недаром звякнули запястья
На руках бледнеющей царицы.
И недаром взоры заблистали,
Раб делил с ней счастье этой ночи,
Лиру положили в лучшей зале,
А поэту выкололи очи.
На пиру
Влюбленный принц Диего задремал
И выронил чеканенный бокал,
И голову склонил меж блюд на стол,
И расстегнул малиновый камзол.
И видит он прозрачную струю,
А на струе стеклянную ладью,
В которой плыть уже давно, давно
Ему с его невестой суждено.
Вскрываются пространства без конца,
И, как два взора, блещут два кольца.
Но в дымке уж заметны острова,
Где раздадутся тайные слова,
И где венками белоснежных оз
Их обвенчает Иисус Христос.
А между тем властитель на него
Вперил свой взгляд, где злое торжество,
Прикладывают наглые шуты
Ему на грудь кровавые цветы,
И томная невеста, чуть дрожа,
Целует похотливого пажа.
Анна Комнена
Тревожный обломок старинных потемок,
Дитя позабытых народом царей,
С мерцанием взора на зыби Босфора
Следит беззаботный полет кораблей.
Прекрасны и грубы влекущие губы
Н странно-красивый изогнутый нос,
Но взоры унылы, как холод могилы,
И страшен разбросанный сумрак волос.
У ног ее рыцарь надменный, как птица,
Как серый орел пиренейских снегов,
Он отдал сраженья за стон наслажденья,
За женский, доступный для многих аликов.
Напрасно гремели о нем менестрели,
Его отличали в боях короли.
Он смотрит, безмолвный, как знойные волны,
Дрожа, увлекают его корабли.
И долго он будет ласкать эти груди
И взором ловить ускользающий взгляд.
А утром, спокойный, красивый и стройный,
Он выпьет коварно предложенный яд.
И снова в апреле заплачут свирели,
Среди облаков закричат журавли,
И в сад кипарисов от западных мысов
За сладким позором придут корабли.
Н снова царица замрет, как блудница,
Дразнящее тело свое обнажив.
Лишь будет печальней, дрожа в своей спальне,
В душе ее мертвый останется жив.
Так сердце Комнены не знает измены,
Но знает безумную жажду игры
И темные муки томительной скуки,
Сковавшей забытые смертью миры.
Судный день
В. И. Иванову
Раскроется серебряная книга,
Пылающая магия полудней,
И станет храмом брошенная рига,
Где, нищий, я дремал во мраке будней.
Священных схим озлобленный расстрига,
Я принял мир и горестный и трудный,
Но тяжкая на грудь легла верига,
Я вижу свет… то день подходит судный.
Не смирну, не бдолах, не кость слоновью,
Я приношу зовущему пророку
Багряный ток из виноградин сердца,
И он во мне поймет единоверца,
Залитого, как он, во славу року
Блаженно-расточаемою кровью.
Нежданно пал на наши рощи иней…
Нежданно пал на наши рощи иней,
Он не сходил так много, много дней,
И полз туман, и делались тесней
От сорных трав просветы пальм и писчий.
Гортани жег пахучий яд глициний,
И стыла кровь, и взор глядел тускней,
Когда у стен раздался храп коней,
Блеснула сталь, пронесся крик Эриний.
Звериный плащ полуспустив с плеча,
Запасы стрел не расточа,
Как груды скал задумчивы и буры,
Они пришли, губители богов,
Соперники летучих облаков,
Неистовые воины Ассуры.
Вы пленены игрой цветов и линий…
Вы пленены игрой цветов и линий,
У вас в душе и радость, и тоска,
Когда весной торжественной и синей
Так четко в небе стынут облака.
И рады вы, когда ударом кисти
Вам удается их сплести в одно,
Еще светлей, нежней и золотистей
Перенести на ваше полотно.
И грустно вам, что мир неисчерпаем,
Что до конца нельзя его пройти,
Что из того, что было прежде раем,
Теперь идут все новые пути.
Но рок творцов не требует участья,
Им незнакома горечь слова – «таль»,
И если все слепительнее счастье,
Пусть будет все томительней печаль.
Кате Кардовской
Когда вы будете большою,
А я негодным стариком,
Тогда, согбенный над клюкою,
Я вновь увижу ваш альбом,
Который рифмами всех вкусов,
Автографами всех имен —
Ремизов, Бальмонт, Блок и Брюсов —
Давно уж будет освящен.
О, счастлив буду я напомнить
Вам время давнее, когда
Стихами я помог наполнить
Картон, нетронутый тогда.
А вы, вы скажете мне бойко:
«Я в детстве помню только Бойку».
Отрывок из поэмы
… И взор наклоняя к равнинам,
Он лгать не хотел предо мной.
– Сеньоры, с одним дворянином
Имели мы спор небольшой…
Warum
Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна… Но она не пришла,
Не хотела, иль просто пугалась ветвей.
Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.
Не себя – я умею забыться, грустя.
