операционное исчисление и наступающую ночь.

Анна Тимофеевна звонила домой и беспокойно допытывалась у детей: сыты ли они, все ли благополучно.

Поиски, однако, ни к чему не привели. Теряя всякую систему в работе, Николай начал метаться от одного предположения к другому. Самоуверенность Юры исчезла, он перестал балагурить, затих и издали опасливо обходил Люду, не упускавшую случая справиться у него о лимузине.

Однажды, истинно женским чутьем угадав, что Корсаков вот-вот готов опустить руки, Анна Тимофеевна рискнула:

— Николай Савельевич, в схеме чего-то недостает, — мягко сказала она. — Чтобы поднять кривую, надо ввести какой-то добавочный элемент — трансформатор, реле — или увеличить обороты, словом — что-то изменить.

Николай сам давно уже пришел к такому заключению, но прятал его от себя. Он ответил, что в схеме нигде не указано такое приспособление.

— Оно должно быть, — настаивала Анна Тимофеевна.

Тогда он не выдержал.

— Хорошо, мы его введем. А вы подумали, что в этом случае может измениться все! Одно потянется за другим, и все труды наши пойдут насмарку! Прикажете все начинать сызнова?

Анна Тимофеевна сжала виски ладонями.

— Это ужасно, — тихо сказала она, — я не привыкла так работать. Мы сами превратились в арифмометры, в какие-то шаблоны.

Николай осторожно положил ей руку на плечо.

— Вы знаете так же, как и я, что многие приборы мы выпускаем лучше, чем мистеры Харкеры. К несчастью, в этом случае мы пошли по харкеровским следам. Что ж, значит, нужно шагать до конца, и вдвое, втрое быстрее, будь он неладен.

Арсентьев, слишком далекий от практических вопросов, помочь им ничем не мог. Миновал день, другой, неделя, а они топтались на том же месте.

Убедившись, что они уперлись в тупик, Николай решил обратиться к старшему консультанту института, профессору Попову.

Весна в городе начинается с черного цвета. Зима отступает в тень переулков, за решетки садов, выглядывая оттуда ноздреватыми, грязными горами снега, но армия дворников лопатами, скребками, ломами продолжает гнать ее из города, сбрасывает с крыш в каналы, вывозит на пустыри, на окраины, за заставы. Мокрый асфальт блестит, словно начищенный ваксой. Булыжная мостовая, отдохнув за зиму под толстой коркой льда, весело подбрасывает тарахтящие грузовики. Ошалелые от солнца и тепла воробьи лихо скачут между мокрыми, черными ветвями деревьев.

Солнце слепило Николаю глаза. Он расстегнул пальто, размотал шарф, подставляя лицо и шею под первую нежную теплынь. Он шел по Лесному проспекту, завидуя простому и ясному труду дворников, вагоновожатых, милиционеров — всех тех, кто имел возможность первыми встречать весну на пороге города, не терзаясь загадками мистера Харкера и не тоскуя о любимой работе. И так хорошо было на улице, что, приближаясь к дому профессора, он нее замедлял и замедлял шаг, — жаль было расставаться с солнцем.

Дружба Николая с профессором началась еще со студенческой поры. Александр Константинович Попов читал курс лекций по основной специальности; очень скоро он обратил внимание на способности студента Корсакова. За четверть века своей научной работы Александр Константинович подготовил сотни инженеров; многие переписывались и встречались с ним и по сей день, приезжали за советами, защищали диссертации, преподавали на его кафедре и в соседних институтах; у него создалась своя школа, как он называл шутя, — «поповичей». Однако с немногими из них складывались у Александра Константиновича такие дружеские отношения, как с Корсаковым. Коренастый застенчивый крепыш привлекал его неунывающим упорством и дерзкой пытливостью суждений.

Война не прервала их дружбы. С фронта Николай аккуратно писал Александру Константиновичу коротенькие письма, а из Бессарабии отправил ему несколько бутылок вина, коробку табаку и долго мучился — не обидится ли старик?

По возвращении в Ленинград он нашел Александра Константиновича постаревшим: глубокие залысины убегали под самое темя, морщины изъели широкий лоб; лишь фигура его сохраняла прежнюю стройность, особенно заметную и приятную у стариков. Когда они обнялись, тот же свежий запах одеколона и крепкого трубочного табака исходил от его загорелой кожи.

