Наиболее вздорное из всех заблуждений — когда молодые одаренные люди воображают, что утратят оригинальность, признав правильным то, что уже было признано другим.
Как мало из свершившегося было записано, как мало из записанного спасено! Литература с самого начала своего существования — фрагментарна, она хранит памятники человеческого духа только в той мере, в какой они были запечатлены письменами и в какой эти письмена сохранились.
Наши отношения с Шиллером основывались на решительном устремлении обоих к единой цели, наша совместная деятельность — на различии средств, которыми мы старались ее достигнуть. Во время небольшой размолвки, которая однажды между нами возникла и о которой мне напомнило одно место из нашей переписки, я сделал следующие наблюдения.
Далеко не одно и то же, подыскивает ли поэт для выражения всеобщего особенное или же в особенном видит всеобщее. Первый путь приводит к аллегориям, в которых особенное имеет значение только примера, только образца всеобщего, последний же и составляет подлинную природу поэзии; поэзия называет особенное, не думая о всеобщем и на него не указуя. Но кто живо воспримет изображенное ею особенное, приобретет вместе с ним и всеобщее, вовсе того не сознавая или осознав это только позднее.
Хронику пусть пишет только тот, кому важна современность.
Переводчики — это хлопотливые сводники, всячески выхваляющие нам полускрытую вуалью красавицу; они возбуждают необоримое стремление к оригиналу.
Древний мир мы охотно ставим выше себя, грядущий же — никогда. Только отец не завидует таланту сына.
Мы, в сущности, учимся только из тех книг, о которых не в состоянии судить. Автору книги, судить о которой мы можем, следовало бы учиться у нас.
Искусство — дело серьезное, особенно серьезное, когда оно занимается объектами благородными и возвышенными; художник же стоит над искусством и над объектом; над первым — ибо пользуется им как средством, над вторым — ибо на свой лад трактует его.
Искусство само по себе благородно. Поэтому художник не страшится низменного. Принимая его под свой покров, он его уже облагораживает. И мы видим величайших художников, смело прибегающих к этой прерогативе монарха.
В каждом художнике заложен росток дерзновения, без которого немыслим ни один талант. И росток этот оживает особенно часто, когда человека одаренного хотят ограничить, задобрить и заставить служить односторонним целям.
Рафаэль среди художников новейшего времени и в этом отношении самый чистый. Он вполне наивен. Действительность у него не вступает в конфликт с нравственностью или, более того, с божественным началом. Ковер, на котором изображено поклонение волхвов, — это избыточно-великолепная композиция, открывающая целый мир, начиная от старшего коленопреклоненного волхва до мавра и обезьянки, которые, сидя на верблюде, лакомятся яблоками. Здесь и святой Иосиф изображен совершенно наивно, как приемный отец, радующийся принесенным дарам.
Вообще же против святого Иосифа художники злоумышляли немало. Изображают же его и византийцы, которые отнюдь не обладают излишним юмором, досадующим на рождение Христа. Младенец лежит в яслях, звери заглядывают туда, изумленные, что вместо своей сухой пищи видят божественно прелестное созданье. Ангелы славят новорожденного, мать неподвижно сидит возле него, святой же Иосиф стоит в отдалении, недовольно посматривая на эту сцену.
Юмор — один из элементов гения, но, как только он начинает первенствовать, — лишь суррогат последнего; он сопутствует упадочному искусству, разрушает и в конце концов уничтожает его.
Прекрасное — манифестация сокровенных сил природы; без его возникновения они навсегда остались бы сокрытыми.
Говорят: художник, изучай природу. Но не так-то просто из низменного извлечь благородное, из уродливого — прекрасное.
К назойливости юных дилетантов следует относиться снисходительно, в зрелом возрасте они станут подлинными почитателями искусства и его мастеров.
Во всяком произведении искусства, великом или малом, вплоть до самого малого, все сводится к концепции.
Никто, кроме художника, не может споспешествовать искусству. Меценаты поощряют художника. Это справедливо и хорошо; но этим не всегда поощряется искусство.
Красота никогда не уяснит себе своей сути.
Все другие искусства мы должны кредитовать, и только у греческого мы вечно остаемся в долгу.
Искусство — перелагатель неизречимого; поэтому глупостью кажется попытка вновь перелагать его словами. И все же, когда мы стараемся это делать, разум наш стяжает столько прибыли, что это с лихвой восполняет затраченное состояние.
В произведении искусства «что» интересует людей гораздо больше, чем «как». Первое они могут усвоить по частям, второе же им не удается объять как нечто целое. Отсюда — выхватывание отдельных мест; при этом воздействие целого, если всмотреться повнимательнее, не может не сказаться и здесь; но оно воспринимается бессознательно.
Поэт призван изображать. Изображение же достигает своей вершины, лишь когда оно соревнуется с действительностью, а это значит, что наш дух сообщает описаниям такую жизненность, что начинает казаться, будто все здесь видишь воочию. На высшей своей точке поэзия кажется чисто внешней; уходя внутрь, она вступает на путь падения. Поэзия, которая изображает только внутренний мир, не воплощая его во внешнем, или только внешнее, не давая прочувствовать его изнутри, в равной мере попадает на ту последнюю ступень, с которой она сходит в обыденную жизнь.
Ораторское искусство пользуется всеми преимуществами поэзии, всеми ее правами; оно захватывает их и злоупотребляет ими, чтобы добиться в гражданской жизни известных внешних, нравственных или безнравственных, но всегда преходящих выгод.
В безыскусственной правдивости и величии, но дико и необузданно развивался талант лорда Байрона; поэтому с ним едва ли кто может сравниться.
