– Он тебя тоже не узнает, – сказал Антон. – Где твоя шевелюра? Где твои голубые глазки? Господи, какими мы стали.
– Какими?
– Плохими.
– Почему мы не становимся лучше? – сказал Рувим.
– Потому что мы продукты, а продукты портятся.
Рувим обвёл кружком Вику. Когда Магда, приехав в Питер, пришла к Антону, снимок стоял за стеклом в шкафу. Она стала искать среди этих птенцов своего, и вот что поразило Антона – нашла! Заявила, что там на фото он самый привлекательный.
– А это кто? – ткнула в обведённую кружком.
– Староста наша.
Что-то в его голосе прозвучало.
– Кто она нынче?
Антон не удержался:
– Строит нам коммунизм.
– Как это?
– Без подробностей.
Рувима она опять спросила про старосту класса, Вику. Рувим, не стесняясь, выложил всё, как есть. Магда спросила: уверены ли они, что она не виновата?
– Мне это не важно, они не имеют права так обращаться с женщинами. – Рувим ответил резко, отвернулся.
* * *
В начале февраля заснежило, навалило сугробы пушистого снега, дни стояли солнечные, не таяло. Отметить статью Лиза решила за городом, в субботу, на лыжах. Не надо брать с собой ни лыж, ни ботинок, всё есть на лыжной базе корабелов в Комарове.
В Комарове было много солнца, безветренно. Поехали на сопки. Деревья стояли притихшие, оторопев от навалившейся на них снежной тяжести. Некоторые ещё удерживали листву. Когда-то Антон занимался слаломом, кое-что еще помнилось. Лиза крутила на крутых склонах лучше его. Щучье озеро ещё не замёрзло. Зима чувствовала себя робко. Лиза тоже держалась смущённо. Привыкала не то к зиме, не то к их редкому общению.
У раскидистой чёрной берёзы постояли рядом, ствол берёзы был тёплым, блестела ярко-белая тишина. Антон слышал, как дышит Лиза. Стоял долгую минуту, чувствуя, что Лиза ждёт, он обнял её, поцеловал, ощутил, как она ответила телом. После этого они замерли.
Лиза прислушалась:
– Шипит?
Со всех сторон слышался шёпот. Они поняли, когда на них рядом, с ели, обрушился снежный пласт. Ветра не было, хвоя не промёрзла, снег сползал, падал, ветви распрямлялись. Лизу обсыпало снегом – лицо, брови, она жмурилась, не отряхивая снег.
Ничего не происходило, опять медленно, сверху, сползал с берёзы толстый пласт снега, они знали, что он сейчас рухнет на них, и не трогались с места. И он действительно рухнул, обсыпал их, и они засмеялись от удовольствия.
Лучше было отнести поцелуй к благодарности за прогулку. Для него это ничего не значило.
Настороженно спросил себя: «А зачем это мне?» Давно ему не было так спокойно, точно свалилась тяжкая ноша, как тот снежный пласт, и можно было распрямиться, как ветвь чёрной берёзы. Он мысленно улыбнулся своему возвращению.
Вышли на просёлок, он привел их к поляне, где стоял большой жёлтый дом с колоннами.
– A-а, вот и он, – сказала Лиза. – Зайдём.
Сняли лыжи, обмели ноги. На дверях была синяя вывеска: «Лыжная база», ниже – номер почтового ящика. Лиза нажала на кнопку звонка, показала дежурной свою красную корочку. Вошли в тепло небольшой приёмной.
Появилась дама в меховых сапогах, с высокой причёской.
– Здравствуйте. Нам, пожалуйста, два кофе, – сказала Лиза.
Дама оглядела их:
– У нас тут не ресторан. Вы, собственно, кто?
– Меня Серёжа давно приглашал, – сказала Лиза.
– Какой Серёжа?
– Сергей Мигунов.
– Сын Виктора Сергеевича? – Дама расцвела. – Тогда конечно, тогда другое дело.
Их пригласили в гостиную, устланную коврами. Там был бар, стойка из чёрного дерева, горел камин, обложенный диким камнем.
– Серёжа – он кто? – спросил Антон.
