значит, все дозволено. Из Достоевского: «Если Бога нет, значит, все дозволено». Совесть, она как бы малое представительство Бога.
Интересно, как называют нашу Землю на других планетах?
Рассказывает подруге о свидании с человеком, которого она любит. Они выпили, и он стал домогаться ее. «Я бы дала ему, так белье помешало, рубашка у меня была грязная и трико дырявое, раздеваться стыдно».
Жизнь в России — всегда чудо. Плохое чудо или хорошее, но обязательно чудо. Предсказать, что здесь случится пусть даже в следующем году — абсолютно невозможно.
Русский стол — смертельно обилен, эти пироги, эти салаты, винегреты, эти рыба и мясо. И так во всем: мы ни в чем не знаем меры. Я учил свою дочь древнегреческому правилу: во всем должна быть мера. Искусство и культура — это всегда соблюдение меры.
— Сила воли в том, чтобы отказаться от того, что хочется делать, и делать то, что должно.
— А я думаю, что сила воли в том, чтобы всю жизнь делать то, что желаешь. И добиваться этого.
В институте я остановился перед портретом: «Академик Воеводский».
— Это наш корифей, — с гордостью сказала секретарша.
— Я знал его… Мы в школе вместе учились.
— Да что вы говорите! Какой он был? Я пожал плечами.
— Мы звали его «селедкой»… Владька.
— Как так можно.
— Били его. Он трусил, — самодовольно сказал я. Она возмущенно отвернулась.
ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ
«В том мире, где проходит мое существование, от хомута до стойла, важно строить свои принципы по принципу „чего изволите”, при этом можно почти не работать и быть вполне благополучным».
(К. из Чернигова)
«Руководящая элита не жертвует личным ради общего дела, она поступает как раз наоборот. Где же пример? Где брать образец? Кто делом убедил нас за эти годы: „Вот как надо жить для людей”. Выходит, никто».
Самые счастливые письма те, что рассказывают о результатах.
«Я прихожу в школу к детям с нарисованным мною портретом Сент-Экзюпери, где он улыбается своей детской улыбкой маленького принца». И дальше она рассказывает, как вовлекла ребят с помощью Экзюпери и еще, рассказав про мое выступление по радио, стала с ними убирать мусор в лесу:
«С гордостью докладываю Вам, что собрали и утилизировали мы 4 мешка нечисти. На душе стало легко и светло».
(Сысой Надежда)
Телевидение изготавливает все больше знаменитостей. Большая часть знаменита лишь тем, что часто попадает на экран. Дают бесчисленные интервью. Артист, который рекламировал лекарства, когда появляется на сцене, его узнают: «А-а! Это тот, кто рекламировал имодиум от поноса».
ПЕРЕД УХОДОМ
«Кончается, кончается! Кончается! — женщина бежала по коридору, хватала докторов, тащила, рыдала. — Кончается! Остановите же, остановите! Сколько народу здесь, сколько халатов, врачи, профессора, помогите, он ведь кончается, он уходит, помогите ему, зачем же вы здесь все!»
Он тоже чувствовал, что умирает. И знал, что врачи тоже узнали об этом. Он слыхал, как студент-практикант спросил девушку: «Где этот ученый, он, кажется, умирает?» Девушка что-то зашипела. Потом в палате появился этот студент с тетрадкой, синей ручкой и книжкой, сел на стул возле него, смотрел и что-то записывал, листал, поглядывал то на него, то в учебник.
