на пьедестал. Он сказал всего несколько слов, ибо снаряды падали все ближе и баррикады ждали своих защитников, среди которых не было больше Ярослава Домбровского.

— Генерал Домбровский пал на баррикаде улицы Мирра, убитый версальцами. Шпионы сеяли среди коммунаров слухи о его измене. Некоторые подозрительно относились к Домбровскому, потому что он был иностранцем. Но солдаты всегда верили ему, а солдаты никогда не ошибаются в своих чувствах. Мы с гордостью заявляем всему миру: да, нами командовал Ярослав Домбровский, талантливейший генерал и великий революционер польского народа! Его жизнь и смерть чисты и прекрасны. Кто слаб сердцем, кого точит сомнение, страх, пусть вспомнит человека, который не знал ни страха, ни позора отступления. Он был факелом, героем Всемирной республики! Прощай, наш друг! Не считай, что ты умер на чужбине. Спасибо тебе, гражданин Домбровский. Спасибо тебе, польский народ, за такого сына.

Близкие и далекие разрывы снарядов беспорядочно вставляли точки в речь Вермореля. Нервная спазма перехватила ему горло, он остановился, но тысячи глаз, устремленных на него со всех концов площади, вернули ему силу.

— Домбровский боролся и пал за наше дело, как за свое, так неужели мы, парижане, сдадимся? — проникновенно спросил Верморель.

— Нет! — всплесками прокатился крик.

— Пусть не панику сеют бомбы версальцев, пусть они сильнее разжигают наше мужество и гнев. Нет с нами живого Домбровского, но с нами его ненависть, его вера! Теперь мы твердо знаем, что пролетарии всех стран до конца вместе. Поклянемся же над его телом, что мы уйдем отсюда только затем, чтобы победить или умереть.

— Клянемся! — крикнула площадь, заглушая грохот канонады, потрясая поднятыми вверх огнями факелов, ружьями, фуражками, кулаками.

И они сдержали свою клятву.

Баррикада, возведенная на улице Мира со стороны Плас Опера.

Группа коммунаров у поверженной Вандомской колонны.

Победа побежденных

После жестоких боев версальцы захватили ратушу. Управление Коммуны эвакуировалось в восточные предместья, в мэрию XI округа.

В библиотечном зале мэрии Делеклюз собрал членов Коммуны и высших командиров. Он молча следил, как они входили, стряхивая песок и грязь с мундиров, и рассаживались за длинным столом — спокойные, сосредоточенные. Вдоль стен, в маленьких нишах и на высоких стеклянных шкафах, стояли мраморные бюсты великих французов. Делеклюз подумал, что старый Вольтер, и Дидро, и неистовый Марат, и неунывающий Беранже, и Расин могут гордиться его товарищами.

Секретарь Коммуны Арно отмечал в списках отсутствующих.

— Ранвье?

— Он на Бют-Шамоне устанавливает артиллерию.

— Риго?

— Убит у Пантеона, — сказал Варлен. — Я только что оттуда.

Голова его была перевязана. Из-под потемневшего от копоти и крови бинта возбужденно блестели глаза.

— Пиа?

Молчание.

— Сбежал, — раздался наконец чей-то презрительный голос.

— Франкель?

— Он отправился кажется к Врублевскому, — ответил кто-то.

Арно не расслышал. Пальба с кладбища Пер-Лашез заглушала все звуки.

— Закройте, пожалуйста, окна, — попросил Арно.

Трудно было удивить хладнокровием собравшихся здесь людей. Поведение Арно, привычно склонившегося над бумагами, не удивляло, а создавало обстановку спокойной серьезной работы. Коммуна жила, несмотря ни на что. Это собралась не измученная, отчаявшаяся горсточка храбрецов-фанатиков, это заседала Коммуна Парижа.

Когда Делеклюз заговорил, все затаили дыхание — настолько тих был его слабый старческий голос. Некоторые слова можно было угадать только по движению губ. Но там, где отказывал слух, помогало сердце. Они понимали каждое слово Делеклюза. Он сказал, что еще не все погибло. Еще можно держаться.

Пафос его был старомоден. Так держались ораторы Конвента. Казалось, он явился оттуда, из времен Великой Французской революции.

