идиллию.
Цыганов. Ты познакомь ее с женой.
Черкун. Ах да! Вы позволите?
Лидия. Пожалуйста… Но как вы… резко отнеслись к бедному городу…
Цыганов. Теперь-то, я знаю, вы оцените нежность моей души и все другие мои достоинства…
Черкун. Все, что я вижу, — сразу нравится или не нравится мне.
Цыганов. У него — никаких достоинств!
Лидия. Человек из одних недостатков — это уж нечто определенное…
Цыганов (заметил Надежду). Гм… Да познакомь же ее с твоей женой, Жорж!
Черкун. Анна! Вот ей, вероятно, нравится эта милая картина… она у меня любит покой, тишину, любит мечтать…
Лидия. Многие в этом видят поэзию…
Черкун. Трусы, лентяи, усталые…
Цыганов. Кто эта почтенная матрона, с которой идет сюда твоя жена?
Лидия. Это моя тетя…
Черкун. Знакомься, Анна.
Богаевская. Вот, Лидуша, представляю… они сняли у меня большой дом…
Анна. Я очень рада… что все устроилось так быстро и хорошо.
Цыганов. Да здравствует акцизный надзиратель! Это он — виновник торжества…
Лидия. Тише, — в саду его жена…
Цыганов. Это его жена?.. Гм… (Рассматривает Надежду.)
Анна. Но я так устала… хотелось бы скорее приехать куда-нибудь…
Богаевская. Сейчас подадут паром…
(Надежда медленно уходит.)
Черкун. А на берегу — нас уже дожидаются лошади этого купца… как его?
Богаевская. Притыкин… Лидуша, я поеду в лодке… распоряжусь там… надо для них…
Анна. О, не беспокойтесь…
Черкун. Мы не беспомощны…
Лидия (тетке). Подожди! (Анне.) Вы ездите верхом?
Анна. О нет!
Лидия. Жаль. Я хотела предложить вам мою лошадь… Там, выше по реке, есть брод…
Анна. Благодарю вас… Я боюсь лошадей… Я видела однажды, как лошадь убила мальчика… С той поры мне кажется, что всякая лошадь хочет убить человека.
Лидия (улыбаясь). Но в экипажах вы ездите? Не боитесь?
Анна. Нет, не так. Там впереди меня сидит кучер или извозчик.
Черкун. Может быть, это очень трогательно, Анна, но ей-богу… неостроумно!
Анна. Я вовсе не пытаюсь быть остроумной…
Цыганов (Лидии). Итак, я снова вижу вас!..
Черкун. Иногда следует попытаться, знаешь ли!
Цыганов. Ведь это почти чудо, а?
Лидия. А может быть, это только доказательство, как тесна жизнь?
Богаевская (Анне). Вы посмотрите, какой нарядный городишко… (Отводит Анну ближе к плетню.)
Цыганов. Вы стали еще красивее… И что-то новое явилось у вас в глазах…
Лидия. Вероятно, это скука…
Черкун. Вам скучно?..
Лидия. Мне кажется — жизнь вообще не очень весела.
(Идет Редозубов со стороны станции. Подходит, останавливается, кашляет. Его не замечают. Поднимает руку к фуражке, — быстро опускает ее, как бы испугавшись, что это движение замечено.)
Черкун. Не ожидал, что вы так скажете…
Лидия. Почему?
Черкун. Не знаю… Но мне казалось — вы иначе должны смотреть на жизнь…
Лидия. Что такое жизнь? Люди. Я много видела людей, они однообразны…
Редозубов. Я — здешний градской голова…
Василий Иванов Редозубов… голова.
Черкун (холодно). Что же вам угодно?
Редозубов. Я к старшему. Вы — начальник?
Цыганов. Мы оба начальники, — можете это представить?
Редозубов. Все равно. Вам лес на шпалы понадобится?
Черкун (сухо). Милейший, о делах я буду говорить через неделю, не раньше…
(Пауза.)
Редозубов (удивлен). Вы… может, не того…
Черкун. Что?
Редозубов. Я сказал… я, мол, голова здешний…
Черкун. Я это слышал… ну-с?
Редозубов (сдерживая гнев). Мне шестьдесят три года… я староста церковный… весь город мне подчинен…
Черкун. Почему вы думаете, что мне нужно знать все это?
Цыганов. Почтеннейший! Когда мы несколько придем в себя — мы обязательно примем во внимание все ваши редкие качества…
Черкун. А пока оставьте нас в покое. Когда будет нужно — мы вас позовем!
(Редозубов, смерив Черкуна гневным взглядом, молча идет прочь.)
Анна. Зачем ты… так обидно, Егор? Он же старый…
Черкун. Нахал! Я знаю таких… Это не голова, а — пасть… глупая и жадная пасть… я знаю…
Цыганов (Лидии). Как вам нравится этот рыжий буян?
Лидия (сухо). По совести — не очень.
