Старик поглядел на звезды и тогда сказал так:
— В добрый час собрались мы все вместе; пусть каждый делает свое дело, пусть каждый выполняет свой долг, и в общем счастье растворятся горести отдельных живых существ, так же как меркнут радости отдельных живых существ при общем несчастье.
После таких его слов поднялся удивительный шум, все говорили зараз, причем каждый громко заявлял, что будет делать. Молчали только три девушки: они заснули, одна у арфы, другая — у зонта, третья — у складного стула, но винить их за это нельзя, — час был уже поздний, а пылающие кавалеры, полюбезничав мимоходом и с прислужницами, потом увивались уже только вокруг Лилии, которая всех затмевала своей красотой.
— Возьми зеркало, — сказал старик ястребу, — и, как только взойдет солнце, пробуди спящих дев, осветив их отраженным с небес сиянием лучей.
Теперь зашевелилась и змея, разомкнула кольцо и, медленно извиваясь, поползла к реке. Торжественно, полыхая как подлинное яркое пламя, шествовали за ней оба блуждающих огонька. Старик со старухой взяли светившуюся мягким, дотоле почти незаметным светом корзину, и каждый начал тянуть ее к себе, и корзина на глазах у всех становилась все больше и светилась все ярче. Они положили в нее тело юноши, а ему на грудь — мертвую канарейку; корзина поднялась в воздух и повисла, рея над головой старухи, а старуха пошла за блуждающими огоньками. Прекрасная Лилия взяла на руки мопса и последовала за старухой. Старец с лампадой замыкал шествие; все вокруг озаряли своим дивным сиянием эти столь разные светильни.
Но каково было общее изумление, когда, дойдя до реки, они увидали, что с одного берега на другой перекинулась великолепная арка, — это благодетельница змея уготовила им сияющий огнями путь. Если днем они любовались прозрачными самоцветами, из которых, казалось, сооружен мост, то теперь во тьме ночи они дивились на его блеск и великолепие. Сверху светлая арка резко выделялась на темном небе, а снизу к ее середине, сверкая, сбегались переливчатые лучи, из чего было ясно, что при всей своей подвижности мост устойчив. Медленно перешло все шествие на ту сторону, а перевозчик, стоя в дверях своей хижины, издали с изумлением смотрел на лучезарную арку и удивительные огни, что двигались по ней.
Как только ступили путники на берег, арка заколыхалась, волнистыми движениями приближаясь к воде, и немного погодя змея уже плыла к берегу. Корзина опустилась на землю, и змея снова кольцом обвилась вокруг тела юноши. Старик наклонился к ней и спросил:
— Что ты решила?
— Сама принести себя в жертву раньше, чем буду принесена в жертву другими, — ответила змея. — Обещай не оставить на суше ни единого моего камня.
Старик обещал. Затем он обратился к прекрасной Лилии:
— Коснись левой рукой змеи, а правой любимого тобой юноши!
Лилия опустилась на колени и коснулась змеи и мертвого тела. И в то же мгновение бездыханное тело начало оживать, мертвый зашевелился, приподнялся, сел. Лилия хотела его обнять, но старик отстранил ее, он сам поддержал юношу, когда тот встал, и помог ему переступить через край корзины и кольцо, образованное змеей.
Юноша стоял, канарейка на его плече махала крылышками, — материя ожила, но дух еще не вернулся: глаза юноши были открыты, но, казалось, он ничего не видит, взор его был безучастен. Как только немного улеглось изумление, всех привлекла странная перемена в облике змеи. Ее красивое тело распалось на тысячи сверкающих камней: старуха, потянувшись за корзиной, нечаянно задела змею, и от той ничего не осталось — только великолепное кольцо из самоцветных камней сияло на траве.
Старик тут же принялся собирать камни в корзину, и жена ему помогала. Потом они взобрались на возвышенное место у самой реки, и он вытряхнул все, что было в корзине, в воду, к немалому неудовольствию красавицы Лилии и жены, которые охотно выбрали бы себе что-нибудь из этого богатства. Словно звезды мерцали, плывя на волнах, сияющие камни, и трудно было сказать, исчезли они вдали или пошли ко дну.
— Милостивые государи, — почтительно обратился старик к блуждающим огням, — теперь я выведу вас на дорогу, а затем открою вам проход, вы же окажете нам величайшую услугу, ежели откроете врата, через которые нам ныне надлежит вступить в святилище, ибо, кроме вас, отомкнуть их никто не может.
Блуждающие огни учтиво поклонились и пропустили старика с лампадой вперед. Он первым вошел в разверзшуюся перед ним скалу; юноша следовал за ним, по-прежнему, как во сне, переставляя ноги; Лилия, тихая и нерешительная, держалась в некотором отдалении; старуха не хотела отставать и вытянула руку так, чтобы свет лампады мужа падал на нее. Теперь шествие замыкали блуждающие огни, они склонились друг к другу верхушками ярко горящих языков и, казалось, о чем-то шептались.
Прошло немного времени, и старик остановился перед огромными медными вратами, запертыми на золотой замок. Он подозвал блуждающие огни, а те не заставили себя долго просить и тут же с деловитым видом принялись пожирать своими острыми огненными языками замок и засовы.
С гулким звоном распахнулись врата святилища, и взорам явились гордые статуи королей, осиянные светом, внесенным пришедшими. Все почтительно склонились перед достойными властителями, особенно изысканно изгибались в поклонах блуждающие огни.
После некоторого молчания золотой король спросил:
— Откуда вы пришли?