Дверь в коридор была открыта. Проходили студентки. В белых шапочках, румяные от мороза, красивые, они смеялись: «Лелька не позволит ему». — «Да позволит, позволит». Студент быстро-быстро писал, девушки смеялись, все разные, все красивые, яркие. Никогда он не видел столько красивых девушек, в его время красивая девушка была редкость. Он часто думал о том, как будет умирать. Пытался представить себе эту минуту, становилось страшно, мысль была невыносима. А теперь вот он умирал и думал о пустяках. Светло-голубая стена с ржавым подтеком, белый потолок, матовый колпак, какая скучная палата, ничего не отвлекает, не за что зацепиться, гладкая стена. Подождать бы еще один день, может, он что-нибудь придумает. У него было много дней, ему дано было много-много дней. Если вспомнить, то из них наберется всего несколько действительно настоящих, насыщенных до отказа, без глупой суеты, пустых разговоров, дни, когда он делал, что хотел, никто не мешал. Он вспомнил из Библии: «…умер, насыщенный днями». Он не был насыщен. Главное, чтобы никто не мешал, все друг другу мешают, их много, которые только этим и занимаются, чтобы мешать. «„Насыщенный днями” — кажется, из „Книги Иова”»? — спросил он студента. Он никогда не понимал, чем Господь мог успокоить Иова.
Студент закрыл книгу, закрыл тетрадь, наклонился к нему, сказал: «Извините, я этого не знаю».
«Проявил полную беспринципность, отказываясь признать ложность своих взглядов».
(Из газет времен лысенковщины)
«Любопытство — порок женщин, а любознательность — доблесть мужчин».
(Тимофеев-Ресовский)
«Пришла в фешемебельный магазин купить гостиную с грильяжем».
Лето стоит отличное, оно именно стоит, жаркое, с ливнями, грозами, стоит солнце, стоят дни, высокие, голубые, стоит мошкара, запах земли, пыльных дорог, стоит теплая вода Щучьего озера. А ель, я вдруг увидел это, просто палка, на которой нанизаны усы разных размеров от самых маленьких, до большущих, и все усы браво закручены вверх.
«Хлеб из земли бери, а не изо рта другого».
Чиновник мне пояснил со вздохом: « Если узнают, что я не беру взяток, меня уволят».
Если бы каждый человек знал, на каком инструменте у него есть способности играть, получился бы великолепный оркестр.
ЮБИЛЕЙ XX СЪЕЗДА ОТМЕЧАЛИ
НА ИСТФАКЕ ЛГУ (2006 ГОД)
Спустя полвека с лишним воспоминания о XX съезде у всех обрели сходство, различия стерлись: «огромное событие», «потрясло наше мышление». Университетский зал слушал спокойно, студенты всю свою жизнь знали, что Сталин расправлялся жестоко с оппозицией, знали про 1937 год, репрессии. Что нового мы могли им сказать? Да и мне самому тот 1956 год вспоминался общей памятью, личное стерлось. Но вот случайно я нашел запись в тетради: «февраль, 1956 год». Никаких дневников я не вел, а тут вдруг подробно записал, значит, пробрало до печенок:
«Ждали съезд с небывалыми надеждами, и впервые надежды сбылись. Общее ощущение светлого подъема. Каждая речь читалась внимательно».
Ничего не буду подправлять, это уже не нынешнее, не мое, совсем чужое, исторический документ.
«Наибольшее впечатление произвела речь А. Микояна. От нее радость чистосердечности и доверительной смелости: „величайшее событие за двадцать лет” (это про съезд), „через 20 лет мы вернулись к Ленину”, „Сталин ошибался во многих теоретических работах”, „Необходимо пересмотреть всю историю, ее искажали во имя культа личности”, „принижали Ленина, его роль, его дела”».
Главная теоретическая мысль съезда — мы должны, мы имеем все возможности вернуться к Ленину, восстановить его идеалы партийной жизни, его чистоту.
Это так прекрасно, такая в этом стремлении радость. Открыто бывшее под запретом, оболганное, изуродованное понятие коммуниста.
Ох, как не хочется, страшно порвать все сразу, остаться сиротой, слава богу, Ленин уцелел, за него и держаться будем:
«Оказывается, все это время народ хранил в душе чудесную преданность Ленину, мы были близки с ним, и вот он воскрес…».
Не можем мы без культа, одного скинули, тут же другого поставили.
Вероятно, мы где-то перегибаем, но это так естественно.
Вот и все опасения, какие были, нет страхов и сомнений, уверены, что все без возврата изменилось.
