я бы от них давно без мундира шатался. Да и ты что за простяк! читал, читал, учился, пишешь стихи, а на четвертую ставишь! ну где это видано?
Беневольский. Своенравие судьбы! ее железная рука…
Саблин. Нет, брат, разве у того, кто банк метал, лоб железный! Жаль, что не знаю довольно игры, не к чему придраться.
Беневольский. Как его имя?
Саблин. Кто его знает? я сам впервые отроду его вижу.
Беневольский. Но я по вашему приглашению зашел к нему.
Саблин. Он обедал подле той комнаты, где мы с тобой сидели; я зачем-то вышел, он стал со мной говорить, познакомился, позвал к себе, – а меня куда хочешь позови, я всюду пойду. – Хорошо живет; какая куча народу к нему нашла! я чай, такие же плуты, как он сам.
Беневольский. Музы! я изменил вам, погнался за окрыленной фортуной…
Саблин (зевает). Полно бредить.
Беневольский. Я опять ваш, я опять с вами, мечты уединенья!
Саблин. Шутишь, брат; когда со мной, так не один. Куда глупо, что здесь в доме не позволяют трубок курить! я умно делаю, что к сестре не переезжаю жить.
Беневольский (вынимает бумагу и читает).
Дружись, мой друг, с мечтой…
Саблин (вырывает бумагу и кидает на пол). Брось свой вздор, и без того скучно. (Федька входит с бутылкой и стаканами.) А! вот оно! повеселее будет, ставь сюда. Э! Санхо-Панса! ты вензеля пишешь.
Федька. С горя, право, с горя; сходил неодаль, дай-де поравняюсь с господами. (Прислоняясь к стенке, поет.) Ах ты козлик, мой козлик! дедюли мои! гей!
Беневольский. Шш! что ты, с ума сошел?
Саблин (трудясь за бутылкой). Экой пьяница!
Федька. А сами-то что? лежу в грязи, кричу: не брызжи.
Саблин (наливает и поет).
Vive Henri quatre!
Vive ce roi vaillant![3 — Да здравствует Генрих Четвертый!Да здравствует храбрый король! – Ред.]
Беневольский. О! умолчите! что за охота петь французскую песню? У нас столько своих пленительных мелодий певцов своей печали.
Саблин. Пусть они сами свою печаль поют, а я стану петь «Vive Henri IV», оттого именно, что это вовсе не печально.
Беневольский. Но есть ли тут хоть малейшее воспоминание для души русского?
Саблин. Преславное: наш вход в Париж, мы первые заставили петь эту песню. Вот было житье! Выпьем скорее в память этого счастливого дня! Пей же, ну, без гримас!
Беневольский (с стаканом в руке). Вакх!.. тебе!
Саблин (вливает в него весь стакан). Без россказней!
Федька. Пей, да про себя разумей.
Саблин (выпивши). Что за бургонское! стакан было проглотил.
Беневольский (сморщившись). Нектар.
Саблин. Беневольский! душа моя! выпьем еще по стаканчику.
Беневольский. Нет, никак; я еще с обеда отуманен этими парами.
Саблин. Беневольский! не будь хоть теперь Беневольский: выпей, не заставляй себя просить. Беневольский, знаешь? я тоже когда-то учился по-латыни и очень помню одну пословицу… постой! кажется: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Беневольский. In vino veritas.[4 — В вине – истина. – Ред.]
Саблин. Ну, а ведь ты теперь не трезвый. – Скажи мне, любишь ли ты меня?
Беневольский. Люблю.
Саблин. А я тебя не люблю, да всё равно: ты любишь, так докажи, выпей! на! Да полно, я не в шутку рассержусь; бери же, вот так, поцелуй меня! стукнем!
Беневольский. Чашу в чашу.
Федька (подкрадывается). Подойду поближе хоть понюхать. (Саблин пьет, а Беневольский ловит эту минуту, чтоб вылить стакан, и попадает прямо Федьке в лицо и на платье.) Что за обливанье, сударь? еще я покамест свое платье ношу, когда-то сошьете!
Саблин. Выплеснул! не выпил! Поделом не терплю я этих марателей: всякий из них, последний, презирает всех, думает, что он всех умнее, ничем не дорожит.
Беневольский. Именем дружбы…
Саблин. Плевать я хотел на твою дружбу и знаться с тобой не хочу. – Поеду домой. (Смотрится в зеркало.) Раскраснелся, досадно! никуда нельзя показаться: про меня и так бог знает что говорят. (Уходит.)
Явление 10
Беневольский, Федька.