К желанию Николая работать у Арсентьева Попов отнесся неодобрительно:

— Леонид Сергеевич — любитель занятий весьма отвлеченных, да и почтителен к тому же не по летам.

Александр Константинович предложил поступить в аспирантуру, но Николай отказался. За годы войны он истосковался по работе, почти физически ощущал нетерпеливый зуд в ладонях. Александр Константинович понял его и не стал настаивать.

Дверь отворила Мария Степановна, домашняя работница Попова, строгая чопорная старуха. Когда Николай увиделся с ней после войны, они, стоя в передней, долго жали друг другу руки, и Мария Степановна не удержалась — всхлипнула; однако стоило Николаю направиться в кабинет Александра Константиновича, она остановила его:

— Молодой человек, — с такими ногами? — и, поджав губы, следила за тем, как смущенный Николай, мгновенно опять превратившийся в студента, вернулся и вытер о половичок подошвы. Сегодня он вспомнил об этом, когда было уже поздно.

— Молодой человек, — начала Мария Степановна, и Николай, съежившись, попятился к половичку.

— Александр Константинович на кухне, — сказала она, удостоверившись, что следов на паркете не будет.

— На кухне?

— Лыжи увязывает, никому не доверяет.

Николай прошел на кухню.

Александр Константинович стоял у плиты в женском переднике и тряпкой смазывал лыжи.

— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал он. — Рук не подаю, — грязные. Вы на лыжах ходите?

— После войны ни разу.

— Ну конечно, вы же заняты! Нет, вы серьезно считаете, что у вас нет времени для спорта?

— Нехватает, — неосторожно признался Николай.

Александр Константинович отбросил тряпку и подступил к Николаю вплотную:

— Профессор Осипов, один из крупнейших математиков Союза, — мастер лыжного спорта, превосходный альпинист. Академик Лукин — капитан яхты. Известно вам это? Кандидат технических наук Ботвинник — чемпион мира по шахматам.

— Ну, я думаю, что наоборот: чемпион мира Ботвинник — кандидат технических наук, — попробовал вывернуться Николай.

— Имейте в виду: в следующую зиму вытащу на лыжи. Нехватает времени! Да ваш коэфициент полезного действия пятнадцать-двадцать процентов! Спрессуйте ваш рабочий день и увидите, какие там резервы времени. Ну, ладно, — остановил он сам себя подобревшим голосом, — это тема следующей лекции. Рассказывайте, что у вас слышно.

Он вымыл руки, сбросил передник и пригласил гостя в кабинет. Разговаривать с Александром Константиновичем было удивительно легко. Он обладал трудным умением слушать. По мельчайшим недомолвкам, интонациям он улавливал подлинное отношение собеседника к предмету разговора, следил за ходом его мысли, пытаясь понять причины ее поворотов. Мозг его совершал в это время напряженную работу.

Из скупых слов Корсакова он живо воссоздал весь узел отношений, завязавшихся вокруг прибора, включая Арсентьева, Родина и самого Николая.

Ведя за собою Александра Константиновича по запутанному лабиринту своих исканий, Николай выкладывал перед ним отчеты, графики, иллюстрации из статьи Харкера.

— Между прочим, вы видели машину Ильичева? — спросил Александр Константинович.

— Нет, — сказал Николай и, заметив, как мрачнеет лицо Александра Константиновича, понял, что это было вовсе не «между прочим». Он быстро добавил, в то же время вспоминая свой разговор с Марковым:

— ТТЗ достаточно полное.

(«Поезжайте на завод к Ильичеву, — пронеслось в воспоминании. — Проверьте там еще раз среди коллектива свое решение…»)

Попов буркнул:

— ТТЗ! ТТЗ!. Вылезли-таки уши Арсентьева.

Он хотел было еще что-то добавить, но передумал, закурил трубку, затянулся.

— Садитесь, почитайте какую-нибудь книжку. — Он покопался в стопке книг и сердито подвинул гостю толстый том «Истории русской техники». Николай поудобнее забрался на диван и начал рассеянно перелистывать страницы. Изредка, не оборачиваясь, Александр Константинович задавал вопросы, хрипло посапывал трубкой и бормотал сквозь зубы:

— Ах жулики… Ход конем!.. Заурядная проделка!.. Коммерсанты в науке.