«Кому-то не нравятся эти радости. Кторов говорит мне: „Неужели за двадцать с лишним лет не было ничего хорошего? Нельзя так просто выкинуть все, чем мы жили. Ведь мы же сами требовали судить врагов партии, а теперь мы, значит, зря их казнили”».
Март как бы завершил постыдное двадцатилетие. На протяжении моей жизни не было события, чтобы так перевернуло взгляды. Даже война кажется теперь менее значительной по силе переворота сознания.
«Вчера был на докладе академика Панкратовой в связи с XX съездом. На нее обрушился первый удар возмущения. Люди ищут живых виновников событий. У каждого, естественно, руки запачканы, ибо эти руки голосовали, подписывали, аплодировали, поэтому никакого снисхождения! Хочется найти виноватых и побольше. Вина разная: „мы рядовые, что мы могли”. Безжалостно обрушились на старушку — вы же академик, вы же историк! Хотя понимали мужество ее выступления в такое накаленное время. Народ не имеет возможности анализировать, мы к этому не привыкли, нам подавайте ясно, просто, окончательные ответы — кто виноват? Как могло такое случиться? Нужных формул нет. В вопросе о коллективизации Панкратова сказала: раскулачивание было необходимо, были перегибы в отношении середняка. Получилось, что Сталин был прав. Или: „ЦК объединился вокруг Сталина не как личности, а это была поддержка той правильной линии, которую он вел”. Вот и разбери. На ходу Панкратова отыскивала ловкие доводы, выгораживая членов ЦК. Вопросы множились: кем считать Сталина? А как теперь относиться к Троцкому, Зиновьеву?
Верить ее ответам боязно, не хочется снова оказаться дураком. Участковый механик Анисимов сказал мне: „Помяни мое слово, все перевернется и станет как было, не могут они без этого”».
Дальше, вместо того чтобы рассказывать про то, что происходило в городе с ошарашенными людьми, я принялся писать о том, как создавался культ Сталина. Тогда все мастерили свои теории. Вот и я тоже. Столько лет молчали, теперь надо несколько лет, чтобы выговориться.
— Так ведь молчали на разные темы, а когда разрешили говорить, говорят об одном.
На почте снимают портреты Сталина.
— Мозг народа парализован.
— За десятилетия вся система воспитания была построена на том, что Сталин за нас думает и принимает решения всегда безошибочные, гениальные.
После читки доклада Хрущева швыряют чернильницами в портрет Сталина.
На заводе «Красная заря» вынесли решение: «Вытащить его из Мавзолея, какую свинью Ленину подложили».
Читали письмо в цехе, женщины плакали (что за письмо — не помню).
Кинорежиссера Эрмлера на «Ленфильме» поносят за фильм «Великий гражданин».
Многие философы, историки, авторы книг по истории СССР, России в отчаянии, книги их изымают из библиотек, выбрасывают.
Всплыли старые анекдоты из тех, что рассказывали шепотом.
На собрании механизаторов спросили секретаря обкома Замчевского: «Почему не нашлось среди наших руководителей Брута?»
Женщина одна встала и с места: «Наши мужья, сыны гибли за Родину. Почему никто из руководителей не решился пожертвовать собою, убив Сталина?»
Замчевский ответил: «Допустим, кто-то выступил бы против Сталина, его постигла бы участь Постышева, Косиора, и тогда кто остался бы — Берия? Вы этого хотели?»
Зал загудел, но женщина эта не сробела: «Не про выступление я спрашиваю, а про покушение, почему не пристрелили его?»
Говорят, что на съезде Хрущеву прислали записку: «Почему, зная про все, — молчали?» Он прочел вслух и спросил: «Кто писал?» Съезд молчит, никто не отозвался. «Вот, товарищи, понятно вам — почему?»
На это мне тот же инженер Анисимов из МТС ответил:
— Зря Хрущев равнял себя с рядовым делегатом, с членов Политбюро другой спрос!
У многих досада и недоверие. А начальство повторяет на всех собраниях: зачем ковыряться в прошлом, надо идти вперед!
Кое-кто заявляет: «Я всегда считал Сталина подлецом». Это возмущает,