Не ее – если хочет, пусть будет такой.
– Но за что этот день, как больное дитя,
Умирал, не отмеченный божьей рукой?
Молюсь звезде моих побед…
Молюсь звезде моих побед,
Алмазу древнего востока,
Широкой степи, где мой бред —
Езда всегда навстречу рока.
Как неожидан блеск ручья
У зеленеющих платанов!
Звенит душа, звенит струя —
Мир снова царство великанов.
И все же темная тоска
Нежданно в поле мне явилась,
От встречи той прошли века
И ничего не изменилось.
Кривой клюкой взметая пыль,
Ах, верно направляясь к раю,
Ребенок мне шепнул: «Не ты ль?»
А я ему в ответ; «Не знаю.
Верь!» —И его коснулся губ
Атласных… Боже! Здесь, на небе ль?
Едва ли был я слишком груб,
Ведь он был прям, как нежный стебель.
Он руку оттолкнул мою
И отвечал: «Не узнаю!»
Альбом или слон
О, самой нежной из кузин
Легко и надоесть стихами,
И мне все снится магазин
На Невском, только со слонами.
Альбом, принадлежащий ей,
Любовною рукой моей,
Быть может, не к добру наполнен,
Он ни к чему… ведь в смене дней
Меня ей только слон напомнит.
Мыльные пузыри
Какая скучная забота
Пусканье мыльных пузырей!
Ну, так и кажется, что кто-то
Нам карты сдал без козырей.
В них лучезарное горенье,
А в нас тяжелая тоска…
Нам без надежды, без волненья
Проигрывать наверняка.
О нет! Из всех возможных счастий
Мы выбираем лишь одно,
Лишь то, что синим углем страсти
Нас опалить осуждено.
Неизвестность
Замирает дыханье, и ярче становятся взоры
Перед странно-волнующим ликом твоим, неизвестность
Как у путника, дерзко вступившего в дикие горы
И смущенного видеть еще неоткрытую местность.
В каждой травке намек на возможность немыслимой встречи,
Горизонт – обиталище феи всегда легкокрылой,
Миг… и выйдет, атласные руки положит на плечи
И совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!»
У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный,
Он отметит, он, как сетью, опутает душу печалью,
…И поверить нельзя, что здесь, как повсюду, всегдашний,
Бродит школьный учитель, томя прописною моралью.
Акростих
Можно увидеть на этой картинке
Ангела, солнце и озеро Чад,
Шумного негра в одной пелеринке
И шарабанчик, где сестры сидят,
Нежные, стройные, словно былинки.
А надо всем поднимается солнце,
Лютой любовью вдвойне пронзено,
Боли и песен открытая дверца:
О, для чего даже здесь не дано
Мне позабыть о мечте иноверца.
В четыре руки
Звуки вьются, звуки тают…
То по гладкой белой кости
Руки девичьи порхают,
Словно сказочные гостьи.
И одни из них так быстры,
Рассыпая звуки-искры,
А другие величавы,
Вызывая грезы славы.
За спиною так лениво
В вазе нежится сирень,
И не грустно, что дождливый
Проплывет неслышно день.
Прогулка
В очень, очень стареньком дырявом шарабане
(На котором после будет вышит гобелен)
Ехали две девушки, сокровища мечтаний,
Сердце, им ненужное, захватывая в плен.
Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом,
И домой вернулись мы уже на склоне дня,
Но они, веселые, ласкали нежным взглядом
Не меня, неловкого, а моего коня.
На кровати, превращенной в тахту
Вот троица странная наша:
– Я, жертва своих же затей,
На лебедь похожая Маша
И Оля, лисица степей.
Как странно двуспальной кровати,
Что к ней, лишь зажгутся огни,
Идут не для сна иль объятий,
А так, для одной болтовни,
И только о розовых счастьях:
«Ах, профиль у Маши так строг…
А Оля… в перстнях и запястьях,
Она – экзотический бог…»
Как будто затейные пряжи
Прядем мы… сегодня, вчера…
Пока, разгоняя миражи,
Не крикнут: «Чай подан, пора!»
Лиловый цветок
Вечерние тихи заклятья,
Печаль голубой темноты.
Я вижу не лица, а платья,
А, может быть, только цветы.
Так радует серо-зеленый,
Живой и стремительный весь,
И, может быть, к счастью, влюбленный
В кого-то чужого… не здесь.
Но душно мне!.. Я зачарован,
Ковер подо мной, словно сеть.
Хочу быть спокойным – взволнован.
Смотрю…– а хочу не смотреть.
Смолкает веселое слово,
И ярче пылание щек…
– То мучит, то нежит лиловый,
Томящий и странный цветок.
Куранты любви
Вы сегодня впервые пропели
Золотые «Куранты любви».
Вы крестились в «любовной купели»,
Вы стремились «на зов свирели»,
Не скрывая волненья в крови.
Я учил вас, как автор поет их,
Но, уча, был так странно-несмел.
