Болтливой старухе не терпелось завязать с ним разговор, но он отделывался короткими малозначащими фразами, наконец ей надоело его понапрасну расспрашивать, и при всем ее восхищении красотой его глаз она все же решила с ним распрощаться.
— Уж очень медленно, государь мой, вы идете, — сказала она, — мне недосуг, нельзя пропустить время, когда можно перейти на тот берег по зеленой змее, ведь я несу красавице Лилии чудесный подарок, что посылает ей мой муж.
Сказав так, она торопливо зашагала вперед, однако так же быстро приободрился и красивый юноша и поспешил за ней следом.
— Вы идете к прекрасной Лилии! — воскликнул он. — Значит, нам по пути. Что за подарок вы ей несете?
— Государь мой, да где же справедливость? — возразила старуха. — Столь скупо отвечая на мои вопросы, вы теперь выспрашиваете меня о моих секретах. Ежели вы согласны на обмен и поведаете мне, кто вы и откуда, то и я не скрою от вас, кто я и что за подарок несу.
Так они и договорились; старуха рассказала, кто она, рассказала, что случилось с собакой, и позволила ему поглядеть на чудесный подарок.
Он тут же вынул из корзины и взял на руки это природой созданное произведение искусства, и казалось, мопс сладко дремлет в его объятиях.
— Счастливец! — воскликнул юноша. — Ее руки коснутся тебя, и ты оживешь, а живые бегут ее, дабы не постигла их печальная участь. Но что я, разве эта участь печальна! Разве не горестнее, не мучительнее утратить все силы при виде ее? Нет, лучше уж умереть от ее руки! Взгляни на меня! — сказал он старухе. — Я еще молод, но сколь бедственна моя участь! Судьбе было угодно оставить мне панцирь, который я с честью носил в бою, пурпур, который я старался заслужить мудрым правлением, но теперь панцирь для меня излишнее бремя, а пурпур — ненужное украшение. Короны, скипетра и меча уже нет; я так же наг и нищ, как простой смертный, ибо так пагубен взгляд дивных ее голубых очей, он отнимает все силы, и те, кого не коснулась ее рука, приносящая смерть всему живому, чувствуют, что они заживо превратились в тени, блуждающие по земле.
Так печаловался он на судьбу, нисколько не удовлетворяя тем любопытство старухи; ей не терпелось выведать не внутренние его переживания, а внешние обстоятельства его жизни; она не узнала ни имени его отца, ни названия его королевства. Юноша, словно живого, прижимал к сердцу каменного мопса, согретого теплом его тела и жарким солнцем, и расспрашивал о ее муже и о силе присущего его лампаде священного света; казалось, он ожидал, что в будущем этот свет благотворно воздействует на его горькую участь.
Так за разговорами продолжали они свой путь и вдруг увидели вдали величественный мост, который дугой перекинулся от берега к берегу и чудесно сверкал на солнце. Оба были изумлены, никогда еще не являл этот мост их взорам столь неожиданного великолепия.
— Что за чудо! — воскликнул принц. — Ведь и раньше он представал перед нами во всей своей красе, словно сооруженный из яшмы и кварца! Не страшно ли ступить на него, можно подумать, будто он сложен из смарагдов, хризолитов и хризопразов, искусно подобранных умелой рукой.
Ни старуха, ни принц не знали о перемене, что преобразила змею, — ведь этим мостом была змея, которая каждый полдень смелой аркой перекидывалась через реку. Наши путники вступили на мост и в благоговейном молчании перешли на тот берег. И мост тут же заколыхался, задвигался, вскоре коснулся воды, и зеленая змея в присущем ей обличье поползла по земле вслед за ними. Только-только успели они поблагодарить ее за дозволение перебраться на ту сторону по ее спине, как обнаружили, что их не трое, а больше, хотя остальных спутников и не было видно, просто они слышали около себя какое-то шипение, на которое змея отвечала тоже шипением. Они напрягли слух и в конце концов разобрали, о чем идет речь.
— Сперва мы инкогнито осмотримся в парке прекрасной Лилии, — шипели какие-то голоса, — а когда стемнеет и мы приобретем мало-мальски презентабельный вид, просим представить нас несравненной красавице. Мы будем вас ждать на берегу большого озера.
— Будь по-вашему, — ответила змея, и в воздухе постепенно замерло удаляющееся шипение.
Теперь наши путники условились о порядке, в котором им надлежало предстать перед красавицей, — ведь хотя находиться в ее присутствии было дозволено одновременно многим, но, дабы не навлечь на себя невыносимых страданий, приходить и уходить полагалось порознь.
Старуха с корзиной, в которой лежала собака, превращенная в камень, первая подошла к саду и без труда нашла свою покровительницу: та как раз пела, аккомпанируя себе на арфе. Дивные звуки сперва всколыхнули спокойную гладь озера, и по ней пошли круги, затем легким дуновением коснулись травы и кустов. На уединенной зеленой лужайке под сенью различных роскошно разросшихся деревьев сидела прекрасная Лилия и уже с первого мгновения вновь очаровала зрение, слух и сердце восхищенной старухи, готовой поклясться, что за это время красавица Лилия еще похорошела. Уже издали громко приветствовала она эту красавицу из красавиц и расточала ей похвалы.