– Знакомый. – Лиза протянула руки к огню в камине. Добавила: – Поклонник.
– А кроме того? – спросил без любопытства. Понимал, что следует расспросить, проявить интерес.
– Будущий дипломат, – сообщила она. – Хорош собой и папашей. Папаша шишка.
– Ну и как у вас? Продвигается?
– Погулять ещё надо. Пока не спохватились. – Она подмигнула Антону.
Антон кивнул благосклонно. Лиза перечислила:
– Играет в гольф. Готовит диссертацию. Изучает испанский. Блестящее будущее.
– У тебя шансы есть?
– Шансы не только у меня, есть ещё шансонетки. Идёт охота.
– Хочешь победить?
– Он хороший любовник, а как муж… много о себе думает. Но и упустить обидно. Лишиться шикарной жизни.
Брачная тема женщин всегда волнует: помолвка, свадьба, развод.
– А вы? – спросила Лиза явно из вежливости.
– Дела давно минувших дней.
Он подумал: вот есть жених, а позволяет себе, но тут же уличил себя, ведь и он тоже позволяет.
Один партийный босс с подачи Арсения попросил Антона обработать материалы для диссертации. Формула эта, грубо говоря, означала сколотить ему диссертацию. Ему необходимо было остепениться. «Это нормально, – увещевал Арсений. —
Готовят речи даже президентам». Материалы «надыбал» один архивист. Должно вроде хватить. Босс предложил Антону сумму, которая исключала нравственные проблемы, как выразился Арсений.
Материалы заинтересовали самого Антона. Они касались тридцатых годов, тогда шла работа над планом ГОЭЛРО. Его создавали крупнейшие энергетики России. Михаил Шателен, профессора Горев, Графтио, Круг. Имена легендарные. На кафедре ещё сохраняли кабинет Шателена. Там висели портреты авторов первых ГЭС страны. Многие из них в 1930 году были арестованы по делу «Промпартии». Их обвиняли в шпионаже и во вредительстве. Это был, пожалуй, первый большой процесс такого рода. Наибольшее впечатление на Антона произвело загадочное поведение руководителя «Промпартии» профессора Леонида Рамзина. На портрете был молодой красавец, аристократ, с чуть высокомерной физиономией. На процессе он не отпирался: да, создал тайное правительство, да, вредители, шпионы. Часть обвиняемых расстреляли, часть получили сроки. Самого Рамзина отправили в шарашку. Он считался выдающимся теплотехником. Это он создал новинку – прямоточный котёл. Было странно, что его пощадили, затем выпустили, а затем, к всеобщему удивлению, стали награждать. Талант его расцветал. Сталинская премия первой степени, ордена, должности, одна за другой. Выдвинули в Академию наук, но тут сорвалось. Академия единодушно забаллотировала его. Проявила, к удовольствию Антона, свою независимость. Видимо, Академия не желала иметь в своём составе провокаторов, да ещё сталинских любимцев. Ещё сохранялась некая щепетильность, нравственные требования не рухнули. Антон не понимал, ведь Сталин не мог оценить преимущества прямоточных котлов, тут было что-то другое.
Что именно, историк бы выявил, но Антон так и оставил этот вопрос открытым, для интриги.
Заказчик был доволен, Антону хотелось самому опубликовать свою работу, но, как говорится, уговор дороже денег.
Ему нравились истории изобретателей, приключения мысли, драмы идей. Он поразился, узнав, что его профессор Лосев считает одним из самых успешных русских учёных Сергея Лебедева, того, что изобрёл синтетический каучук.
* * *
Они пришли сюда незадолго до её отъезда. Старинный Сампсониевский собор, построенный в память Полтавской победы.
Магда стала обходить приделы. Постояла перед иконостасом. Осматривала икону за иконой.
Антон пошёл купить свечку, поставить в память о матери. Когда вернулся, Магды не нашёл. Отыскал её в правом приделе. Она молилась. Кланялась опять и опять перед какой-то иконой, говорила, говорила. Он разобрал только: «…Ну, помоги, подскажи…» Лицо её было мокрым от слёз. О чём она молилась? Он ждал. Она обернулась к нему, стала руками вытирать лицо, улыбнулась виновато.
