местным обычаям и не дерзая сего делать в силу регламентов, судят протяжно и подписывают определения и решения, которым жители подчиняются не по убеждению, а как будто бы насильственно. Что за поспешность с нашей стороны вмешиваться во все мелкие тяжбы и ничтожные соотношения новых подданных между собою. Боимся ли мы пристрастия мусульманских судей, – но власть их единственно основана на выборе и доверии народном. Коли кази пристрастен, то его бросают и идут к другому, а он лишается хлеба. Прежде сего на их решения могли действовать угрозы светских правителей: сардаря, хакима и т. п., у нас этого быть не может; а где один из тяжущихся христианин, то, по мухаммеданскому шаро (духовный закон), допускается по шести свидетелей обоих вероисповеданий. Можно бы еще, в таком случае, наряжать депутата от правительства.
Вы простите все эти отступления, но я, по моему давнему обычаю, пишу к вашему сиятельству как думаю и не официально.
О Назар-Али-хане, как старшем в семействе Кенгерлу, старее Эксан-хана и Ших-Али-бека, смею представить вашему сиятельству, что назначение ему на ежегодное содержание 800 туманов, или 1100 червонцев, из суммы, которая высочайше назначена в награду перешедших к нам и прочих ханов, сделало бы в здешнем краю и во всех наших мусульманских провинциях и пограничных персидских впечатление самое выгодное для нашего правительства, и это не так, как мы обыкновенно делаем, – даем не спросясь, чего хотят. Я наверно знаю, что это maximum его желаний; притом он старик, недолго проживет, но долго за нас томился в плену.
Не худо, если бы ваше сиятельство написали слова два Ших-Али-беку и Эксан-хану или хотя первому. Иногда присылка от вас халата с почетным русским чиновником более подействует, нежели присутствие войска, строгие наказания, присяга и прочие понудительные средства.
О присяге в Эривани и много кое о чем буду уже писать из Тавриза.
Паскевичу И. Ф., 17 октября 1828: #c009127
№ 77
17 октября 1828 г. Тавриз.
По болезненному моему состоянию и большей части моих чиновников и прислуги, я принужденным нашелся взять из Эривани состоящего при тамошнем военном госпитале ординатора Мальберга, который также сопровождает меня до Тегерана, о чем я нужным почел известить ваше сиятельство, испрашивая на то вашего соизволения. Коль скоро ворочусь сюда в Тавриз, где могу найти пособия от английских докторов, то отошлю его обратно к его назначению, также, ежели прибудет до тех пор мой собственный доктор, определенный к миссии.
Нессельроде К. В., 20 октября 1828. Депеша: #c009128
(Перевод с французского)
20-го октября 1828 г.
Возврат моей тифлисской лихорадки помешал мне совершить путешествие с желаемой быстротой; я очень недавно добрался до Тавриза.
Полковник Ренненкампф, почти окончив съемку со стороны малого Арарата, осведомлялся у меня, когда приедет Мирза-Масуд для окончания сообща дела разграничения. Я отправил из Нахичевани отношение к персидскому комиссару; потом, встретив его при переправе через Араке, я лично просил его поспешить к месту назначения. Теперь я слышал, что оба комиссара пришли к соглашению и немедленно отправятся на пограничную линию в Талыш.
По ту сторону Аракса я был принят с большим почетом так же, как в Тавризе. Но всего более понравилась мне та добрая память, которую оставили наши войска в сельском народе. Войско михмандара, присланное ко мне от имени шаха, раздражало крестьян своими притеснениями и грубым обращением; бедные люди громко упрекали этих солдат в их несходстве с русскими, которые и справедливы, и ласковы, так что народ очень был бы рад их возвращению.
На другой день, 7-го сего месяца, Аббас-Мирза поспешил дать мне свидание. Он сдержал слово, данное им в письме из Хамадана, приехать в Тавриз, как скоро я туда буду. Болезнь моя была причиною, что он предупредил меня здесь несколькими днями. Он принял меня, так как и членов миссии, которых я ему представил; и вся беседа его состояла в уверениях преданности августейшей особе нашего государя, портрет которого украшал грудь его.
9-го числа я вручил ему ратификацию трактата, которую он принял стоя, окруженный всеми сановниками своего двора и при громе пушек; затем последовали те же уверения, что накануне, и еще с большею напыщенностью.
С тех пор нисколько не ослабло внимание принца ко мне; он рад бы видеть меня каждый день, и по нескольку раз в день, если б болезнь не помешала мне следовать его частым приглашениям. Но, несмотря на всю эту предупредительность, как только речь заходит о делах, начинаются затруднения. Одно освобождение наших пленных подданных причиняет мне неимоверные заботы; даже содействие правительства почти недостаточно для того, чтобы отнять их у их настоящих владельцев. Только случайным образом удается мне открыть место их несправедливого заключения, и только тогда мое вмешательство имеет успех.
Уплата 8 курура еще очень далека от осуществления, и дело это представляет неразрешимые затруднения:
а) Правда, что 300 т. туманов уже выплачены нашим властям в Хое, за исключением около 2 т., но и эти не замедлят доставить.
б) Остальные 100 т. туманов, несмотря на положительные обещания, выраженные Макдональду, выплатить их, шах вовсе не ставит на счет и даже формально отказался от уплаты: #c009128_1. Таким образом, поручительство английского посланника – одна мечта. Едва ли его правительство возьмет на себя эту уплату в угоду шаха. В таком случае, Макдональд, как честный человек, принужден будет своим состоянием покрыть сумму подписанного им векселя, который в моих руках. Вопрос в том: хватит ли на это его состояния?