— Какое счастье смотреть на вас! Каким райским блаженством озаряете вы все вокруг! Как сладостно арфе покоиться у вас на коленях, как ласково обнимают ее ваши руки, как хочется ей прильнуть к вам на грудь, как нежно звучат ее струны, когда их касаются ваши тонкие пальчики! Трижды счастлив тот юноша, кому даровано будет занять ее место!
С такими речами подошла она ближе; красавица Лилия подняла на нее взор и сказала, уронив руки:
— Не огорчай меня похвалой не ко времени! Не увеличивай моей скорби. Видишь, здесь, у моих ног, лежит мертвой бедняжка канарейка, что обычно так сладостно вторила моему пению. Заботясь о ней, я приучила ее сидеть на арфе и не касаться меня; сегодня, восстав ото сна, я запела тихую утреннюю песнь, а моя певунья особенно весело принялась выводить мелодичные трели, и вдруг над моей головой закружил ястреб; бедная испуганная пичужка спряталась у меня на груди, и в тот же миг я почувствовала ее предсмертные содрогания. Правда, хищник, сраженный моим взглядом, беспомощно ковыляет теперь там, у воды, но разве утешит меня его наказание? Моя любимица умерла, и к грустным могильным кустам у меня в саду прибавится еще один.
— Не печалуйтесь, прекрасная Лилия! — воскликнула старуха, вытирая слезу, вызванную этим горестным рассказом. — Возьмите себя в руки! Мой старик велел вам сказать: не давайте волю скорби, не забывайте, что величайшее несчастье — предвестье величайшего счастья, ибо урочный час близок. И вправду, чего только не творится на белом свете. Вот взгляните на мою руку, как она почернела! Да еще маленькая какая стала, — мне надо спешить, не то как бы она совсем не пропала. И надо же было мне оказывать любезность блуждающим огонькам! Надо же было повстречать великана! Надо же было окунуть руку в воду! Может, вы дадите мне кочан капусты, артишок и луковицу? Я отнесу их реке, и тогда моя рука опять станет белой, почти как у вас.
— Капуста и лук, пожалуй, найдутся, а вот артишоки искать здесь нечего. В моем большом саду много разных растений, но ни одно не цветет и не приносит плодов, зато, если я отломлю побег и посажу его на могилу кого-нибудь из моих любимцев, он тут же зазеленеет и пойдет в рост. К сожалению, все эти купы деревьев, все кусты, все рощи выросли у меня на глазах. Все роскошные кроны пиний, стройные обелиски кипарисов, исполинские дубы и буки — только печальные надгробные памятники, молодыми побегами посаженные в бесплодную почву моими руками.
Старуха не очень-то вникала в эти речи, — она глядела на свою руку, которая рядом с белоснежными руками прекрасной Лилии, казалось, с каждой минутой все больше чернела и уменьшалась. Старуха уже хотела взять свою корзинку и поспешить в обратный путь, но, вспомнив, что забыла самое важное, вынула из корзины собаку, превращенную в холодный камень, и поставила в траву у ног красавицы Лилии.
— Мой муж посылает вам это на память, — сказала старуха. — Вы знаете, достаточно вашего прикосновения и этот драгоценный камень оживет. Мой милый мопс, конечно, будет радовать вас, а я не буду скучать по нем, — ведь я буду знать, что он принадлежит вам.
При виде милого мопса на лице прекрасной Лилии выражались и радость, и как будто даже удивление.
— Много предзнаменований совпало по времени, и это рождает во мне некоторую надежду. Но увы! Что, если это просто свойственный нашей натуре самообман, что, если, когда нас преследуют несчастья, мы просто тешим себя надеждой на близкое счастье?
Что знаменья! К добру ли птахи гибель?
К добру ль подруги черная рука?
А мопсик ониксовый, мой дружок? Он прибыл
Лампады вестником — но помощь далека…
Иль жизнь прожить мне счастью непричастной,
Всем даренному? Свыкнуться с тоской?
Зачем не вышел храм на берег праздный?
Зачем же мост не вырос над рекой?[1]
Песнь, что пела прекрасная Лилия, сопровождая ее мелодичными звуками арфы, любого привела бы в восторг, а старуха слушала ее рассеянно, — ей уже не терпелось уйти, но тут ее задержало появление зеленой змеи. Та слышала последние строки песни и сразу стала убеждать Лилию не падать духом.
— Предсказание о мосте сбылось! — воскликнула она. — Спросите старуху, какой великолепной аркой перекинулся он через реку. То, что до сего дня было непрозрачными яшмой и кварцем, тускло мерцавшими разве что по краям, превратилось в прозрачно сияющие самоцветные камни, не сыскать другого берилла, столь чистой воды, не сыскать другого смарагда столь яркой окраски.
— Что ж, в добрый час, — сказала Лилия, — но, простите меня, я не верю, что предсказание уже сбылось. По высокой арке вашего моста могут перейти на ту сторону только пешеходы, а нам обещано, что по мосту одновременно будут переправляться на ту и другую сторону лошади, экипажу и самые разные путники. Разве не было предсказано, что со дна реки для поддержки моста подымутся крепкие устои?
Старуха все время не спускала глаз со своей руки, теперь сна прервала