Глаза его горели, он протянул дрожащую руку, как бы поддерживая надежды, энергию и веру сидящих перед ним людей. Они встали и зааплодировали великолепному примеру долга и мужества. Надежды не было, но чувства долга и ненависти возродили в их усталых сердцах энергию.

Варлен ушел на самый тяжелый участок — площадь Шато д’О.

Верморель верхом на лошади уехал отыскивать подкрепления. В эти часы его можно было видеть повсюду: он появлялся на баррикадах, среди артиллеристов, в госпиталях. Он шутил, подбадривал, помогал. От знойного солнца некуда было скрыться, лошадь его вспотела, бока ее запали, а Верморель был свеж, весел, и те, кто пожимал его руку, чувствовали какую-то бодрящую прохладу.

Под вечер в мэрию неожиданно приехал посланник Соединенных Штатов Уошберн. Несмотря на жару, он был затянут в парадный дипломатический мундир, на груди блестели ордена, в руках треугольная шляпа с плюмажем и лентами. Невозмутимый Антуан Арно принял его так, как будто прием послов был для секретаря Коммуны обычным делом. Уошберн от имени прусского командования предложил выступить посредником между коммунарами и версальцами. Условия он обещал следующие: военные действия приостанавливаются; версальские войска оставляют Париж; Национальная гвардия продолжает охранять город; в течение определенного срока происходит переизбрание Коммуны и Национального собрания.

Предложение американца было неправдоподобно заманчивым. Для умирающей Коммуны эти условия были спасительными.

Арно хотел немедленно разыскать Делеклюза и доложить ему обо всем, но Уошберн сказал, что он приедет за ответом завтра. Пусть Коммуна как следует обсудит этот вопрос.

Он поспешно распрощался и уехал.

Делеклюзу не понравилось вмешательство американца. Что побудило его проявить такую заботу о Коммуне? Откуда возникло это торопливое благородство?

Арно высказал догадку: может, быть, американцы хотят приостановить пожары, боясь, как бы не пострадали их дома?

— Но почему же тогда Уошберн поспешил удалиться? — недоумевал Делеклюз. — В самом деле, если он желает остановить кровопролитие, если он хочет спасти имущество американцев, зачем же ему оттягивать на сутки перемирие? Нет, здесь что-то не то, не говоря уже о подозрительно выгодных условиях.

Принимая доклады, организовывая подкрепления, подписывая приказы, отвечая десяткам людей, толпившимся в его кабинете, старый революционер не переставал думать о странном посещении Уошберна.

Ночь не принесла прохлады. Казалось, воздух был раскален пожарами и яростью сражения. На южном берегу Сены Врублевский отбил одну за другой четыре атаки версальцев и, перейдя в контрнаступление, отбросил противника за реку Бьевр. На севере всю ночь при свете факелов коммунары укрепляли подступы к рабочим районам.

Артиллерийская пальба не прекращалась. Артур и Рульяк находились на площади Бастилии. Врублевский послал их сюда для связи с отрядом Нерваля, и они помогали таскать камни, устанавливать орудия, готовиться к завтрашнему бою.

Улица Риволи (май 1871 года).

Под утро пошел дождь. Обессиленные, мокрые, они вместе с несколькими коммунарами забрались в разбитый мебельный магазин и с комфортом разлеглись на мягких диванах. Артур заснул, прижимая к себе ружье, но вскоре кто-то сильно потряс его за плечо. С трудом разняв веки, он увидел над собою Луи. Артуру показалось, что его рыжие волосы окружал солнечный нимб, маленькие уши просвечивали на солнце нежно-розово, как лепестки. Артур улыбнулся этому неуместному сравнению и вскочил. Было уже утро, ясное, солнечное. Версальцы начали наступление.

В разгаре боя среди защитников площади распространился слух о перемирии. Передавали подробности о переговорах с пруссаками, о визите Уошберна. Некоторые утверждали, что версальцы уже подписали условия, другие сомневались.

Командир отряда Нерваль ничего толком не мог ответить. Он видел только одно: настроение людей резко изменилось. Мысль о перемирии все сильнее овладевала измученными гвардейцами.

