и жирно.

С этой ночи Варвара Дмитриевна стала относиться к дочери, как ко взрослой.

— Я, вероятно, нехорошо делаю, Люба, — говорила она ласково и серьёзно, — но я не умею, не могу иначе, я должна, мне кажется, всё говорить тебе, на всё отвечать. Может быть, это вредно и отнимет у тебя весёлость лучших лет жизни, убьёт тебе душу, — но я не знаю, не знаю, как быть!

Девочка немножко волновалась и покровительственно утешала мать, чувствуя её боль и отчаяние.

— Ты не бойся, мама, пожалуйста!

И мать, подчиняясь её ласкам, любящему взгляду синих глаз, серьёзному выражению лица, словно теряла ощущение расстояния между собой и дочерью. Каждый вечер, укладываясь в постель, Люба просила:

— Ну иди, мамочка, садись, говори! Скорее!..

В исходе девятого года своей уродливой жизни Варвара Дмитриевна слегла в постель, провалялась года два в бесплодной борьбе с какой-то тихонько разрушавшей её болезнью и однажды ночью незаметно никому умерла.

Матушкин, толстый, краснорожий, с выкатившимися от скуки и пьянства глазами, долго смотрел на маленький сухой труп, крепко потирая лоб.

Комментарии

Городок Окуров

Впервые напечатано, без эпиграфа, с подзаголовком «Хроника» в «Сборнике товарищества «Знание», книга двадцать восьмая, СПб. 1909, книга двадцать девятая, СПб. 1910, и одновременно отдельной книгой в издательстве И.П. Ладыжникова, в Берлине (1910). При подготовке текста повести для одиннадцатого тома собрания сочинений в издании «Жизнь и знание» (СПб. 1914) М. Горьким был снят подзаголовок, а в 1923 г., редактируя повесть для издательства «Книга», М. Горький внёс эпиграф.

Начало работы над повестью относится, по всей вероятности, к середине 1909 г.: под машинописным текстом первой части «Городка Окурова», подготовленной для «Сборника товарищества «Знание», рукою М. Горького сделана пометка: «Capri, — 909, сентябрь». К концу года была закончена работа над всей повестью. В письме к И.П.Ладыжникову, написанном в конце ноября 1909 г., М. Горький извещал его: «…посылаю конец «Городка». Общий заголовок: «Городок Окуров. Хроника» (Архив А.М. Горького). Тогда же в одном из писем М. Горький сообщал, что «Городок Окуров» — первая часть задуманного им произведения об уездной России, второй частью которого будет «Кожемякин» и третьей — «Большая любовь».

По поводу «Городка Окурова» М. Горький 18 августа 1911 г. писал П.X. Максимову: «…Вы говорите: «не видал Окурова, у нас на юге таких городов нет». Знаю, что ваши Окуровы поживее наших, но больше таких, как наши, их свыше 800. Да к ним же отнесите города, подобно Симбирску, Пензе, Рязани, Калуге — много их. И заключены в них великие миллионы русских людей» (журнал «Молодая гвардия», 1937, номер 6, июнь, стр.46).

После Великой Октябрьской социалистической революции в статье «О действительности» (1931) М. Горький писал о том, что «отлично знакомые нам городки Окуровы превращаются в центры социалистической культуры. Это похоже на сказку, но это — факт. Башкирия и Узбекистан, глухая тайга Сибири и Карелия, Молдавия и Чувашия — все в один голос радостно и гордо заявляют: воскресли к новой жизни, встали на ноги, работаем, понимаем глубокий смысл нашей работы, да здравствует партия, наш вождь!».

В другой статье, «О самом главном» (1932), М. Горький говорит о быстром процессе «социалистически революционного самопознания» народов СССР: «Он растёт, этот процесс, растёт вширь и вглубь, это — процесс оздоровления всей страны, возрождения к новой жизни, к творчеству новой культуры. Исчезают древние городки Окуровы, гнездища тупых мещан, людей ленивого ума, мелких паразитов, которые всю жизнь жульнически старались разбогатеть на крови рабочих, крестьян и умирают полунищими. Вместо Окуровых в центрах промышленности создаются новые, социалистические города, уничтожая в стране древний идиотизм мещанства, скопища деревянных особнячков, в три окна, душные чуланы… где изо дня в день непрерывно шла мелкая борьба зоологического индивидуализма слепых, себялюбия, самости, ячества, зависти, жадности и всякой гадости».