Богаевская. Лида, нужно идти.
Анна. Мой муж всегда немного резок… но в сущности…
Черкун. Он мягок и добр, — ты это хотела сказать? Не верьте ей… Я именно таков, каким кажусь…
Лидия. До свиданья… Ой! Этот человек не умеет обращаться с лошадью… (Быстро идет направо, за ней Богаевская.)
Богаевская. Так мы вас ждем…
Цыганов. Благодарим и не замедлим.
Анна. А где этот студент… наш студент?
Черкун (смотрит на город). Не знаю.
Анна. Можно его попросить, чтобы он посмотрел за вещами, как ты думаешь? Степе — неудобно…
Черкун. Он — не лакей…
Цыганов. Жорж! Ты смотришь на этот город, как Атилла на Рим… До чего все измельчало на свете!
Черкун. Отвратительный городишко… У этой женщины были любовники?
Цыганов. Однако, брат… это вопрос!
Анна. Егор! Фи!
Черкун. Что? Ты шокирована? Ты не знаешь, что многие женщины имеют любовников?
Анна. Об этом не говорят так…
Черкун. Они не говорят, я — говорю. Это безнравственно?
Анна. Неприлично и… грубо.
Черкун. Я думал — безнравственно. Были, Сергей?
Цыганов. Не знаю, мой друг. Не допускаю… И если мне скажут про нее что-нибудь… в этом роде — не поверю…
(Идут Притыкин, Дунькин муж.)
Притыкин. Пожалуйте, готово! Вещи ваши унесли на паром; прошу покорно!
Цыганов. Благодарю вас! Захлопотались вы, а?
Притыкин. Помилуйте!.. Пустяк… к тому же долг гостеприимства…
Цыганов. Вы — милейший человек, право! А скажите — что у вас здесь пьют?
Притыкин. Всё!
Цыганов. А что предпочитают пить?
Притыкин. Водку…
Цыганов. Вкус грубый, но — здоровый…
(Проходят.)
Черкун (Анне). Идем…
Анна (берет его под руку). Почему ты вдруг стал такой… сумрачный? Скажи!
Черкун. Я устал…
Анна. Это неправда… ты никогда не устаешь…
Черкун. Ну, так влюбился…
Анна (тихо). Зачем так грубо, Егор? Зачем?
Дунькин муж (подходит). Ваше сиятельство…
Черкун. Пошел прочь…
Анна (дает монету). Возьмите…
(Уходят.)
Матвей (выскакивает). Сколько дала?
Дунькин муж. Двугривенный. А всего мне попало рубль двадцать…
Матвей. Эх ты… А мне — два пятака…
Притыкин (кричит). Эй, парень!
Матвей. Бегу… (Убегает. Через плетень лезет Павлин.)
Павлин. Рубль двадцать, говоришь?
Дунькин муж (робко). Рубль двадцать.
Павлин. Покажи-ка… Н-да, верно… А за что? а? На, паршивец! Ступай… Стой! Сказал бы я тебе одну штучку… сказать?
Дунькин муж. Помилуйте, Павлин Савельич…
(Редозубов идет.)
Павлин (строго). Иди, иди! Чего трешься тут:
Редозубов. Ушли?
Павлин. Ушли…
Редозубов. С девицей ихней о чем говорил?
Павлин. Вообще… но ничего не мог… Я даже рубль ей дал.
Редозубов. Зачем? Она может сказать, что ты подкупал ее…
Павлин. Я — мысленно дал, Василий Иванович… Я только подумал — а что если я ей дам рубль? И решил — не поможет! Избалованная девица… (Редозубов смотрит на город, не слушая.) Василий Иванович! А ведь она беглая, Дунькина мужа дочь… сама в этом созналась…
Редозубов (вдруг, строго). А ты знаешь, что мне сам губернатор руку подает?
Павлин (благоговейно). Как же не знать! Это все знают:
(Пауза. Из окна доносится голос Степана.)
Редозубов (негромко). Кто это говорит?
Павлин (тихо). Ивакина племянник… студент…
Редозубов (так же). Молчи…
(Слушают. Где-то жалобно воет собака, дергает коростель.)
Степан. Вот построим новую дорогу и разрушим вашу старую жизнь… (Смеется.)
Редозубов (негромко). Слышал?
Павлин (убежденно). Врет он…
Редозубов. Помни! (Идет прочь. Павлин за ним.)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сад Богаевской. На деревьях растянута парусина, под ней простой, некрашеный стол, очень большой; за столом Черкун, перед ним ворох бумаг, карты, чертежи. Дом — с левой стороны, к нему ведет широкая дорожка, в глубине сада — забор. Под деревьями налево, в плетеном кресле, сидит Анна с книгой в руках.
Анна (потягиваясь). Тебе жарко?
Черкун. Конечно.
Анна. А Сергея Николаевича все нет… Ты всегда больше работаешь — и всегда ты вместе с ним. Почему?