— Из мира, — ответствовал старик.
— Куда вы идете? — спросил серебряный король.
— В мир, — сказал старец.
— Зачем вы здесь? — спросил медный король.
— Чтобы сопровождать вас, — ответствовал старец.
Король из сплава собрался было заговорить, но тут золотой король сказал, обращаясь к блуждающим огням, слишком близко подступившим к нему:
— Уйдите прочь! Мое золото не для вас.
Тогда они подошли к серебряному королю и начали к нему льнуть, от их пламени его одеянье красиво светилось желтоватым отблеском.
— Я рад видеть вас, — сказал он, — но напитать не могу, насыщайтесь на стороне, а мне приносите ваш свет.
Они отошли и прошмыгнули мимо медного короля, который их как будто и не заметил, к тому королю, что был из сплава.
— Кто будет властвовать миром? — крикнул он прерывистым голосом.
— Тот, кто стоит на своих ногах, — ответствовал старец.
— Это я, — сказал король из сплава.
— Скоро это откроется, — ответствовал старец, — ибо урочный час близок!
Красавица Лилия обняла старика и от всего сердца поцеловала его.
— Праведный старец, — сказала она, — благодарность моя безгранична, ибо в третий раз слышу я эти знаменательные слова.
Молвив так, она вдруг еще крепче прижалась к старику; земля у них под ногами заколебалась, старуха и юноша тоже держались друг за друга, только непоседливые огоньки ничего не заметили.
Храм двигался, — это ясно ощущалось, — двигался, чуть покачиваясь, как корабль, медленно покидающий гавань, когда якорь поднят. Казалось, на его пути расступаются недра земли; он ни на что не натыкался, ни одна скала не преградила ему дорогу.
Несколько мгновений казалось, будто через отверстие купола в храм тонкими струйками льется дождик. Старец крепче обнял красавицу Лилию и сказал:
— Над нами река, мы скоро будем у цели.
Спустя немного им показалось, будто движения больше нет, но они обманулись, храм подымался наверх. Вдруг у них над головой раздался невероятный грохот. Над ними, беспорядочно теснясь, прорывались в отверстие купола доски и балки. Лилия и старуха отпрянули в сторону; старец с лампадой схватил юношу, и они остались на месте. Лачуга перевозчика, — это ее, подымаясь наверх, оторвал от земли и поглотил храм, — медленно падая, накрыла юношу и старца.
Женщины подняли крик, а храм содрогнулся, словно корабль, неожиданно наскочивший на сушу. Испуганные, бродили они впотьмах вокруг лачуги; дверь была заперта, на их стук никто не отзывался, они принялись стучать настойчивей, и сколь же велико было их изумление, когда под конец дерево зазвенело. Хижина изнутри и снаружи силой лампады, в ней заключенной, была превращена в серебряную. Вскоре изменился и весь ее облик: благородный металл отказался от плохо подогнанных одна к другой досок, подпорок, балок и расширился в великолепное здание чеканной работы. Внутри большого храма стоял теперь не менее великолепный маленький, своего рода достойный его алтарь.
Благородный юноша поднялся по внутренней лестнице. Старец с лампадой освещал ему путь, их сопровождал старик в белой короткой одежде, с серебряным веслом в руке, — в нем все сразу признали перевозчика, прежнего обитателя преображенной лачуги.
Прекрасная Лилия поднялась по ступеням наружной лестницы, которая вела из храма в алтарь, но и сейчас еще ей, надлежало держаться в отдалении от милого ее сердцу юноши. Старуха, рука которой за то время, что лампада была сокрыта, еще уменьшилась, воскликнула:
— Неужто мне суждено на всю жизнь остаться несчастной? Неужто среди стольких чудес не сыщется ни одного для спасения моей руки?
Муж указал ей на отворенные врата храма.
— Смотри, уже светает, поспеши искупаться в реке! — сказал он.
— Ну и совет! — крикнула она. — Этак я вся целиком почернею и исчезну: долга-то я еще не выплатила!
— Ступай, — сказал старик, — и слушай меня: все долги уже выплачены.
Старуха быстро убежала, и в то же мгновение восходящее солнце осветило купол, венчающий храм. Старец стал между юношей и девой и возгласил:
— Три начала властвуют миром: мудрость, свет и сила.
При первом слове встал золотой король, при втором — серебряный, при третьем медленно поднялся медный, и тут же король из сплава неуклюже опустился на сиденье. Невзирая на торжественность минуты, тот, кто его видел, еле сдерживался от смеха: король не сидел, и не лежал, и ни к чему не прислонялся, — он весь осел какой-то бесформенной массой.
Блуждающие огни, до тех пор трудившиеся около него, отошли в сторону; при свете утренней зари они, правда, побледнели, но выглядели упитанными и горели неплохо. Очень ловко вылизали они острыми своими языками золотые прожилки колоссальной статуи. Возникшие таким образом беспорядочно распределенные пустые прожилки сохранялись, хотя и открытые, и статуя держалась на ногах. Но под конец были выедены все жилочки до самой тоненькой, и статуя сразу рухнула, на беду сломавшись как раз в тех местах, которым, когда человек садится, положено сохраняться в целости, а вот те суставы, которым надлежит сгибаться, не согнулись. И, глядя на эту осевшую массу, не то статую, не то бесформенный ком, тот, у кого она не вызывала смеха, невольно отворачивался, — уж очень неприглядное это было зрелище.
Старец с лампадой повел все еще безучастно устремившего взор в пространство красавца
