Шебуев поднял глаза кверху и увидал в квадратном отверстии на потолке крыльца щетинистую голову хозяина дома.
— Здравствуйте, Владимир Ильич!
— А-а! Прекрасно! Идите в комнату, Аким Андреевич, — я сейчас…
Шебуев вошел в маленькую прихожую, половину которой занимал какой-то зеленый сундук, сбросил пальто и, видя две двери, спросил старика, стоящего сзади него, спрятав руки за спину:
— Куда идти?
— Куда хотите, — сказал старик, не двигаясь с места.
Архитектор шагнул в дверь направо и очутился в небольшой и светлой комнате, в которой было тесно от множества мебели, но уютно. У одной из стен стоял широкий диван, обитый черной матовой клеенкой, а пред диваном большой и тяжелый стол, заваленный картами и книгами, У другой стены возвышался до потолка старинный книжный шкаф. В простенках между окон висели какие-то ящики, полные медалей. В углу, около двери в прихожую, зияла черная пасть камина, и по всей комнате была разбросана мягкая мебель. Шебуев окинул глазами комнату и взял за спинку кресло, намереваясь сесть.
— Это не трогайте: у него нога сломана, — спокойно предупредил его старик, смотревший из прихожей.
— Так вы его вынесли бы! — посоветовал Шебуев, с улыбкой взглянув на старика.
— А куда?
— Ну, я уж не знаю.
— На чердак разве? — предложил старик.
— Хоть на чердак… а починить нельзя?
— Что ж вы не почините:
Старик взглянул на Шебуева и, отвернувшись, спокойно сказал:
— Я не столяр…
— Ага! — вскричал Сурков, проскользнув в комнату мимо старика. — Вы с Гурием Николаевичем беседуете? Душеполезное занятие… Гурий Николаевич, достопочтенный мудрец! Дайте нам чаю…
— Да они, может, еще не хотят? — сказал Гурий Николаевич, кивая головой на Шебуева.
— Хотят, хотят! Уж вы, пожалуйста, похлопочите…
— Хорошо, — согласился старик и ушел.
— Что это у вас… — начал было Шебуев.
— Это? Это — премудрый старикан! Это — самый умный человек в России, если хотите знать! По уму он даже и не русский: русские люди очень умными крайне редко бывают… они чаще талантливы, чем умны… Хотите, я вам расскажу несколько черт из жизни Гурии Николаевича Потютюшкина? Фамилия единственный его недостаток, но в России нет звучных и красивых фамилий, и лучший русский поэт назывался Пушкин, что прилично разве только для бомбардира, а не для поэта… Вы извините, что я сразу так много говорю, четыре дня не выходил из дома и говорил только с Гурием Николаевичем. С ним говорить чрезвычайно поучительно и поэтому… ужасно скучно!
Сурков оживленно метался по комнате, отталкивая ногами и руками мебель, наконец подскочил к столу, с усилием приподнял его за край, — карты и книги поехали со стола и упали частью на диван, частью на пол.
— Это вы зачем? — спросил Шебуев.
— А сейчас старикан чаю принесет… поставить некуда… Вы столкните с дивана всю эту чепуху… и усаживайтесь на ее место… Я — тоже… и мы будем беседовать. Знаете, чем я сейчас занимался? Делал скворешник…
Одетый в голубую шелковую рубаху и в курточку поверх нее, Сурков казался еще моложе, чем был. Он поглядывал на гостя приветливо, с любопытством и, видимо, был доволен, что Шебуев пришел.
— Нет, я не умею водворять порядок! — вскричал он, перестав толкать мебель и бросаясь на диван — Я рад, что вы пришли ко мне, Аким Андреевич! Это значит…
— Я давно хотел побывать у вас, — сказал Шебуев.
— А! вы не хотите знать, что значит для меня ваш приход? Ну, всё равно! Вы, наверное, правы!.. Но я боюсь, что вы пришли по делу, а?
— Отчасти — по делу, но больше — так себе, просто, — открыто глядя на него сказал Шебуев.
— Ах, это жаль! — недовольно сморщив лицо, воскликнул Сурков. — Но говорите, ради бога, сначала о деле, а потом уж так себе… В чем дело?
— Необходимо!
— Хорошо!.. Как вы думаете поступить с деньгами, которые вам оставил покойник-отец?
— Фу-у! Я так и знал! — тяжело вздохнув, сказал Сурков, и на лице у него выразилось искреннее уныние. — С той поры, как отец умер, я, знаете, начал чувствовать себя раздетым донага и вымазанным медом… серьезно! Мне кажется, что по телу у меня ползают мухи, пчелы и разные другие насекомые… и люди все ко мне прилипают, желая меня облизать… и барышни смотрят на меня жадными глазами, точно я не человек уже, а какая-то конфекта, и они хотят меня съесть… Зубы у них стали острые… я их боюсь и — еду в Индию! Вы видите — книги и карты? Это английские карты, их тут на сорок рублей… Я три дня изучал их… потому что — еду в Индию. Вы думаете — я шучу? Нет, я серьезен, как принц уэльский. Прощайте! Я вам не дам ни копейки!
Сурков замолчал, с торжеством на липе взглянул на гостя и, видя, что он спокойно улыбается, спросил, нахмурившись.
— Вы, кажется, хотите показать, что ожидали от меня чего-нибудь в этом роде и не удивлены?
— Конечно, ожидал! — смеясь, воскликнул Шебуев. — А вы, кажется, думаете, что я собирался просить у вас денег для себя?
