Приоткрылись губы, и вольно
Прокатился по берегам
Голос яркий, густой и полный,
Как полуденный запах пальм.
Первый раз уста человека
Говорить осмелились днем,
Раздалось в первый раз от века
Запрещенное слово: «ОМ!»
10
Солнце вспыхнуло красным жаром
И надтреснуло. Метеор
Оторвался и легким паром
От него рванулся в простор.
После многих тысячелетий
Где-нибудь за Млечным Путем
Он расскажет встречной комете
О таинственном слове «ОМ».
Океан взревел и, взметенный,
Отступил горой серебра.
Так отходит зверь, обожженный
Головней людского костра.
Ветви лапчатые платанов,
Распластавшись, легли на песок,
Никакой напор ураганов
Так согнуть их досель не мог.
И звенело болью мгновенной,
Тонким воздухом и огнем
Сотрясая тело вселенной,
Заповедное слово «ОМ».
11
Содрогнулся дракон и снова
Устремил на пришельца взор,
Смерть борола в нем силу слова,
Незнакомую до сих пор.
Смерть, надежный его союзник,
Наплывала издалека.
Как меха исполинской кузни,
Раздувались его бока.
Когти лап в предсмертном томленье
Бороздили поверхность скал,
Но без голоса, без движенья
Нес он муку свою и ждал.
Белый холод последней боли
Плавал по сердцу, и вот-вот
От сжигающей сердце воли
Человеческой он уйдет.
Понял жрец, что страшна потеря
И что смерти не обмануть,
Поднял правую лапу зверя
И себе положил на грудь.
12
Капли крови из свежей раны
Потекли, красны и теплы,
Как ключи на заре багряной
Из глубин мировой скалы.
Дивной перевязью священной
Заалели ее струи
На мерцании драгоценной
Золотеющей чешуи.
Точно солнце в рассветном небе,
Наливался жизнью дракон,
Крылья рвались по ветру, гребень
Петушиный встал, обагрен.
И когда без слов, без движенья
Взором жрец его вновь спросил
О рожденье, преображенье
И конце первозданных сил,
Переливы чешуи далече
Озарили уступы круч,
Точно голос нечеловечий,
Превращенный из звука в луч.
Песнь вторая
1
Мир когда-то был легок, пресен,
Бездыханен и недвижим
И своих трагических песен
Не водило время над ним.
А уже в этой тьме суровой
Трепетала первая мысль,
И от мысли родилось слово —
Предводитель священных числ.
В слове скрытое материнство
Отыскало свои пути: —
Уничтожиться как единство
И как множество расцвести.
Ибо в мире блаженно-новом,
Как сверканье и как тепло,
Было между числом и словом
И не слово и не число.
Светозарное, плотью стало,
Звуком, запахом и лучом,
И живая жизнь захлестала
Золотым и буйным ключом.
2
Скалясь красными пропастями,
Раскаленны, страшны, пестры,
За клокочущими мирами
Проносились с гулом миры.
Налетали, сшибались, выли
И стремительно мчались вниз,
И столбы золотистой пыли
Над ловцом и жертвой вились.
В озаренной светами бездне,
Затаив первозданный гнев,
Плыл на каждой звезде наездник —
Лебедь, Дева, Телец и Лев.
А на этой навстречу звездам,
Огрызаясь на звездный звон,
Золотобагряным наростом
Поднимался дивный дракон.
Лапы мир оплели, как нити,
И когда он вздыхал, дремля,
По расшатанной им орбите.
Вверх и вниз металась земля.
3
Мчалось время; прочней, телесней
Застывало оно везде.
Дева стала лучом и песней
На далекой своей звезде.
Лебедь стал сияющей льдиной,
А дракон — земною корой,
Разметавшеюся равниной,
Притаившеюся горой.
Умягчилось сердце природы,
Огнь в глубинах земли исчез,
Побежали звонкие воды,
Отражая огни небес.
Но из самых темных затонов,
Из гниющих в воде корней,
Появилось племя драконов,
Крокодилов и черных змей.