Беневольский (не вставая с кресел). Презрение буйным чадам Арея! бесчувственные враги изящного! – Федька! стань сюда! На каждой черте лица твоего дикая природа наложила печать свою; но ты имеешь душу!.. И не обделана душа твоя резцом образованности, и закоснела она в коре невежества; но ты имеешь душу!.. подыми! (Федька подымает бумагу, брошенную Саблиным на пол.) Слушай! (Читает.)
Дружись, о друг, с мечтой.
Федька. Ах! барин, только было я подружился с Алексеем лакеем, да, вишь, и увезли его.
Беневольский. Шш.
Дружись, о друг, с мечтой.
Сопутствует нам с нею;
И сумрачная даль,
И будущность зарею
С ней будут нам сиять!
Счастливое вступление! эта неопределенность будущего, сумрак дальний приготовляют сердце к тихому, сладостному мечтанью. (Федьке.) А? что ты думаешь?
Федька. Ничего-с.
Беневольский. Ты врешь.
С ней будут нам сиять,
Дни мирны ублажать
Души и чувств прельщеньем,
Как легким сновиденьем…
(Федьке.) Понимаешь ли ты? сновиденье?
Федька. А кто их поймет? мне давеча такая дурь во сне привиделась! что ваши вирши!
Беневольский. Хочешь ты слушать или нет?
Федька. Как вы приказать изволите.
Беневольский. Так слушай же и молчи! (Продолжает читать.)
И мрачных мыслей сын
С мечтою не один;
Он преплывает море
Туманных бурных дум,
От коих взор и ум
Смущеньем цепенеют.
(Федьке.) Скажи правду: страшно ли это?
Федька. Страшно-с.
Беневольский. Ты понял что-нибудь?
Федька. Ничего не понял-с.
Беневольский (с радостью). И этот дар возбуждать ужас самой незначущей, часто непонятной мыслию, – он неизвестен был доныне: это свежий листок, вплетенный в венец поэзии. (Продолжает.)
Ах! скоро ли приспеют
Те дни, златой тот час,
Когда любовь отрадой
Появится для нас
С надеждою-усладой?
Надежда! ты осталась со мною, прелестная!
Федька. Нет, барин, надежда плоха. Дайте рассказать, что здесь без вас приключилось.
Беневольский. Молчанье, повторяю я, не раскрывай рта, пока тебя не спросят. (Продолжает.)
Как обновленный свет
Собой украсит роза?
Узорчатым ковром
Блеснут пред томным взором?
(Федьке.) Сколько цветов поэзии! А?
Федька. Нечего сказать, что много цветов-с.
Беневольский. Цветы поэзии! Кто вас не чувствует? (Федьке.) Не прерывай же меня. Где, бишь, я остановился? да… «пред томным взором…».
Как чистых муз собором
Восторженный в эфир,
Я беспредельный мир
Слию с непостижимым?
(Федьке.) Ты зеваешь, бесчувственный?
Федька. Виноват, сударь, у меня обычай такой: как мне зачнут сказки читать, так и задремлется, – еще бывало смолода, как наш дьячок, слово в слово такой же мастер, как и ваша милость…
Беневольский. Прочь со своими сравнениями, в пыли таящаяся душа! прочь, пока гнев не совсем овладел мною. (Федька отходит, садится на сундук и засыпает. Беневольский продолжает читать.)
Дотоль, рука с рукой,
Мы по стезям незримым
Спешим, о друг! с тобой
К бессмертью, в бесконечность!
И это я написал! это излилось из моего пера! – Федька!.. Он спит, жалкий человек! вместилище физических потребностей!.. И все люди почти таковы! с кем я ни встречался здесь в столице, ни один не чувствует этого стремленья, этого позыва души – туда! к чему-то высшему, незнаемому! – Но тем лучше: как велик между ими всеми тот один, кто, как я, вознесен ввыспрь из среды обыкновенности! – Рука фортуны отяготела надо мною, я проиграл мои деньги, но дары фантазии всегда при мне, они всё поправят. Вельможи, цари будут внимать строю моей лиры, и золото и почести рекою польются на певца. Но я ими не дорожу, я доволен одною славою, уделом великим.
Явление 11
Те же и Швейцар.
Швейцар. Скоро ли, сударь, опростаете квартиру?
Беневольский. Что такое?
Швейцар. Скоро ли вы изволите отселе выбраться!
Беневольский. Пожар? неужли пожар? Федька! мои бумаги! спаси мои бумаги! в них всё мое богатство.
Швейцар. Нет, сударь, бог милостив, еще ничто не горит.