Развивающимся талантам опасно читать Шекспира; это понуждает их воссоздавать его, они же воображают, что создают себя.
Об истории не может судить тот, кто сам не пережил ее. Так обстоит дело с целыми нациями. Немцы получили право судить о литературе лишь с той поры, как сами ее создали.
Дилетанты, сделав все, что в их силах, обычно говорят себе в оправдание, что работа еще не закончена. Разумеется! Она никогда и не может быть закончена, ибо неправильно начата. Мастер несколькими штрихами дает свою работу законченной; осуществленная или нет, она уже завершена. Даже самый искусный дилетант ощупью бредет в неопределенном, и, по мере того как растет осуществление, все яснее и яснее выступает сомнительность первоосновы. Лишь в самом конце обнаруживается упущенное, наверстать которое уже невозможно; а потому такое произведение никогда и не будет законченным.
Для подлинного искусства не существует подготовительной школы, существуют лишь подготовительные работы; лучшая из них — это участие даже самого ничтожного ученика в деле мастера. Из мальчиков, растиравших краски, выходили превосходные художники.
Согласно нашему убеждению, молодому художнику следует вовсе не начинать изучения или лишь мало отдаваться ему, если он одновременно не в состоянии обдумать, как возвести к целому каждый листок, как превратить данную деталь в приятную картину и, вставленной в раму, любезно предложить знатоку или любителю искусства.
Много прекрасного существует в мире разрозненно, и это — задача нашего духа: обнаруживать связи и тем самым создавать произведения искусства. Цветок обретает свое очарование лишь благодаря насекомому, сидящему на нем, капле росы, которая его увлажняет, сосуду, из которого он берет свою последнюю пищу. Нет ни одного куста, ни одного дерева, которому нельзя было бы придать известную значимость благодаря соседству со скалой, с источником или — большую прелесть благодаря сдержанному, простому фону. Все это относится и к человеческим фигурам и к животным всевозможных видов.
Поэзия сильнее всего воздействует в эпоху зачинаний, когда культура еще не оформилась или только едва образовалась, а также при новых сдвигах в культуре, при освоении чужой культуры; следовательно, можно сказать, что в ней безусловно имеет место воздействие новизны.
Музыка — в лучшем смысле этого слова — меньше нуждается в новизне; напротив, чем она старей, тем правильней, тем сильнее она воздействует.
Величие искусства, пожалуй, ярче всего проявляется в музыке, ибо она не имеет содержания, с которым нужно считаться. Она — вся форма и наполнение. Она делает возвышенным и благородным все, что берется выразить.
Музыка может быть духовной и светской. Духовная вполне соответствует своему величию, а в этом-то и заключается ее огромное воздействие на жизнь, которое незыблемо во все времена и во все эпохи. Светская — должна быть безусловно радостной.
Музыка, в которой смешивается духовный и светский характер, — безбожна; музыка половинчатая, стремящаяся выразить слабые, жалостные, плачевные чувства, — безвкусна. Она недостаточно серьезна, чтобы быть священной, и в то же время ей не хватает основного качества ее антипода: веселости.
На вопрос, следует ли при рассматривании произведения искусства прибегать к сравнению, мы ответили бы так: знающий ценитель должен сравнивать, ибо ему уже ясна идея, у него составилось понятие о том, что может и что должно быть сделано. Любитель, стоящий на пути к знанию, скорее продвинется вперед, если он, не занимаясь сравнениями, будет рассматривать каждое достижение в отдельности; только таким путем может выработаться чувство и понимание всеобщего. Сравнения, к которым прибегают невежды, в сущности, только удобный маневр, чтобы перешагнуть через суждение.
Патриотического искусства и патриотической науки не существует. Как все высокое и благородное, они принадлежат всему миру, и споспешествовать им может только свободное взаимодействие всех современников при постоянном учете того, что осталось нам от прошедшего.
Пусть изучение греческой и римской литературы навсегда останется основой классического образования.
Китайские, индийские, египетские древности только диковины; очень полезно самому изучать их и знакомить с ними мир, но для нравственного и эстетического совершенствования они мало плодотворны.
Оригинальнейшие писатели новейшего времени оригинальны не потому, что они преподносят нам что-то новое, а потому, что они умеют говорить о вещах так, как будто это никогда не было сказано раньше.
Поэтому лучший признак оригинальности — уметь так плодотворно развить воспринятую мысль, чтобы сразу никто не сумел заметить, как много в ней сокрыто.
Многие мысли произрастают лишь пз общей культуры, как цветок из зеленой ветви. В пору цветения роз розы распускаются повсюду.
Классическое — это здоровое, романтическое — больное.
Литература портится лишь в той мере, в какой люди становятся испорченнее.
Генрих Четвертый Шекспира. Если бы погибло все, что когда-либо было написано в этом жанре, то по нему одному можно было бы полностью восстановить и поэзию и риторику.
Тиль Уленшпигель. Занятность этой книги главным образом построена на том, что все действующие лица выражаются фигурально. Уленшпигель же принимает все за чистую монету.
При переводе следует доходить лишь до границы переводимого; переступишь ее — и столкнешься с чужим народом, с чужим языком.
Тому, кто хочет упрекать автора в темнотах, следует заглянуть в свой внутренний мир, достаточно ли там светло. В сумерках даже очень четкий почерк становится неразборчивым.
Природу и идею нельзя разобщать без того, чтобы не разрушить искусства, равно как и жизни.
Мы ничего не знаем о мире вне его отношения к человеку; мы не хотим никакого искусства, которое
