на тебя сердиться?
П р о х о р. Ну, ну! А ты знай край, да не падай! Дурак он! Женщине в актрисы надо идти али вообще куда-нибудь… какая она жена ему?
Л и п а (входит). Прохор Иванович…
П р о х о р. Ну?
Л и п а. Управляющий спрашивает…
П р о х о р. Я твой управляющий… и больше никаких! И нечего тебе тут плутать, Плут`онша… брысь!
С е м ё н (Липе). Чего ему надо?
Л и п а (робко). Спрашивает, можно ли видеть.
П р о х о р. Меня? Нельзя. Я — невидим… Скажи ему, что он болван и жулик…
С е м ё н (смеётся). Разве жулики бывают болванами?
П р о х о р У нас, брат, и жулики не больно умны.
С е м ё н. Люблю я, когда вы сердитесь… смешно очень!
П р о х о р. Вот — благодарствую! Государственный ум у тебя, брат, право!
Л ю д м и л а (входит, в капоте). Здравствуйте…
(Дуня молча кланяется, Семён, ухмыляясь, шаркает ногами, Прохор крутит усы и крякает.)
Л ю д м и л а. Молока мне. Вы чего, Семён, расцвели?
С е м ё н. Видя вас — ликует вся природа… вот как!
П р о х о р. И животные.
С е м ё н (фыркая). Это я — животный?
П р о х о р. Коли говоришь — вся природа, стало быть, и скоты все…
С е м ё н (хохочет). Ой, ей-богу… вот ловко!
Л ю д м и л а (Дуне). Видите — родитель у него при смерти, а он — зубы скалит. (Семён немедленно стал серьёзен.) Вы, Дуняша, поучили бы его приличиям, как, бывало, меня учили…
Д у н я. Я-с…
С е м ё н (тоном оправдания). Родитель — седьмой месяц хворает.
П р о х о р. Человек — вообще решительный, а умереть — не решается…
Д у н я (невольно). О, господи…
П р о х о р. Что?
Д у н я. Я так…
П р о х о р. Как?
Л ю д м и л а (Дуне). Вы идите куда вам надобно. Дядя Прохор безнравственный, и вам, девушке, неприлично с ним сидеть. (Дуня уходит.) Не люблю шпионок. (Прохору.) Послушайте, испанец!
С е м ё н. Похож!
П р о х о р. А ты видел испанцев? Тесто!
С е м е н. И видел. В цирке один плясал.
Л ю д м и л а. Я пойду спать, в четыре встану, а вы будьте готовы идёт?
С е м ё н. Кататься?
Л ю д м и л а. На тройке.
П р о х о р. Хочешь с нами? Бери жену, и едем…
С е м ё н (чешется, грустно). Не поедет она. Да и Павел тут…
Л ю д м и л а. Что — Павел?
С е м е н. Не того… неловко…
Л ю д м и л а. Вам неловко? Почему?
(Семён усмехается смущённо, Прохор смотрит на него, безнадёжно качая головой.)
В а с с а (входит). Семён, ступай в контору.
П р о х о р (вслед племяннику). Да не очень умно распоряжайся, не так, как в прошлый раз.
В а с с а (Людмиле). Ты меня видела?
Л ю д м и л а. Нет.
В а с с а. Что же не здороваешься?
Л ю д м и л а (ласково). Ой, простите! Забыла…
П р о х о р (встал). Здравия желаю…
В а с с а (уклоняясь от поцелуя невестки, спокойно, строго). Ты что делаешь, Людмила?
Л ю д м и л а (не сразу). Не знаю… честное слово, мама! Не знаю… (Быстро ушла.)
П р о х о р. Бум!
В а с с а (мягко, миролюбиво). Прохор Иваныч, вот вы человек неглупый, не злой…
П р о х о р. Главное — неглупый! Вот-с…
В а с с а. Вы понимаете, надо быть, что поступки ваши конфузят весь дом и дело старинное в постыдном виде выставляют пред людьми…
П р о х о р. Слышал эти речи не однажды от брата Захара и всегда говорил ему, что учить меня — поздно-с…
В а с с а (тише). Неужто не жалко вам молодую женщину, девочку почти, — ведь ей — жить…
П р о х о р. Извините! В молодых женщинах и девочках я понимаю значительно больше вас… равно как и многих женщин почтенного возраста насквозь вижу…
В а с с а (медленно). Павел — племянник вам…
П р о х о р. Сделайте любезность — скажите ему, что если он голубей моих кошками травить будет — уши оборву-с!
В а с с а (не сразу). Значит — вы враг семье?
П р о х о р. Это вы — оставьте! Семья! Братец покойный не без вашего наущения по миру меня пустил было — не забыли вы об этом? Семья-с? Благодарствую! Тридцать тысяч слизали моих, — будет! Хе!
В а с с а (тихо). Воевать, значит, желаете?
П р о х о р. Чего-с? Как это? С кем?