На улице он всё же не утерпел, спросил. Она затрясла головой, чтобы молчал. «Не хочу… Не хочу», – повторяла сдавленно. Видно, боялась разрыдаться. Ходьба немного успокоила её.
Получив премию, Антон, как положено, устроил мальчишник. Нынче втроём. Это было всё, что имелось в наличии. Мальчишник состоял из школьных друзей, это самое прочное, что остаётся навсегда. Сидели Антон, Арсений Балаян, Рувим Гринберг. Собрались у Гринбергов. Его Броня наготовила им винегрет, голубцы, каждый принёс спиртное, было ещё виски.
Прощались с прошедшим годом, строили планы. Антон мечтал наконец закончить свою работу над устойчивостью. Когда-то профессор Лосев привлёк его к созданию регулятора частоты. Вскоре это надоело, тем более что энергетики считали эту проблему академической. Да и заработок не устраивал, он ушёл в «Гидропроект». Однако проблема поселилась в нём, не давала покоя. Появился вариант регулятора многообещающий.
– Откладывал-откладывал, а теперь доконаю! – объявил он с торжеством.
– Что-то похожее было уже в прошлом году, – напомнил Арсений. – Обычные новогодние мечтания.
– Хочу заняться личной жизнью, – объявил Антон, – лыжи, филармония. Стоят собрания сочинений Диккенса, Гончарова, никак не доберусь до них. Начну читать – думаю, нет, это не срочно, надо заняться делом, как будто это не дело. Сяду работать – думаю, а ведь мечтал ходить в бассейн.
– Я ставлю себе маленькие цели, – сказал Рувим. – Удалось ликвидировать помойку возле двенадцатой больницы – я доволен. Теперь возьмусь за свалку в Шувалове.
– А я вообще не собираюсь вкалывать на эту власть, – сказал Арсений. – Они стараются только для себя, любимых. Элитные дома, яхты, самолёты, всё супер, люкс. Все эти депутаты, министры… Как все пели раньше: «Владеть землёй имеем право, Но паразиты – никогда!» Фиг получилось.
– Да, страну, конечно, грабят, – сказал Антон, – мало честного осталось. Такую страну угробили!
– Зато доктора наук размножаются, – вставил Гринберг.
Главное было держаться друг за друга. Их дружба была лучшим приобретением. То, что произошло у Антона с Магдой, не обсуждалось. Объяснить толком Антон не мог, не хотел. Просто – не получилось.
Арсений был уверен: если бы она не уехала, Антон уже отпал бы от неё, всё дело в разлуке, разлука раздувает чувства, разлука украсила их роман, по сути, обычный роман, таких у Антона хватало. Но тут, конечно, всё красиво: их отцы – враги, отцы воевали друг с другом, дети влюбились. Вопреки своим народам.
Арсений, человек деловой, считал, что Антон должен взять отпуск, слетать в Берлин, и, как говорил поэт: «Ты прилетишь, и ты найдёшь совсем не то, что ты оставил». Наверняка будут довольны.
Рувиму не нравилось, что она немка. Среди антисемитов немцы для него были самые неисправимые. Арсений допытывался, что за семья.
– Кто у неё отец, он воевал?
– Наверное.
– Ты с ним общался?
– Нет.
– Почему?
– Не пришлось.
– Напрасно не общался, всё же это много значит – родители, родословная.
– А ты свою Юлю оформлял в отделе кадров?
– Не смешно. Ты мне не безразличен, ты уверен, что её отец не нацист?
Антон улыбнулся:
– В этом уверен. Но это ничего не меняет. Я её люблю, этого достаточно.
Арсений внимательно разглядывал его:
Антон никому не мог толком объяснить, почему они с Магдой расстались. И ничего нельзя исправить, с этим надо примириться. Так и останется: он – тут, она – там. Постепенно всё зарастёт, ибо всё зарастает.
Новый год встречали у Гринбергов. Компания была небольшая. Все парами. Антон пригласил Лизу, но она давно договорилась со своим Серёжей. В самый канун он извинился, сообщил, что с родителями летит в Лондон, отца