— Какого черта мы тут деремся, если они договорились? — сказал сосед Артура. — Все равно по условиям — Париж наш!

— А если это враки? — спросил Артур.

— Во всяком случае, наверное, с пруссаками договорились. Они нас примут.

Слухи становились все упорнее. Связной из штаба подтверждал, что он собственными глазами видел в мэрии XI округа американского посланника. «Длинный такой, как бильярдный кий, — рассказывал он, — губы тонкие, вроде вермишели…»

— Убирайся к дьяволу со своей вермишелью! — заорал на него Нерваль. — Все это провокация, граждане!

Тяжелый снаряд ударил в середину баррикады. Камни взметнулись высоко вверх вместе с землей и песком и с грохотом посыпались на площадь. Артур вскочил, отряхиваясь. Нерваль отозвал его в сторону.

— Беги на площадь Шато д’О. Там Варлен. Узнай, правда ли, что болтают, или нет.

На площади Варлена не было. Артур бросился вперед по бульвару Сен-Мартен, где шел бой. Разбитая артиллерией баррикада на перекрестке была покинута, но версальцы топтались где-то впереди, сдерживаемые ружейным огнем. Артур ничего не понимал. Кто стреляет? Откуда? Он пригнулся за развороченным валом булыжников, озираясь по сторонам. Из ворот его позвал слабый голос. Там лежал раненный в ногу гвардеец. Он сказал, что коммунары засели на верхнем этаже дома. Артур поднял его и, поддерживая, помог взобраться по лестнице. Двери квартир были заперты. На верхнем этаже Артур, невольно улыбаясь, дернул ручку звонка. Тоненько, совсем по-мирному звякнул колокольчик. Дверь открыл Варлен.

— Вам кого? — они расхохотались. Даже раненый гвардеец смеялся.

— Мы заметили тебя сверху, — сказал Варлен Артуру.

В комнатах висел синий пороховой дым. Известка хрустела под ногами. У окон стояли коммунары. Они стреляли вниз. Отсюда открывался вид на ворота Сен-Дени и на пересекающую бульвар улицу Фобург. Дом превратился в крепость. В перегородках были пробиты дыры. Двигаясь от окна к окну, гвардейцы переходили из одной квартиры в другую и стреляли.

— Неплохо? Этому меня научил Домбровский.

О перемирии Варлен ничего не знал.

— Одно из двух: или все это ложь, или подлая провокация, — сказал он. Влажные глаза его сузились. — Я вчера видел Рида. Он встретил утром Уошберна со свитой. У них зашел разговор об «ужасах кровопролития», и знаешь, как выразился Уошберн? Он сказал: «Все, кто принадлежит к Коммуне, и те, кто сочувствует ей, будут расстреляны». Подожди, ты не горячись. Так вот. Перед Ридом ему стесняться нечего, и, выходит, если Уошберн приехал в Совет Коммуны, то с единственной целью заманить нас в ловушку. Ты отправляйся к Делеклюзу. Предупреди его. Я не могу сейчас отлучиться. Останови их любой ценой.

К Варлену подошел лейтенант.

— Версальцы обходят дом слева, — сказал он, козырнув черной рукой.

Артур сбежал вниз по лестнице. Он хорошо знал этот район. Не выходя на улицу, дворами, через сарайчики, заборы, помойные ямы, он перебрался к Старым докам и, миновав баррикады у казармы Дуан, направился к мэрии.

Молва о переговорах, о том, что пруссаки берут под свою защиту коммунаров, как круги на воде, расходилась во все стороны от мэрии XI округа. Эти слухи разъедали волю гвардейцев. Чем ближе Артур подходил к мэрии, тем печальней становилась картина. Группы раненых тянулись к восточным фортам, надеясь на нейтралитет пруссаков. Вместо того чтобы укреплять баррикады, командиры ждали приказа о перемирии.

А в это время Совет Коммуны заслушивал сообщение Арно о посредничестве Уошберна. Мнения разделились. Делеклюз и Верморель призывали к осторожности. Не имея доказательств, они руководствовались только чутьем революционеров. Тейс, Арно и еще несколько человек поддерживали их. Однако все остальные считали, что Коммуна ничем не рискует. Перед ними возникла надежда, и они тянулись к ней,