О, поэзия – не в ритмах, не в нотах,
Только в вас. Вы царица в гротах,
Где Амура звенит самострел.
Медиумические явления
Приехал Коля. Тотчас слухи,
Во всех вселившие испуг:
По дому ночью ходят духи
И слышен непонятный стук.
Лишь днем не чувствуешь их дури.
Когда ж погаснет в окнах свет,
Они лежат на лиги-куре
Или сражаются в крокет.
Испуг ползет, глаза туманя.
Мы все за чаем – что за вид!
Молчит и вздрагивает Аня,
Сергей взволнован и сердит.
Но всех милей, всех грациозней
Все ж Оля в робости своей,
Встречая дьявольские козни
Улыбкой, утра розовей.
В Вашей спальне
Вы сегодня не вышли из спальни,
И до вечера был я один,
Сердце билось печальней, и дальний
Падал дождь на узоры куртин.
Ни стрельбы из японского лука,
Ни гаданья по книгам стихов,
Ни блокнотов! Тяжелая скука
Захватила и смяла без слов.
Только вечером двери открылись,
Там сошлись развлекавшие вас:
Вышивали, читали, сердились,
Говорили и пели зараз.
Я хотел тишины и печали,
Я мечтал вас согреть тишиной,
Но в душе моей чаши азалий
Вдруг закрылись, и сами собой
Вы взглянули… И стула бесстрастней,
Встретил я ваш приветливый взгляд,
Помня мудрое правило басни,
Что, чужой, не созрел виноград.
О признаниях
Никому мечты не поверяйте,
Ах, ее не скажешь, не сгубя!
Что вы знаете, то знайте
Для себя.
Даже, если он вас спросит,
Тот, кем ваша мысль согрета,
Скажет, жизнь его зависит
От ответа.
Промолчите! Пусть отравит
Он мечтанье навсегда,
Он зато вас не оставит
Никогда.
Страница из Олиного дневника
Он в четверг мне сделал предложенье,
В пятницу ответила я «да».
«Навсегда?» – спросил он. «Навсегда».
И, конечно, отказала в воскресенье.
Но мои глаза вдруг стали больше,
Тоньше руки и румяней щеки,
Как у девушек веселой, старой Польши,
Любящих обманы и намеки.
Борьба
Борьба одна: и там, где по холмам
Под рев звериный плещут водопады,
И здесь, где взор девичий,– но, как там,
Обезоруженному нет пощады.
Что из того, что волею тоски
Ты поборол нагих степей удушье.
Все ломит стрелы, тупит все клинки,
Как солнце золотое, равнодушье.
Оно – морской утес: кто сердцем тих,
Прильнет и выйдет, радостный, на сушу,
Но тот, кто знает сладость бурь своих,
Погиб… и бог его забудет душу.
Райский сад
Я не светел, я болен любовью,
Я сжимаю руками виски
И внимаю, как шепчутся с кровью
Шелестящие крылья Тоски.
Но тебе оскорбительны муки.
Ты одною улыбкой, без слов,
Отвести приказала мне руки
От моих воспаленных висков.
Те же кресла, и комната та же…
Что же было? Ведь я уж не тот:
В золотисто-лиловом мираже
Дивный сад предо мною встает.
Ах, такой раскрывался едва ли
И на ранней заре бытия,
И о нем никогда не мечтали
Даже Индии солнца – князья.
Бьет поток. На лужайках прибрежных
Бродят нимфы забытых времен;
В выем раковин, длинных и нежных,
Звонко трубит мальчишка-тритон.
Я простерт на песке без дыханья,
И меня не боятся цветы,
Ио в душе – ослепительность знанья,
Что ко мне наклоняешься ты…
И с такою же точно улыбкой,
Как сейчас, улыбнулась ты мне.
…Странно! Сад этот знойный и зыбкий
Только в детстве я видел во сне.
Ключ в лесу
Есть темный лес в стране моей;
В него входил я не однажды,
Измучен яростью лучей,
Искать спасения от жажды.
Там ключ бежит из недр скалы
С глубокой льдистою водою,
Ио Горный Дух из влажной мглы
Глядит, как ворон пред бедою.
Он говорит: «Ты позабыл
Закон: отсюда не уходят!»
И каждый раз я уходил
Блуждать в лугах, как звери бродят.
И все же помнил путь назад
Из вольной степи в лес дремучий…
…О, если бы я был крылат,
Как тот орел, что пьет из тучи!
Опять прогулка
Собиратели кувшинок,
Мы отправились опять
Поблуждать среди тропинок,
Над рекою помечтать.
Оля правила. Ленивый,
Был нежданно резв Силач,
На Голубке торопливой
Поспевал я только вскачь.
И со мной, хоть осторожно,
Оля ласкова была,
С шарабана это можно,
Но не так легко с седла.
Ева или Лилит
Ты не знаешь сказанья о деве Лилит,
С кем был счастлив в