В а с с а. С племянниками, разумею…
П р о х о р. Оставьте увертюры наши, всё равно — не вывернетесь! Никаких войн! Закон существует, Васса Петровна, эдакое римское право: моё суть моё! Отыдет Захар в селения горние, мы с вами мирно разделимся, и никаких увертюр! Желаю здравствовать… (Ушёл. Васса смотрит вслед, странно наклоняясь, точно хочет прыгнуть на него. Входит Наталья, садится за стол, наливает себе чаю.)
В а с с а (глухо). Что Павел?
Н а т а л ь я. Успокоился немножко… (Молчание. Васса ходит по столовой.) Жалко его…
В а с с а. Что?
Н а т а л ь я. Жалко, говорю, его…
В а с с а (не сразу, тихо). Мне вот арестантов жалко… некоторые совсем безвинно в тюрьме сидят, и дела никакого нет им… а на воле привыкли работать. Тех жаль, кому работать хочется, а — нечего…
Н а т а л ь я. Иные живут хуже арестантов…
В а с с а (задумчиво). Меня вот никто не жалел. Как Захар банкротиться затеял — была я Павлом беременна, на шестом месяце… Тюрьмой, судом дело пахло — мы о ту пору под заклад тайно деньги давали… чужого добра полны сундуки, всё надо было спрятать, укрыть. Я говорю — Захарушка, погоди! Дай мне ребёнка-то родить! А он как зыкнет… да! Так и возилась я в страхе-трепете месяца два…
Н а т а л ь я. Вот, может, оттого и родился Павел-то кривобокий…
В а с с а. Это он после… лет пять было ему, когда заметила я, что криво растёт… Да… То ли ещё было!
Н а т а л ь я. Вы с тем служащим, которого намедни прогнали, разговаривали?
В а с с а. Чего с ним говорить? Негоден, ну — иди себе!
Н а т а л ь я. А про жизнь говорили?
В а с с а. Чью жизнь?
Н а т а л ь я. Про всю… про всех?
В а с с а (не понимает). Невдомёк мне — о чём ты это?
Н а т а л ь я (поучительно). Он вот говорил, что всякое дело — грех.
В а с с а (удивлена). Экой дурак!
Н а т а л ь я (задорно). Почему это? Вы всех ругаете…
В а с с а (усмехаясь). Значит, дело — грех? Работа — грех? До чего доходят… чтобы лень свою оправдать… Помнится — был эдакой странник, это ещё до тебя… Сидит в кухне и проповеди говорит, вот так же — дескать, все дела рук человеческих — грех один. А я и говорю: «Ты, милый, положи хлеб-то, не тронь его, не ешь, он руками сделан. Не греши-ка, друг, да уходи вон…» Так и прогнала.
Н а т а л ь я (ворчит). А может, правда-то его…
В а с с а (не слушая, звонит). Мудрят всё.. Захар не мудрил, да из простых мужиков вот куда дошёл.
Н а т а л ь я (встаёт). И помирает.
В а с с а. Ну, что ж? Пожил!
Н а т а л ь я. Вы жаловались на него…
В а с с а. Это баба жаловалась. Распутник он был всю жизнь… от распутства и помирает… А кроме этого, ему цены нет… нет похвалы достойной.
(Входит Липа.)
Н а т а л ь я (уходя). Вы всегда то одно, то другое говорите…
В а с с а (тихо). Дура… (Липе.) Кто вчера вечером у Прохора был?
Л и п а. Евгений Мироныч какой-то…
В а с с а. Адвокат из города… не знаешь? О чём говорили?
Л и п а. Не слыхала.
В а с с а. Почему?
Л и п а. Заперлись они…
В а с с а. А через отдушину в печи? Забыла?
Л и п а. Тихо они очень…
В а с с а. Смотри ты, еретица!
Л и п а. В а с с а Петровна! Да я ли…
В а с с а. Помни, кто ты есть!
Л и п а. В монастырь бы я…
В а с с а. Монастырь? (Задумалась.) Я те дам монастырь! (Мягче.) О тебе заботятся… Вытри рожу, ну? Отпусти тебя, — ты пропадёшь! Позови Михаила… Ты что, Павел?
П а в е л (в двери). Так.
В а с с а. Всегда — так. А что такое — так?
П а в е л. Ничего…
В а с с а (смотрит на сына с недоумением). Господи Исусе… откуда это идёт? Какие-то всё никудышники… бездельники…
П а в е л. Что же мне делать? Места я себе не нахожу… сердце умирает…
В а с с а. Коли не умеешь с бабой справиться, — терпи… до поры…
П а в е л. До какой? Эх, мамаша, жестокий вы человек…
В а с с а. Я-то? Так!
П а в е л. Сыном своим вы готовы землю копать, как лопатой, лишь бы денег добыть…
В а с с а (тихо). Шёл бы ты, Павел, в монахи!
П а в е л (изумлённо). Я? Зачем?
В а с с а. А куда тебе деваться?
П а в е л (пугливо). Мамаша… вы — серьёзно?
В а с с а. Ну да…
П а в е л (обозлился). Нет уж… это вам не удастся! Ишь вы… а-а? Нет-с…
В а с с а. Ты с кем говоришь?
П а в е л. С вами!
В а с с а (негромко). Вон!
П а в е л (уходя). Не боюсь… ишь вы!
(Васса