Повесть включалась во все собрания сочинений.

Печатается по тексту, подготовленному М. Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

Жизнь Матвея Кожемякина

Впервые напечатано в «Сборнике товарищества «Знание»: часть первая — в книгах тридцатой и тридцать первой, СПб. 1910, часть вторая — в тридцать пятой, СПб. 1911, часть третья — в тридцать шестой, СПб. 1911, и часть четвёртая — в тридцать седьмой, СПб, 1911. Одновременно повесть была издана отдельными выпусками издательством И.П.Ладыжникова в Берлине, под заглавием: «Матвей Кожемякин. Повесть». Вторая часть имела подзаголовок «Постоялка».

Первая часть повести была напечатана в «Сборнике товарищества «Знание» с заголовком: «Городок Окуров. Хроника» и сопровождалась примечанием редакции: «Продолжение. Начало напечатано в XXVIII–XXIX сборниках «Знание». На шмуцтитулах в верхнем правом углу — мелким шрифтом: «Городок Окуров», посредине страницы крупным шрифтом: «Матвей Кожемякин». Начиная со второй части (имеющей подзаголовок «Постоялка»), повесть выходит без заголовка «Городок Окуров». Третья и четвёртая части напечатаны лишь с цифровым обозначением частей. Подготавливая повесть для собрания сочинений в издании «Книга», М. Горький озаглавил её «Жизнь Матвея Кожемякина» и снял подзаголовок, сохранив деление на четыре части.

«Жизнь Матвея Кожемякина» была задумана как вторая часть «Городка Окурова» (см. примечание к «Городку Окурову»), но в процессе работы выросла в самостоятельную повесть.

Над повестью «Жизнь Матвея Кожемякина» М. Горький работал с конца 1909 г. до ноября 1911 г. Весной 1910 г. он закончил первую часть, осенью 1910 г. была закончена вторая, и писатель приступил к работе над третьей частью.

21 ноября 1910 г. он писал М.М. Коцюбинскому: «Кожемякина» осторожненько пишу. Тема — строгая и становится всё строже, требует всё более обдуманного и осторожного отношения. Как по канату ходишь» (Архив А.М. Горького). И позднее, 6 мая 1911 г., в письме к нему же: «За третью часть Кожемякина — опасаюсь, языка не нахожу для неё, пока» (Архив А.М. Горького).

В июле 1911 г. М. Горький послал третью часть повести И.П. Ладыжникову, уведомив его при этом, что вскоре пришлёт и четвёртую. 30 октября 1911 г. М. Горький сообщил А.Е.Грузинскому об окончании работы над повестью. В некоторых письмах М. Горький говорил о социальной значимости этого произведения. В переписке М. Горький неоднократно обращал внимание своих корреспондентов на образы Маркуши и «дяди Марка». 6 мая 1911 г. он писал М.М. Коцюбинскому: «Рад, что вы заметили Маркушу, это для меня почти символическое лицо. В третьей части тоже будет Маркуша, но уже на религиозной почве стоящий» (Архив А.М. Горького). В другом письме (весна 1913 г.) М. Горький называл философию Маркуши жульнической философией (Архив А.М. Горького). Писатель возражал против сближения образа «дяди Марка» с личностью революционера-народника Г.А. Лопатина, сделанного В.С. Миролюбовым, и писал ему осенью 1911 г.: «В предыдущем вашем письме вы, без всяких оговорок, заявили о тождестве Марка Васильева с Г.А. Лопатиным, чем повергли меня в грусть. Я — портретов с живых людей не пишу и, само собою разумеется, Марк с Лопатиным не имеет — не может иметь — что-либо общего, ибо я Лопатина с внутренней стороны не знаю. Уверен, однако, что мысли Марка ему чужды» (Архив А.М. Горького).