Выползали слепые груды
И давили с хрустом других,
Кровяные рвались сосуды
От мычанья и рева их.
Альбомные стихи, надписи на книгах, экспромты, отрывки
Искатели жемчуга
От зари
Мы, как сны;
Мы цари
Глубины.
Нежен, смел
Наш размах,
Наших тел
Блеск в водах.
Мир красив…
Поспешим,
Вот отлив,
Мы за ним.
Жемчугов
И медуз
Уж готов
Полный груз.
Поплывет
Наш челнок
Все вперед
На восток.
Нежных жен
Там сады,
Ласков звон
Злой воды.
Посетим
Берега,
Отдадим
Жемчуга.
Сон глубин,
Радость струй
За один
Поцелуй.
1906
Наталье Владимировне Анненской
В этом альбоме писать надо длинные, длинные строки, как нити,
Много в них можно дурного сказать, может быть, и хорошего много;
Что хорошо или дурно в этом мире роскошных и ярких событий!
Будьте правдивы и верьте в дьяволов, если Вы верите в Бога.
Если ж Вы верите в дьяволов, тех, что веселое, нежное губят,
Знайте, что духи живут на земле, духи робкие, бледные, словно намеки,
Вы их зовите к себе, и они к Вам придут, вас полюбят,
Сказки расскажут о счастьи, правдивые, как эти длинные, длинные строки.
1906
Ва<лентину> Кривичу
Вот книга странная,
Арена, где гиены и жирафы
Крадутся от страницы до страницы,
Раскидистые пальмы и платаны
Изгибами уходят за поля.
Вот книга странная
И скучная, быть может.
Что ж! Ласково всегда встречались
У Вас иные и еще слабее.
<1908?>
«Микель-Анджело, великий скульптор…»
Многоуважаемой Вере Евгеньевне Арене
Микель-Анджело, великий скульптор,
Чистые линии лба изваял.
Светлый, ласкающий, пламенный взор
Сам Рафаэль в минуты восторга писал.
Даже улыбку, что нету нежнее,
Перл между перлов и чудо чудес,
Создал веселый властитель Кипрей —
Феб златокудрый, возничий небес.
<1908?>
«Вы пленены игрой цветов и линий…»
Вы пленены игрой цветов и линий,
У Вас в душе и радость, и тоска,
Когда весной торжественной и синей
Так четко в небе стынут облака.
И рады Вы, когда ударом кисти
Вам удается их сплести в одно,
Еще светлей, нежней и золотистей
Перенести на Ваше полотно.
И грустно Вам, что мир неисчерпаем,
Что до конца нельзя его пройти,
Что из того, что было прежде раем,
Теперь идут все новые пути.
Но рок творцов не требует участья,
Им незнакома горечь слова — «жаль»,
И если все слепительнее счастье,
Пусть будет все томительней печаль.
1909
Акростих Кате Кардовской
Когда Вы будете большою,
А я — негодным стариком,
Тогда, согбенный над клюкою,
Я вновь увижу Ваш альбом,
Который рифмами всех вкусов,
Автографами всех имен —
Ремизов, Бальмонт, Блок и Брюсов —
Давно уж будет освящен.
О, счастлив буду я напомнить
Вам время давнее, когда
Стихами я помог наполнить
Кар дон нетронутый тогда,
А Вы, Вы скажете мне бойко:
«Я в прошлом помню только Бойку!»
<1909>
Акростих («Мощь и нега…»)
Мощь и нега —
Изначально!
Холод снега,
Ад тоски,
И красива, и могуча,
Лира Ваша так печальна,
Уводящая в пески.
Каждый путник
Утомленный
Знает лютни
Многих стран,
И серебряная туча
На груди его влюбленно
Усмиряет горечь ран.
<1909–1910?>
«Гляжу на Ваше платье синее…»
Гляжу на Ваше платье синее,
Как небо в дальней Абиссинии,
И украшаю Ваш альбом
Повествованием о том.
1910
Акростих («О, самой нежной из кузин…»)
О, самой нежной из кузин
Легко и надоесть стихами,
И мне все снится магазин
На Невском, только со слонами.