— Нет, я этого не думал! Никто не просит денег для себя: все желают иметь их для дела… Даже Кирмалов берет у меня деньги для каких-то земных ангелов, случайно попавших в проститутки… Покупает им на мои деньги машины, мужей и еще чего-то… Мужья деньги пропивают, бьют Егора палкой по голове… а он является ко мне и ругает меня буржуем, советует сделаться дисконтером, открыть кассу ссуд и — черт знает что еще! Нет, я везу деньги в Индию!..
— Это хорошо, если вы серьезно решили, — сказал Шебуев, с удовольствием замечая, что юноша у себя дома держится лучше, чем при людях, и гораздо меньше остроумничает.
— Почему хорошо? — недоверчиво спросил Сурков.
— А потому, что вам полезно было бы поехать куда-нибудь.
— Да не в Индию же! — неожиданно и с искренним огорчением воскликнул Сурков.
Шебуев расхохотался. Юноша посмотрел на него и тоже начал смеяться, смущенно разглядывая свои ногти.
— Мне хочется ехать в Париж… — заговорил он, улыбаясь. — А Индия меня нисколько не занимает… Я не люблю браминов, холеру, философию, жару и всё индусское…
— Поезжайте в Париж…
— Не поеду…
— Почему? Боитесь француженок?
— Нет, я боюсь, что для человека вредно делать только то, что ему нравится… Мне хочется уметь побеждать себя…
Шебуев быстро взглянул на него, — лицо у Суркова было раздраженное, глаза смотрели тоскливо и пальцы на руках сцепились как-то слишком крепко.
«Эге-е! Вот те и преданный холоп истинной свободы ума!» — воскликнул про себя Шебуев.
— Да, мне этого очень хочется! — сказал Сурков. — Вы что же не удивляетесь?
— Нечему…
— Да?
— А чему бы?
— Я думаю… это не совсем похоже на меня?
— Я слишком мало знаю вас для того, чтоб ответить на такой вопрос, уклончиво ответил Шебуев.
— Однако бросим это! Вам на что нужны мои деньги?
— Мне не нужны… Я хотел вам предложить — не купите ли вы книжный магазин?
— На кой мне чёрт книжный магазин?
— Капитал поместите…
— Чепуха! Это Хребтову впору… а не мне.
— Хребтову не разрешат…
— А вы тут при чем?
— Я? Я думал так: ваши деньги дают вам процентов пять, не больше? Вложив их в магазин, вы бы удвоили ваш доход… а магазин сдали бы Хребтову в полное его ведение… Человек он солидный, дело знает. С настоящим владельцем ему трудно ладить. Вас всё это ничуть не стеснило бы… вы совершенно свободны, как и теперь. Получаете доход — и больше ничего!
— А вы? — вновь спросил Сурков, внимательно слушая гостя.
— Что я?
— Где же вы?
— Рядом с вами, на диване сижу…
— Это неостроумно. Нет, в чем тут ваш интерес?
— Хороший книжный магазин — дело весьма интересное…
Сурков с недоумением посмотрел на него и, пожав плечами, воскликнул:
— Чёрт вас знает, чего вы хотите! Но только я ни за что, никогда не поверю, чтоб вам… чтоб вы могли находить удовлетворение во всех этих ваших… деятельностях! Вы должны быть умнее.
— Спасибо! Но, право же, я — человек практики, маленький человек… деловой человек. Надеюсь со временем убедить вас в этом…
— Не верю я вам! — сказал Сурков, отрицательно покачав головой.
— Лестное недоверие, знаете ли…
— Денег на магазин не дам…
— Ага… жаль!
— Будто бы это так безразлично для вас?
— Совсем нет. Я сказал — жаль. Мне было бы очень приятно, если бы вы дали денег. Книжный магазин в руках интеллигентного человека…
— Слушайте, Аким Андреевич! Не притворяйтесь! Ведь сразу видно, что вы умнее книжного магазина! Ведь вы вот не говорите мне убедительных речей на тему о том, что и я тоже должен внести каплю меда в улей культурной работы — или как это говорится?
— Не говорю, И не буду говорить…
— Почему?
— Вы тогда и в самом деле не дадите денег…
Сурков вскочил с дивана и почти гневно закричал:
— А теперь дам, вы думаете? Ни за что! Нет! Еду в Индию! Гурий Николаевич! — обратился он к старику, вошедшему в комнату с подносом. — Мы с вами едем в Индию…
— Хорошо, — сказал старик, ставя поднос на стол. — Укладывать белье?..
— Н-нет еще… А вот книги и карты надо бы убрать с пола… Впрочем, я сам…
Сурков опустился на колени и, поднимая книги, стал подавать их старику. Старик смотрел на него неподвижными глазами, принимал из его рук тяжелые томы и складывал их у себя на левой согнутой руке. Когда из них на его руке образовалась порядочная стопа, он сказал хозяину:
— Будет!
Повернулся и ушел.
— Странный у вас слуга! — заметил архитектор.
Сурков прыгнул на диван, уселся на нем с ногами и, наклонясь к Шебуеву, тихо заговорил:
— Заметили? Я говорю: «Едем в Индию!» Он совершенно равнодушно отвечает: «Хорошо!» Как это вам нравится? Вы знаете, с ним, чёрт его дери, пожалуй, в самом деле в Индию уедешь, а? Уложит чемоданы, придет и скажет: «Готово, едемте!» Ведь я тогда поеду… это очень возможно!
— Где вы его взяли? — смеясь, спросил Шебуев.
— На пожаре. Горел здесь в улице деревянный дом. Разумеется, собралась толпа зрителей, и впереди всех стоит, заложив руки