Г.В. Плеханов 21 декабря 1911 г. писал М. Горькому о «Жизни Матвея Кожемякина»:

«Вы хотите знать моё мнение об этом Вашем труде? Вот оно.

Пушкин, прочитавши принесённую ему Гоголем рукопись «Мёртвых душ» в первом наброске, воскликнул: «Боже, как, однако грустна Россия!» То же должен будет сказать про себя каждый серьёзный читатель, вдумавшись в «Кожемякина»… Но это впечатление грусти, разумеется, не вина автора, а его большая заслуга: вед как нельзя более грустен тот предмет, за изображение которого он взялся. В его книге мы имеем дело всё с той же мрачной средой, всё с тем же «тёмным царством», которое изображал ещё Островский. Добролюбов думал, что уже конец пришёл этому тёмному царству, а оно просуществовало 50 лет после его смерти, да и теперь продолжает существовать, вися, как тяжёлая гиря, на ногах русского народа. Но история не оставляет в покое этого царства, она подсылает в него микробы мысли, которые вызывают в нем брожение и разложение. В «Кожемякине» именно и изображён процесс такого брожения, и изображён мастерскою рукою. Кто захочет ознакомиться с этим процессом, тот должен будет прочитать «Кожемякина», как должен прочитать некоторые сочинения Бальзака тот, кто хочет ознакомиться с психологией французского общества времён реставрации и Луи-Филиппа. Раз это так, — а я уверен, что это так, — то автор может гордиться своим делом»

Г.В.Плеханов, Искусство и литература, М. 1948, стр.756–757

Повесть включалась во все собрания сочинений.

Печатается по тексту, подготовленному М. Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

Большая любовь

Отрывок текста от слов «…Летом Варвара Дмитриевна…» до слов «…с непогасшей улыбкой на лице» впервые напечатан, под заглавием «Из повести «Большая любовь», в сборнике «Белый цветок», изд. Общества борьбы с туберкулёзом. Полтава 1912, и в газете «Правда», 1913, номер 1/205, 1 января, под заглавием «Большая любовь» с подзаголовком «Отрывок повести» и ссылкой на первую публикацию.

Остальная часть произведения печатается впервые.

«Большая любовь» — начало задуманной М. Горьким третьей части произведения об Окурове (см. примечание к «Городку Окурову»). Повесть осталась незаконченной.

Первые упоминания о повести «Большая любовь» содержатся в письмах М. Горького, относящихся к концу 1909 и к 1910 г. В одном из них писатель говорит о своём замысле написать повесть о русской девушке — носительнице «большой любви».

В другом письме М. Горький, сообщая о своей работе над повестью, центральными образами которой будут мать и дочь, говорит о необходимости воспитания у детей «большой любви». «Большая любовь» — это любовь к родине, любовь к своей нации и человечеству. Ей присущи вера в силу человеческого разума, искреннее удивление перед красотой души человека.

В письме к одному из редакторов журнала «Современник» в декабре 1909 г. М. Горький рассказывал о работе над повестью и говорил, что ему понадобятся тысячи слов нежных и простых и тысячи — смешных и гневных.

В сохранившейся рукописи текст повести «Большая любовь» заканчивается словами: «Ну иди, мамочка, садись, говори! Скорее!..». Последние два абзаца написаны на отдельном полулисте. Сохранились также две отдельные записи М. Горького, почти совпадающие по содержанию, которые можно рассматривать как наброски к повести «Большая любовь». Приводим одну из них:

«Из рассказа «Большая любовь»

Девушка говорит человеку, который кажется ей достойным её внимания:

— Мне хотелось бы сказать вам какие-то новые, большие слова о родине, о том, как надо её любить, как нужна ей наша любовь, пусть — маленькая, но — любовь!

Доктор, немножко прищурив глаз, смотрел на её шею и думал: «Она и кокетничает оригинально, плутовка!»

— Говорите вы, говорите, а всё не о том, всё — мимо, — сказал Кожемякин, покачивая большой головою. — Не по росту вам, сударыня моя, слова эти — родина, любовь и прочая…»

Слова,