Из ‘Западно-восточного дивана’. Иоганн Вольфганг Гёте
ЭШК-НАМЕ. Книга любви
«Открой, Чем сердце томится мое!»
«Любовь — с тобой, Береги ее!»
ОБРАЗЦЫ
Шесть пар помяните И в сердце храните. Образ зажег, разжигает судьба, Это Рустам и Рудоба. Хоть незнакомы — шаг до греха, Это Юсуф и Зулейха. Мука любви без любовных отрад, Это Ширин и Ферхад. В мир друг для друга пришли, Это Меджнун и Лейли. Старость идет, но любовь их верна, Это Джемиль и Ботейна. А любовь и ее забавы Царь Соломон и царица из Савы, Если их помнишь через века,
Будет любовь вовеки крепка.
И ЕЩЕ ЧЕТА
Большая заслуга — любовь, и другой Не будет награды такой дорогой. Не стал ты силен, не стал ты богат, А все же славнейшим героям ты брат. Вамик и Азра!-по прихоти рока Их знают все. как знают Пророка. Сказать о них-что же? Судьба их темна. Но помнят все их имена. Забыты их дела и дни, Но знают все, что любили они. Все знают от мала до велика О страсти Азры и Вамика.
КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ
Книга книг-любовь, и в мире Книги нет чудесней. Я читал ее усердно. Радости — две, три странички, Много глав-разлука. Снова встреча — лишь отрывок, Маленькая главка. Целые тома печали С приложеньем объяснений Долгих, скучных, бесполезных. Низами! — Ты в заключенье Все же верный ход нашел, Кто решит неразрешимое? Любящие — если снова Вместе и навеки.
x x x
Были губы, взор — она влекла И целуя, и лаская. Ножки стройны, грудь бела, Были упоенья рая. Были?-Да.-В каком краю?
В том! Вошла, околдовала, Отдалась-и жизнь мою К сновиденью приковала.
ПРЕДОСТЕРЕГАЯ
Был и я в плену волос, Бредил ими смладу. Как и ты, Хафиз, твой друг Знал любви усладу.
Но сплетают косу те, Кто длинноволосы В битвах юной красоте Шлемом служат косы.
И, опомнясь, все бегут, Зная козни эти. Но бегут из тяжких пут в ласковые сети.
ПОГРУЖАЯСЬ
В кудрях — как в нимбе. И когда в тиши Любимую на сердце я покою, Перебирая кудри ей рукою Я обновлен до глубины души. Целую губы, щеку или бровь, И вновь рожден, и ранен в сердце вновь. А пятизубый гребень что ж без дела? Ему бы в кудри погрузиться смело! Ушко в игру вовлечено, Так бестелесно, так бесплотно, Но к ласке клонится охотно Когда ж волос ее руно Волнуешь, их перебирая Игра для вечности, для рая! Хафиз, и ты играл не раз, И мы играем в добрый час.
РИСКУЯ
Что ж, твоим смарагдам снова И перстам хвалу начать? Часто нужно молвить слово, Чаще надо промолчать.
Коль скажу я, что для зренья Лучший цвет — зеленый цвет, Не пугай, что нет спасенья От каких-то страшных бед.
Все ж тебе читать бы надо: Чем могущественна ты? «Ведь в тебе не меньше яда, Чем в смарагде-доброты!»
Ах, голубка, в книге тесной Песни пленницами стали, Те, что в шири поднебесной И парили, и летали.
Время губит все в подлунной, Только им прожить века. Как любовь, пребудет юной Песни каждая строка.
ПЛОХОЕ УТЕШЕНЬЕ
В полночь рыдал и -стонал я, Что нет тебя со мною, Но призраки ночи пришли, И стало мне стыдно.
«Ночные призраки,-вскрикнул я, Смотрите, стенаю и плачу Я, тот, кого вы видали Всегда спокойно спящим. Великим дарам я не рад, Но не считайте глупым
Того, кто считался мудрым». Великий урон испытал я! Но призраки ночные, Немало подивившись, Проплыли мимо. Глупец я или мудрец Было им так безразлично!
ДОВОЛЬСТВУЯСЬ МАЛЫМ
«Да что за связь — уразумей! Любовь-и девица, что стала твоей. Вот я бы не радовался нисколько: Она тебе льстит умело — и только!»
Поэт: А мне и довольно — ведь я уже стар, И мне извиненье — простой расчет: Любовь, конечно, свободный дар, А лесть от преклоненья идет.
ПРИВЕТ
О, как я счастлив! Брожу по стране, Где и Хут-хута можно встретить.
Ищу на камнях отпечатки Раковин древнего моря Здесь-то и бегал Хут-хут, Распуская свой венчик, Задорно красуясь, Живой Шутя о покойниках тонко.
«Хут-хут,-сказал я,-и вправду Ты очень красивая птица. Беги скорей, Удод,
Беги к моей любимой. Скажи ей, что я Принадлежу ей навеки. Ведь бегал же ты когда-то, Словно хороший сводник, От Соломона к царице Савской И от нее к Соломону».
СМИРЕНИЕ
«Ты весь истерзан и весел вновь, Поешь, как пел искони??.
Поэт И мне и песням враждебна любовь. Мне в эти тяжелые дни Так тяжки любовные речи. Не так ли горящие свечи И светят, и тают, — взгляни!
Искала любовная боль забытье, Хотела забыться в пустыне. Нашла опустевшее сердце мое И в нем угнездилась отныне.
НЕИЗБЕЖНОЕ
Кто вольной пташке прикажет Не петь, облетая поля? И кто запретит трепыхаться Овце под рукой стригаля?
Когда мне шерсть остригают, Я разве бываю сердит? Сержусь я лишь, если цирюльник Испортит стрижкой мой вид.
И кто ж запретит мне песни Лазурной петь вышине, Лишь облакам доверяя, Как больно ты сделала мне?
СОКРОВЕННОЕ
О глазах моей любимой Мир толкует и судачит. Я один, я точно знаю, Знаю все, что взгляд их значит.
Это значит: вот мой милый, А совсем не тот, который. . . Люди добрые, оставьте Ваши сплетни, ваши споры! Да, в необоримой силе Глаз ее — одно желанье:
Чтоб любимый догадался, Где, когда у них свиданье.
САМОЕ СОКРОВЕННОЕ
«Мы, любители клубнички, Ищем, кто твоя зазноба, Сколько дядей приобрел ты, А верней сказать, вы оба?
Ибо то, что ты влюбился, Видно с первого же взгляда. Ни что ты любим — вот это Нам еще проверить надо».
Люди добрые, ну что вы! Вход ей вальный, не взыщите! Нет ее — вы чтите призрак, Есть она — вы все дрожите.
Но Шехабэддин недаром Снял бурнус на Арафате, И не глуп, кто так поступит, Если это будет кстати.
Коль по имени кого-то Пред его любимой кликнешь, Или перед царским троном, То уж выше нет почета.
Был предсмертный крик Меджнуна Криком боли нестерпимой:
«Вы мое забудьте имя Пред Лейли, моей любимой».
