Тут у меня две муфточки по своим анкетным данным на подозрении.
— Чего ж вы ждете?
— По правилам безопасности, Андрей Николаевич, пока испытание идет, на линии нельзя работать.
— Но измерение можно прекратить, если вы уверены, что дело в муфтах.
— А я разве сказал, что уверен? — покачал головой Наумов. — Поручиться нельзя. Муфту вскрыть — на два часа работы. А вдруг окажется — не угадали? Вслепую играть — проиграть можно.
— Вскрывайте обе сразу.
— А может, я зря на них грешу. — Мягкое лицо Наумова сморщилось. — Напрасно вы меня пытаете, Андрей Николаевич. Есть у нас измерители, — где покажут, там копать будем.
Андрей посмотрел на гуляющих без дела работниц и сердито сказал:
— Ответственности испугались?
— Вы меня ответственностью не корите. — Наумов не умел сердиться и стыдился этого. — Думаете, нам не совестно перед людьми сидеть тут и загорать?
Андрей пошел к машине. Вслед ему кто-то из кабельщиков сказал:
— Называются ученые. Учат их, учат — все без толку. Никакой помощи.
Молодой ломкий голос Якушева тихо возразил:
— Не туда бьешь.
Андрей поднялся внутрь измерительной машины. Две трети ее занимала испытательная установка. В узком промежутке между задней стенкой и пультом сидел молодой техник Малинин. Насвистывая сквозь зубы, он смотрел на стрелки приборов.
— Свистишь? — спросил Андрей, пожимая молча протянутую руку.
— Успокаивает, — объяснил Малинин. Он, не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону двора. Остекленный кузов машины не- вольно притягивал глаза людей, на ней сосредоточились сейчас все надежды. В ней горели выпрямительные лампы, тихонько гудели трансформаторы, среди вынужденного безделья сотен людей, среди притихших фабричных корпусов это был единственный островок, где шла напряженная работа.
Молодые ткачихи в халатах, облепленных обрывками пряжи, в туго завязанных косынках, проходя мимо автобуса, насмешливо осведомлялись у Малинина:
— Эй вы, молодой человек… Москву поймали?
— Не мешайте ему, девчата, видите, товарищ занят — никак заснуть не может.
— Молодой человек, а вы не сделаете нам электрическую завивку своим аппаратиком?
— Хоть бы занавески были, — поежился Малинин, — а то слов но стекла зажигательные на меня наставили. Дымиться начинаю…
Проверив запись и убедясь, что Малинин сделал все возможное, Андрей понял, что ему надо уйти, но уйти, ничего не сказав, было стыдно. И чем дольше он оставался, бестолково топчась на месте, тем труднее было уйти и тем виноватее он себя чувствовал. Никогда ни на одной аварии он не испытывал такого удушающего бессилия. У него не получалось с локатором — эти проклятые искажения! — он во всем виноват. Малинин и Наумов имели полное право упрекать его. Для чего он примчался сюда? Толкается, мешает, с умным видом задает вопросы и ничем не может помочь. В стекло постучали — горбоносый мужчина в наспех накинутом на плечи пальто манил Андрея пальцем.
— Главный инженер, — пробурчал Малинин и без видимой надобности стал перебирать рукоятки на пульте.
Андрей вышел из машины и попал в объятия главного инженера. Тот откуда-то уже узнал и звание и должность Лобанова, беспокойная надежда мерцала в его глазах. Андрею стало горько и смешно оттого, что главный инженер заботливо взял его под руку и, заглядывая в лицо, спрашивал, как обстоят дела. Так обращаются с врачом, когда тяжело болен близкий.
Выслушав неутешительный ответ, молодой усатый технолог, который шел рядом со своим начальником, сказал возмущенно:
— Да понимаете вы, что цеха стоят! Мы программу срываем. Каждая минута — это сотни метров тканей!
— У них голова не болит! — сказал кто-то сзади.
— За что ж им государство денежки платит?
— Странно, — продолжал технолог, вызывая Андрея на спор, — странно, попробовал бы у нас инженер не знать, почему станок испортился.
— Мы бы такого инженера на тачке вывезли, — пробасила пожилая ткачиха.
— Ираклий Григорьевич, что ж людей держать, может быть, отпустим?