Альбом, принадлежащий ей,
Любовною рукой моей,
Быть может, не к добру наполнен,
Он ни к чему… ведь в смене дней
Меня ей только слон напомнит.
1911
Акростих («Можно увидеть на этой картинке…»)
Можно увидеть на этой картинке
Ангела, солнце и озеро Чад,
Шумного негра в одной пелеринке
И шарабанчик, где сестры сидят,
Нежные, стройные, словно былинки.
А надо всем поднимается сердце,
Лютой любовью вдвойне пронзено,
Боли и песен открытая дверца:
О, для чего даже здесь не дано
Мне позабыть о мечте иноверца.
1911
Мыльные пузыри
Какая скучная забота —
Пусканье мыльных пузырей!
Ну так и кажется, что кто-то
Нам карты сдал без козырей.
В них лучезарное горенье,
А в нас тяжелая тоска…
Нам без надежды, без волненья
Проигрывать наверняка.
О нет! Из всех возможных счастий
Мы выбираем лишь одно,
Лишь то, что синим углем страсти
Нас опалить осуждено.
1911
Встреча
Молюсь звезде моих побед,
Алмазу древнего востока,
Широкой степи, где мой бред —
Езда всегда навстречу рока.
Как неожидан блеск ручья
У зеленеющих платанов!
Звенит душа, звенит струя —
Мир снова царство великанов.
И все же темная тоска
Нежданно в поле мне явилась,
От встречи той прошли века,
И ничего не изменилось.
Кривой клюкой взметая пыль,
Ах, верно направляясь к раю,
Ребенок мне шепнул: «Не ты ль?» —
А я ему в ответ: «Не знаю.
Верь!» — и его коснулся губ
Атласных… Боже! Здесь, на небе ль?
Едва ли был я слишком груб,
Ведь он был прям, как нежный стебель.
Он руку оттолкнул мою
И отвечал: «Не узнаю!»
1911
В четыре руки
Звуки вьются, звуки тают…
То по гладкой белой кости
Руки девичьи порхают,
Словно сказочные гостьи.
И одни из них так быстры,
Рассыпая звуки-искры,
А другие величавы,
Вызывая грезы славы.
За спиною так лениво
В вазе нежится сирень,
И не грустно, что дождливый
Проплывет неслышно день.
1911
Прогулка
В очень, очень стареньком дырявом шарабане
(На котором после будет вышит гобелен)
Ехали две девушки, сокровища мечтаний,
Сердце, им ненужное, захватывая в плен.
Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом,
И домой вернулись мы уже на склоне дня,
Но они, веселые, ласкали нежным взглядом
Не меня, неловкого, а моего коня.
1911
На кровати, превращенной в тахту
Вот троица странная наша: —
Я, жертва своих же затей,
На лебедь похожая Маша
И Оля, лисица степей.
Как странно двуспальной кровати,
Что к ней, лишь зажгутся огни,
Идут не для сна иль объятий,
А так, для одной болтовни,
И только о розовых счастьях:
«Ах, профиль у Маши так строг…
А Оля… в перстнях и запястьях
Она — экзотический бог…»
Как будто затейные пряжи
Прядем мы… сегодня, вчера…
Пока, разгоняя миражи,
Не крикнут: «Чай подан, пора!»
1911
Куранты любви
Вы сегодня впервые пропели
Золотые «Куранты любви».
Вы крестились в «любовной купели»,
Вы стремились «на зов свирели»,
Не скрывая волненья в крови.
Я учил Вас, как автор поет их,
Но, уча, был так странно несмел.
О, поэзия — не в ритмах, не в нотах,
Только в Вас. Вы царица в гротах,
Где Амура звенит самострел.
1911
Медиумические явленья
Приехал Коля. Тотчас слухи,
Во всех вселившие испуг:
По дому ночью ходят духи
И слышен непонятный стук.
Лишь днем не чувствуешь их дури.
Когда ж погаснет в окнах свет,
Они лежат на лиги-куре
Или сражаются в крокет.
Испуг ползет, глаза туманя.