в) У нас в залоге алмазы, обеспечивающие остальные 100 т. туманов.
Целые дни проходят в выслушивании самых нелепых предложений, все насчет этого дела, то самого шаха, то министров его, между тем как в моей власти только настаивать на одном и том же и отвергать одно за другим все предложения. Когда я сюда прибыл, то воспользовались моим званием полномочного министра, чтобы склонить меня к полной уступке 200 т. туманов по причине очень простой: что нет уже ни гроша лишнего. Я отвечал Аббас-Мирзе шутя, что я уполномочен вытребовать у него полную и немедленную уплату его долга без всякого права делать снисхождения. «Если вы так настаиваете на этом, – сказал он мне, – как же вы поступите с 9 и 10 курурами, которые обещали мне простить вполне, если я исполню прочие условия?» Но это обещание просто выдумка его, потому что главнокомандующий никогда не манил его этим. Я ему отвечал, что не буду тревожить его по двум другим курурам, предоставляя себе требовать их от шаха, когда подойдет срок, и даже теперь я поступил бы не иначе, если бы находящаяся у нас в закладе провинция не была удельною землею его высочества, так что я поставлен в печальную необходимость докучать ему.
«Точно вы не знаете, – говорил он мне, – что шах и слышать не хочет об этих деньгах и что оба курура падут на мою ответственность». Я возражал, что не обязан знать, какие у него домашние расчеты с отцом, что шах подписал и ратифицировал договор, а мое дело блюсти за исполнением его, и проч.
Впрочем, верно то, что страна до крайности обеднела и отягощена налогами; так что, когда подлежащий подати народ не мог уже ничего доставить сборщикам доходов, Аббас-Мирза отдал нам в заклад все свои драгоценности; его двор, его жены отдали даже бриллиантовые пуговицы со своих платьев. Словом, крайность выше всякого описания. Но как ответственность моя слишком велика, к тому же я узнал о существовании 31 т. туманов, недавно силою добытых в Мараге и у Шагагов; также о том, что золотые вещи, ценою в 15–20 т. туманов, находятся в закладе у английского посланника, так как он поручился за персидское правительство в его доме нашему, то по всему этому я объявил, что не приму никакого соглашения для сообщения его вашему сиятельству, покуда не будут доставлены в Хой еще 50 т. туманов, и прибавил, что, в случае упорного отказа, я уеду в Тегеран, оставив дела statu quo, т. е. за нами останутся полученные из Хойского комитета 300 т. туманов; область Хойская по-прежнему будет занята нашими войсками: #c009128_2, а залогом будут нам служить алмазы в 130 т. туманов, хранящиеся в цитадели за печатями как русской, так и английской миссий.
Вот, ваше сиятельство, положение этого нескончаемого дела о деньгах. Мой категорический ответ произвел свое действие. 50 т. туманов золотом и серебром будут немедленно доставлены в Хой. Для пополнения суммы Аббас-Мирза велел расплавить в слитки превосходные золотые канделябры и разные вещи из гарема, одна работа которых стоит столько же, сколько самый металл; это распоряжение явно доказывает безденежье шаха. Кроме того, я настоял на выдаче одному из английских офицеров, а именно майору Гарту, документа, в силу которого он вправе наложить контрибуцию на какой угодно азербейджанский округ, чтобы добыть остальные 50 т. туманов. Я полагаю, что это будет исполнено не сегодня, так завтра. Я не хотел употребить кого-либо из наших для этого дела, чтоб не возбудить ненависти в стране, в которой мы проживаем. Надо было выбрать между персиянином и англичанином, и, разумеется, выбор пал на последнего, так как ничто не побуждает меня доверять персиянину.
После уплаты 400 т. туманов мы оставим у себя в закладе алмазы за остающиеся 100 т. туманов, а Хой может быть очищен согласно с разрешением вашего сиятельства. Однако я замечу, что если и несправедливо удерживать двойной залог (провинцию и алмазы) без всякого о том договора, особенно за недоданную только пятую часть долга, то, с другой стороны, я не предвижу выкупа вещей Аббас-Мирзой, так как он положительно не имеет денег; разве мы согласимся вместо денег принять на ту же сумму хлопчатой бумаги, шелку и драгоценных вещей; и не то пусть интендантство Кавказского Отдельного корпуса вышлет сюда комиссионеров для закупки скота, лошадей, хлеба и пр. На последнюю меру его сиятельство главнокомандующий гр. Паскевич-Эриванский уже изволил однажды дать свое согласие, отчего я снова ее предлагаю; вместе с тем умоляю ваше сиятельство дозволить ее и нынче.
Извините, граф, что я так распространился об этом предмете; но я опасаюсь ответственности, в которую так легко попасть, когда дело идет о деньгах и когда нельзя ожидать ни откровенности, ни податливости от тех людей, с которыми мне приходится иметь дело. Примите и т. д.
Нессельроде К. В., 23 октября 1828. Депеша: #c009129
(Перевод с французского)
23-го октября 1828 г.
Бунт в Хорасане не имел других более важных последствий, кроме тех, о которых я сообщил вашему сиятельству 21-го прошлого сентября. Начальство над новою армиею, собранною против мятежников, распределено между бывшим эриванским сардарем, его братом Хасан-ханом, Джафар-ханом, Суфан-Кули-ханом и прочими лицами, участвовавшими в кампании 1827 г. против нас.
Царевич Александр просил у Аббас-Мирзы позволения прибыть сюда из Эрзерума, но получил отказ.
По приезде