— Тогда придется, товарищи, в воскресенье работать, — останавливаясь, громко сказал главный инженер.
Работницы зашумели, послышались сердитые возгласы по адресу Лобанова, в нем видели сейчас виновника всех бед. Андрей растерянно оглядывался и повсюду встречал гневные лица. Ираклия Григорьевича оттеснили, он смешливо сморщился: «По-воюй-ка, дорогой ученый, с бабами».
— На воскресенье я из-за вас, товарищ начальник, не останусь, — кричала Андрею большеротая чернобровая бабенка. Она с силой тянула его за пуговицу тужурки, заставляя обратить на себя внимание.
— Третий выходной штурмуем. Мне муж и так разводом грозится. Вы, что ли, будете за меня белье стирать?
Андрей осторожно высвободил пуговицу, но женщина сейчас же схватилась за другую и затараторила еще быстрее. Толпа вокруг Андрея увеличивалась.
— Аварийщики! — кричали ему. — Несознательные люди!.. Написать про них!
— Что за шум, а драки нет? — весело поинтересовался Наумов, пробиваясь на помощь Андрею. Чувство профессиональной солидарности взяло у него верх над недавней обидой. Кабельщики помогали своему мастеру с тыла:
— Ну и голоса, как это у них пряжа не рвется с таких голосов.
— Эти бабы что горшок: что ни влей — все кипит…
Внушительный рост Лобанова и то, что его вел под руку главный инженер, все это до сих пор несколько сдерживало женщин. Зато с тем большей злостью они взяли в оборот Наумова, с ним можно было не церемониться:
— Ты нашей пряжи не касайся, мы свое дело справляем.
— Не то что вы, загорать сюда приехали!
— Небось в наших штанах ходишь!..
Кабельщики подошли, защищая своего мастера, пуская в ход нехитрые испытанные шутки. Андрей выбрался из толпы и, стараясь не попадаться на глаза главному инженеру, завернул в первый попавшийся цех. Это была упаковочная. Пожилой маляр не торопясь, со вкусом надписывал на ящиках адреса. Из-под кисточки тянулась черная вязь букв: «Запорожье. Горторг».
— Им сколько всего? — спросил один из плотников.
— Пять.
— Не выйдет. Больше готовых нет.
За верстаком плотник строгал доску. Что-то привлекло внимание Андрея, некоторое время он стоял, не понимая, что же именно заставило его остановиться. Желтая стружка завивалась вокруг рубанка, завивалась и спадала пышными буклями. Стружка… что-то связанное с этой стружкой…
Андрей потер висок.
Сзади кто-то окликнул его. Это был молодой технолог с усиками.
— Повреждение нашли, товарищ Лобанов! Все в порядке. Там вас спрашивают, — быстро говорил он, подходя к Андрею. — Никак вы производством нашим интересуетесь? Так вы сюда смотри те. Какая ткань! Синевато, а?
Мягкий, глубокий цвет, мы над ним бились… — Он увлек за собой Андрея, приветливый, сияющий, безостановочно говорливый. Напрасно Андрей пытался вернуть недавнее томительно-напряженное ожидание, мысли его сбились.
У выхода они обогнули маленький строгальный станочек. Резец замер посредине пути, врезавшись в металл. Застигнутый в разгар работы, устремленный вперед, он был еще полон движения. Тонкий завиток стружки крутился у носика резца. Стружка, самая обыкновенная, в сиреневых отливах перекала, мокрая от мыльной воды, она косо торчала, скрученная в виток. Еще немного, еще последнее усилие — и деталь готова…
Андрей остановился, положил руки на мокрую холодную станину. Технолог продолжал что-то радостно рассказывать.
— Подождите, пожалуйста, — умоляюще попросил Андрей. Он отломил стружку. Острые кромки впились в кожу. Андрей потянул стружку за концы, они сжимались и разжимались, пружиня, они напоминали ему броню кабеля. Он растягивал стружку, пока она не сломалась; тогда он нагнулся и поднял целый ворох колючих стружек. Лицо Андрея слегка побледнело. Технолог смотрел на него с интересом.