Мы все за чаем — что за вид!
Молчит и вздрагивает Аня,
Сергей взволнован и сердит.
Но всех милей и грациозней
Все ж Оля в робости своей,
Встречая дьявольские козни
Улыбкой, утра розовей.
1911
В вашей спальне
Вы сегодня не вышли из спальни,
И до вечера был я один.
Сердце билось печальней, и дальний
Падал дождь на узоры куртин.
Ни стрельбы из японского лука,
Ни гаданья по книгам стихов,
Ни блокнотов! Тяжелая скука
Захватила и смяла без слов.
Только вечером двери открылись,
Там сошлись развлекавшие Вас:
Вышивали, читали, сердились,
Говорили и пели зараз.
Я хотел тишины и печали,
Я мечтал Вас согреть тишиной,
Но в душе моей чаши азалий
Вдруг закрылись, и сами собой
Вы взглянули… и стула бесстрастней
Встретил я Ваш приветливый взгляд,
Помня мудрое правило басни,
Что чужой не созрел виноград.
1911
О признаниях
Никому мечты не поверяйте,
Ах, ее не скажешь, не сгубя!
Что Вы знаете, то знайте
??Для себя.
Даже если он Вас спросит,
Тот, кем Ваша мысль согрета,
Скажет, жизнь его зависит
??От ответа,
Промолчите! Пусть отравит
Он мечтанье навсегда,
Он зато Вас не оставит
??Никогда.
1911
Память («Как я скажу, что тебя буду помнить всегда…»)
Как я скажу, что тебя буду помнить всегда?
Ах, я и в память боюсь, как во многое, верить!
Буйной толпой побегут и умчатся года,
Столько печали я встречу, что радость ли мерить?
Я позабуду. Но вечно и вечно, гадая,
Буду склоняться над омутом прежнего я,
Чтобы припомнить, о чем позабыл… и седая
Первая прядка волос, помни, будет твоя.
1911
Страница из Олиного дневника
Он в четверг мне сделал предложенье,
В пятницу ответила я «да».
«Навсегда?» — спросил он. «Навсегда».
И, конечно, отказала в воскресенье.
Но мои глаза вдруг стали больше,
Тоньше руки и румяней щеки,
Как у девушек веселой, старой Польши,
Любящих обманы и намеки.
1911
Борьба
Борьба одна: и там, где по холмам
Под рев звериный плещут водопады,
И здесь, где взор девичий, — но, как там,
Обезоруженному нет пощады.
Что из того, что волею тоски
Ты поборол нагих степей удушье.
Все ломит стрелы, тупит все клинки,
Как солнце золотое, равнодушье.
Оно — морской утес: кто сердцем тих,
Прильнет и выйдет, радостный, на сушу,
Но тот, кто знает сладость бурь своих,
Погиб… и Бог его забудет душу.
1911
Райский сад
Я не светел, я болен любовью,
Я сжимаю руками виски
И внимаю, как шепчутся с кровью
Шелестящие крылья Тоски.
Но тебе оскорбительны муки.
Ты одною улыбкой, без слов,
Отвести приказала мне руки
От моих воспаленных висков.
Те же кресла и комната та же…
Что же было? Ведь я уж не тот:
В золотисто-лиловом мираже
Дивный сад предо мною встает.
Ах, такой раскрывался едва ли
И на ранней заре бытия,
И о нем никогда не мечтали
Даже Индии солнца — князья.
Бьет поток. На лужайках прибрежных
Бродят нимфы забытых времен;
В выем раковин, длинных и нежных,
Звонко трубит мальчишка-тритон.
Я простерт на песке без дыханья,
И меня не боятся цветы,
Но в душе — ослепительность знанья,
Что ко мне наклоняешься ты…
И с такою же точно улыбкой,
Как сейчас, улыбнулась ты мне.
…Странно! Сад этот знойный и зыбкий
Только в детстве я видел во сне.
1911
Ключ в лесу
Есть темный лес в стране моей;
В него входил я не однажды,
Измучен яростью лучей,
Искать спасения от жажды.
Там