Беневольский. Нет? что ж ты сказал?
Швейцар. Я спрашивал, скоро ли вы отселе съезжаете?
Беневольский. Разве тебе Александр Петрович велел?
Швейцар. Нет, он об вас ничего не приказывал; а уж как он изволил отправиться в деревню, а барыня съехала на дачу, так когда вы опростаете комнату? я бы запер.
Беневольский. Не может быть. Как это? давно ли? так скоро? будто Александр Петрович уехал?
Беневольский. В деревню? далеко ли?
Швейцар. Вотчина его Прилиповка в Костромской губернии, верст отселе девятьсот с десятком, да в Рязанской село Потешное, верст будет побольше тысячи, да около Нижнего барынина деревня Березовка, деревня большая, тоже душ тысячи с полторы.
Беневольский. В которую же он теперь уехал?
Швейцар. Да бог весть, люди надвое говорили.
Беневольский. Неужли он ничего не приказывал перед отъездом?
Швейцар. Изволил крепко наказывать, чтоб штучные полы везде починить, где расклеились, да люстру из галдареи вынести…
Беневольский. Да обо мне что?
Швейцар. Об вас он ничего не приказывал.
Беневольский. Верно, ты не знаешь; кто еще в доме есть, кроме тебя?
Швейцар. Ни одного живого человека: барыня шестерых людей забрала с собою на дачу, а остальные кое-куда разбрелись.
Беневольский. Что ж мне делать?
Швейцар. Как станете перевозиться, дайте мне знать с вашим человеком: надо будет здесь убрать после вас.
Беневольский. Зачем же мне переезжать?
Швейцар. Барин крепко наказывал, чтоб здесь никому не оставаться, что-де комнаты все станут заново расписывать.
Беневольский. И мне велел переезжать?
Швейцар. Об вас он ничего не приказывал. (Уходит.)
Явление 12
Беневольский, Федька.
Беневольский. Федька! Федька! беспросыпный! негодяй!.. вставай! проснись!
Федька (впросонках). Левей, Алёха…
Беневольский. Несносная тварь! вставай! вставай!
Федька (протягиваясь). Что, сударь? ась?
Беневольский. Ты спишь, мерзавец, и не говоришь мне, что все отсюда уехали и мы с тобою одни остались в опустелом доме!..
Федька. Вишь, сударь, я не раз принимался вам докладывать, да поди-ко вы с вашими виршами не давали слова вымолвить.
Беневольский. Говори, что здесь без меня было? что ты видел? Александр Петрович не приказывал ли тебе чего-нибудь?
Федька. Он второпях дал мне толчка, что в ушах зазвенело; только я от него добра и видел.
Беневольский. Но другие что? жена его?
Федька. Барыня и барышня велели вам кланяться.
Беневольский. Только?
Федька. Нет-с; еще что, бишь, они велели вам сказать?
Беневольский. Почему я знаю, мучитель? Не мори меня, договаривай.
Федька. Да, право, всё из головы вон вышло. – Что, бишь, они велели вам сказать?
Беневольский. Терпенья! дайте мне терпенья!
Федька. Да, что барышня-то, ваша невеста, – уж не ваша невеста, а выходит замуж за его милость, забыл, как зовут.
Беневольский. О судьба! ужасны твои потаенные громы! За что схватиться мне в этом кораблекрушении? – Ты не знаешь всех моих бедствий: у меня ни копейки нет денег.
Федька. Ах, создатель! ужли потеряли?
Беневольский. Проиграл.
Федька. В картёж! вот-те благодарствуй!
Беневольский. Без денег! без друзей!
Федька. А еще разумник! грамотник! вот-те разживусь да разбогатею. – «Что ты от меня получаешь жалованья? малость! будешь получать тысячу, слышишь? тысячу!» – Ан вышел сам без гроша: я видел, что тебе несдобровать.
Беневольский. Как ты смеешь говорить со мною во втором лице единственного числа?
Федька. Вишь, всё хорохорится: «я-де всех разумнее, мне здесь дадут денег с три пропасти!» – ан, лучше бы помнить пословицу: еду – не свищу, а наеду – не спущу. (Треплет Беневольского по плечу, тот его отталкивает.) Эка дворянска амбиць! без денег, а спесивится! Пойду, возьму свои пожитки да уберусь, поищу себе барина потолковее. (Уходит.)
Явление 13
Беневольский, Прохоров.
Прохоров (читает записку). Евлампий Аристархович Беневольский, недавно приехавший в Санкт-Петербург, обучался в Казанском университете разным языкам и наукам, знает