…Открытие всегда наступает внезапно. Сколько бы ни ждать, ни стремиться к нему, сколько бы раз оно ни появлялось в мечтах, все равно в тот миг, когда оно возникает, единственное настоящее, оно подобно ослепительному взрыву. За какие-то секунды мозг Андрея представил стружку в виде специальной обмотки, которую вот таким же способом можно растягивать, изменяя характеристику. Если подключить такую катушку, то искажения скомпенсируются; он мысленно прикинул по формулам, как все изменится, — и все, все стало поразительно простым и ясным. Тут же, не выпуская из рук стружки, он принялся возбужденно объяснять технологу:
— Вы понимаете? Догадался! Вот здесь. Смешно! Как это про сто. Тут и емкость и индуктивности. Сделать вот такую катушку. Включить ее в разрез… А мы бились, бились…
Испуг, и радость, и недоверие горели в его глазах. Он говорил не умолкая. Вместе с технологом они поднялись к Ираклию Григорьевичу.
— Уж знаю, нашли, — сказал главный инженер, — у меня информация налажена.
Андрей растерянно заморгал:
— Откуда вы знаете?
— Порча найдена пятнадцать минут назад, — официально подтвердил энергетик, стоявший у стола главного инженера.
— Нет, не то, — рассмеялся Андрей. — Я нашел, как искажения уничтожить. Вы понимаете, там, внизу, у вас в упаковочной… На стружки смотрю. Если скомпенсировать… Понимаете, даже смешно… — И он снова начал повторять ход своих рассуждений.
Вероятно, никто из присутствующих, кроме энергетика, не понимал ни терминов, ни сути открытия Андрея, но все слушали его, сочувственно улыбаясь, поздравляли его и пожимали ему руку.
Он хотел было отодвинуть бумаги, положить перед Ираклием Григорьевичем свои стружки и рассказать все подробно. Потом он опомнился, смутился, отвел в сторону энергетика и, прижимая к груди промасленные стружки, опять стал рассказывать ему, как это все произошло. Он боялся, что ему не поверят, внезапность этой счастливой находки пугала его.
— Смотрю на стружку, и вдруг меня осенило, — возбужденно повторял он.
— Поздравляю, — рассеянно сказал энергетик. — Вот полюбуйтесь. Наш Ираклий сидит довольный. А разобраться, так это он виновник аварии. Не хочет подстанцию строить. Ну, ничего, даром ему это не пройдет. Теперь мы ему организуем, такой шурум-бурум…
Андрей вспомнил разговор с Дмитрием Алексеевичем.
— А что? Правильно, — засмеялся он. — Так и надо вашему Ираклию.
Он вышел в приемную и попросил у секретарши разрешения позвонить по телефону. Сперва он позвонил в лабораторию, а потом набрал номер Марины.
Он договорился приехать за Мариной на работу. Она сослалась было на дела, но он категорически заявил: «Мне во что бы то ни стало надо увидеть вас».
На площадке широкой мраморной лестницы Архитектурного управления Андрей столкнулся с тем самым молодым человеком, которого он впервые увидел с Мариной. Андрей обрадованно поздоровался. Он не обиделся даже на безразличный кивок, которым Вадим ответил ему, — ничто сейчас не могло нарушить его счастливого настроения. Высокие сводчатые коридоры, и бронзовые фигурные ручки дверей, и толстая любопытная дама, которая помогла ему найти комнату Марины, — все казалось удивительно приветливым.
Ему пришлось подождать, пока Марина освободится: двое каких-то солидных мужчин — судя по разговору, строители — доказывали ей, что гранит для облицовки задерживается в пути.
Андрей сел в сторонке, наслаждаясь возможностью беспрепятственно наблюдать за Мариной. Никто не обращал на него внимания. Кроме стола Марины, в комнате было еще два стола, за ними работали сотрудники отдела, около них тоже сидели посетители. На степах были развешаны эскизы проектов новых зданий, на подоконниках стояли какие-то деревянные модели. Все, что имело какое-то отношение к Марине, было ему важно и дорого.
Марина читала бумаги, которые совали ей строители. Солнце отсвечивало на ее медных волосах, и дымная тень от них падала на щеку. На ней был полосатый джемпер с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди. Андрей впервые мог при дневном свете, не торопясь, разглядывать Марину и не упускал ни одной мелочи. Каждая минута приносила ему новые открытия. Оказалось,