Слова вырывались, как шипящий пар из-под предохранительного клапана.

«Что за муха его укусила?» — мельком подумал Николай, зорко следя за каждым движением широкой спины в полосатой пижаме. «Скажет тоже — уши Арсентьева!» Он чуть не рассмеялся, и опять его охватило тревожное беспокойство: неужели и Александр Константинович не найдет выхода?

Так прошел час. Невеселые думы все больше и больше овладевали им. Он вздрогнул от неожиданности, не заметив, как Александр Константинович подошел к нему; трубка его свирепо дымила.

— А книжечку-то я вам выбрал не случайную, — сказал он, ехидно щуря один глав. — Десятилетиями, да что десятилетиями — веками, бывало, смотрели в рот таким вот Харкерам, не замечая того, какая сила, какое богатство технической мысли у нас под боком. И сколько такого богатства по этой нашей близорукости уплывало прежде туда, по ту сторону океана, да к нам же и возвращалось с заграничным клеймом!.. Ну, ладно. Допустим, ваш мистер Харкер на этот раз додумался собственным разумом до своего регулятора. Разберемся. Заглянем в суть его мысли, его инженерной мысли.

Тотчас он круто повернулся, подошел к столу, взял лупу, склонился над журналом и раздраженно ткнул пальцем в одну из фотографий в статье Харкера.

— Как вы представляете, что это?

Николай заглянул из-за его плеча, — над контактной системой он различил маленький кубический кожух. На других снимках его не было.

— Убрали! — убежденно заметил Александр Константинович.

— Зачем?

— Эх вы, наивность! А почему результирующие характеристики, приведенные в статье, не отвечают данным схемы? Думаете — описка автора? — Он искоса взглянул на Николая с видом крайнего сожаления. — Интересы фирмы! Вот ось, на которой вертится для них земной шар. Вот самое существо их технического разума. Все продумано, чтобы опутать вас. Статья нужна для рекламы, для патента, и в то же время надо сохранить монополию фирменного секрета. Кожух, где заключен…

— Усилитель контактной системы!

— Очевидно. Так вот это и есть их коронный номер.

— Эге! Значит, все остальное у нас правильно! — победно воскликнул Николай. Морщины на лбу Александра Константиновича язвительно изогнулись.

— Можно подумать, что «все остальное» создали вы сами.

— Не создали, так разгадали, — твердо и весело повторил Николай. Он потряс в воздухе кулаком. — Ну, теперь держитесь, фокусники!

— Ай как страшно! — Смешок Александра Константиновича не обещал ничего приятного. — Разгадали! Догнали! Можно спать спокойно! А что, если за это время они все-таки сообразили что-нибудь новенькое? Мы знаем их слабости, — все верно, все так, но надо же все-таки помнить, в чем они и сильны.

Николай откинулся, как будто на него плеснули студеной водой, но тотчас упрямо пригнул взъерошенную, коротко остриженную голову.

— Ладно, ладно, уже приготовились бодаться, давайте сперва займемся делом. — И Александр Константинович стал набрасывать, одну за другой, возможные схемы усилителя.

До сих пор Николаю приходилось признавать превосходство знаний и опыта старого ученого. Сегодня он склонялся перед его талантом. Изучив материал лучше, чем Александр Константинович, он все же не поспевал следить за непрерывным фейерверком его догадок, доводов, вычислений, комбинаций.

Один за другим пристраивались усилители — механические, электронные, магнитные, пневматические. Едва Николай начинал постигать преимущества очередного предложения, как Александр Константинович уже безжалостно забраковывал придуманную им систему. Круги быстро сужались и наконец замкнулись вокруг двух схем, выбрать из которых лучшую можно было только опытом. Николай потирал руки от удовольствия и смотрел на своего учителя влюбленными глазами, не замечая, как его поведение огорчает Александра Константиновича.

— Чему вы радуетесь? — спросил профессор. — Учтите, что регулятор Харкера на больших скоростях исчерпывает себя, качество его будет отвратительное.

— Эти скорости