Черкун (не поднимая головы). Он имеет то, чего у меня мало, — опыт, знания…
Анна. Но он такой… распущенный.
Черкун. Знания ценнее нравственности…
(Пауза.)
Анна. Какие любопытные все здесь. Подсматривают за нами, следят… Наивные люди…
Черкун. Говоря проще — идиоты…
Анна. Вот и теперь в соседнем саду кто-то ходит вдоль забора и смотрит в щели. Я вижу, как блестят глаза.
Черкун. Черт с ними… пускай блестят…
Степан (идет). Ну-с, нанял я этого Матвея Гогина, вот его паспорт…
Черкун. Не давайте: она сунет его куда-нибудь и потом будет спрашивать у меня, куда сунула… Это не очень забавно…
Степан. Ну, люди здесь! Удивительная дичь! Смотришь на них и начинаешь сомневаться в будущности России… А как подумаешь, сколько тысяч сел и городов населено такими личностями, — душой овладевает пессимизм во сто лошадиных сил…
Черкун. Пессимизм для рабочего человека — излишен, как белые перчатки. Что, каков этот Матвей?
Степан. Кажется, не очень глуп… Вот он сам идет. Я вам не нужен?
(Матвей подошел. Одет чище, чем в первом акте.)
Черкун. Нет. (Матвею). Ну-с, что скажете?
Матвей. Хочу поблагодарить вас, барин, за то, что взяли меня…
Черкун. Меня зовут Егор Петров, я так же, как и вы, крестьянин, а не барин. Благодарить нам друг друга не за что: вы будете работать, я буду платить вам деньги. А если вы вздумаете жульничать, я вас прогоню и отдам под суд… Это понятно?
Матвей. Понял. Уж постараюсь вам…
Черкун. Увидим… Идите.
Матвей (подумал, помялся). Покорно благодарю…
Черкун (взглянув на него). Все-таки?
Матвей. Чего-с?
Черкун. Ничего! Ступайте…
(Пауза.)
Анна. Как ты требовательно относишься к людям, Егор…
Черкун. Так они относились ко мне…
(Пауза.)
Анна. Тебе нравится Татьяна Николаевна?
Черкун. Ее племянница — больше.
Анна. Зачем ты дразнишь меня?
Черкун. Зачем позволяешь? Протестуй…
(На заборе показывается голова Гриши Редозубова.)
Анна (пугливо). Смотри, Егор! Смотри…
Черкун (удивлен). Вам что нужно?
Гриша (улыбаясь). Ничего. Я так… из любопытства только…
Черкун. Вы кто?
Гриша. Редозубов… сосед ваш…
Анна. Как он добродушно улыбается! Ты предложи ему, пусть идет сюда…
Черкун. Ну… идите же к нам! Познакомимся, что ли…
Гриша. Мне тут не перелезть… я — толстый…
Анна (смеясь). А вы идите через ворота…
Гриша. Мм… улицей, значит? Ладно… (Исчезает; идет Цыганов.)
Черкун. Вот тебе и развлечение.
Цыганов. Хотел уснуть и — не мог, черт побери! Летают уездные мухи джж, джж! И с размаха в стекло — бумб! Садятся на нос, щекочут…
Черкун. И, вероятно, голова болит со вчерашнего…
Цыганов. Да-а, знаешь… радушная встреча инженеров в уездном городе для меня сошла не совсем благополучно… Что такое они здесь пьют?
Черкун. Притыкин называет это зверобоем…
Цыганов. Штука высокого давления… Ты знаешь, Жорж… такая странность! У меня, видимо, начинается… отрыжка, что ли. Вдруг сегодня вспомнил эту… брюнеточка такая… как ее звали? Хористка из оперетки… она потом утопилась в Мойке… ты знал такую?
Черкун. Нет…
Цыганов (задумчиво). Маленькая… милые глазки… И вот сейчас одна муха, которой я поджег папиросой крылья, почему-то напомнила мне эту девочку… как ее имя?
Анна (смотрит по направлению к дому). Что это? Он… смотрите!
Цыганов. Галлюцинация?
Гриша (в тяжелой меховой шубе). Вот и я… ф-фу! Трудно мне!
Черкун. Послушайте вы… тип! Зачем это вы так нарядились?
Гриша (улыбаясь). В шубу-то? Это меня отец выпаривает… чтобы я похудел: мне осенью в солдаты идти… так вот он жир из меня выпаривает…
Цыганов. Остроумно…
Черкун. И вы позволяете так издеваться над собой?
Гриша. Чего же? С ним много не поспоришь… дерется. Да, может, и в самом деле, если похудею, не возьмут в солдаты-то!
Черкун. Ну, вот что — снимите шубу. На вас противно смотреть. Как вам не стыдно? Над вами, наверное, девицы смеются, — подумайте! Что за уродство! Вы должны сказать отцу, что больше не хотите… носить шубу в жару,
