пойду дальше. Допустим, что указ был обнародован (и в последствии отменен). Какие же в нем, доказательства Протестантства? Язвительная критика на монастыри? Но разве это явление небывалое в Церкви? Такая же критика, в формах более или менее жестких, встречается в некоторых старинных законах нашей страны и во множестве литературных памятников, между прочим, в письмах Св. Кирилла Белозерского (который сам был основателем монастыря) и в удивительных письмах Иоанна IV, государя одинаково суеверного и свирепого. Уж не предположить ли, что и они оба исповедовали втайне Протестантство? Или же доказательством Протестантства служить учение, что Церковь может обойтись без монастырей? Но ни один Православный хри-

*) Нисколько не отвергаю, что власть иногда обнародовала законы без предварительного обсуждения их в Сенате или в Синоде; но эти случаи представляют собою исключения из правила. Напротив, многие проекты законов, по обсуждении, бывали изменяемы и даже отвергаемы; предполагать же исключение в настоящем случае — нет основания.

177

стианин в этом не сомневается, хотя каждый из них одобряет существование монастырей. Или не захотят ли видеть Протестантство в учении, что епископ может и не быть монахом, хотя установившийся обычай, по-видимому, заставляет иногда предполагать это? Это также веем известно, до того известно, что даже в последнее время один из славнейших преемников апостольских долго отказывался от монашеского пострижения и уступил только убеждениям, весьма впрочем уважительным, своих собратьев по епископству. Словом, документ, о котором идет речь, содержит в себе, может быть, некоторые преувеличения, некоторые воззрения, без сомнения, ложные, и вообще характеризуется совершенным недостатком глубины; но основания его таковы, что ни один Православный не только не стал бы порицать их, но даже не отказал бы им в своем согласии. Наоборот, в нем нет ничего такого, чем составители его могли быть уличены в Протестантстве.

Но пойдем еще дальше. Религиозные мнения Петра I-го (как кажется, весьма не твердые) очевидно имели некоторую наклонность к Протестантству; Протестантская окраска выказывается и в писаниях Феофана Прокоповича (точно также как Римской окраской отличаются произведения его современника Стефана Яворского); но из этого нельзя еще выводить ничего существенно важного. Такого же рода оттенки обнаруживаются у церковных писателей с самых отдаленных времен, задолго до Реформы, и кто прочел мою вторую брошюру, нашел объяснение этого факта в замечаниях, сделанных мною по поводу нескольких слов г. Вине. Несмотря на личные их наклонности, Феофан Прокопович много раз восставал против Протестантов, а Стефан Яворский против римлян; но я готов сделать уступку. Допустим (хотя это совершенно ложно), что Петр и Феофан исповедовали втайне Протестантство. Что ж бы отсюда следовало? Неужели то, что поток Протестантства не замер у пределов Православного мира? Патриарх Кирилл Лукарь за Протестантские мнения был соборно осужден и низло-

178

жен епископами. Этот факт поважнее подозрения, более или менее заслуженного творцами разбираемого указа; но приходило ли кому бы то ни было на мысль выдавать этот факт (вероятно неизвестный моему критику) за победу Протестантства в смысле историческом? Конечно, встречались, да и в настоящую минуту встречаются между моими соотечественниками и такие, которые, в глубине сердца, суть или протестанты, или римляне. Наоборот, Церковь среди своих чад и в числе самых замечательных своих апологетов насчитывает людей, рожденных в западных исповеданиях; но с точки зрения исторической эти исключения не заслуживают даже упоминания. Или, может быть, Император Петр, благодаря своему положению, стоит один целых миллионов в глазах моего критика?

Очевидно, этот опыта опровержения жалок, и исторический факт, мною указанный, остается в своей неприкосновенности. *)

Таков единственный, прямой ответ, полученный мною из Протестантского лагеря. Но действительно ли он писан Протестантским пером? Сомневаюсь в этом по следующим причинам.

Весь ответ явно грешит отсутствием всякой логики и отличается таким легкомысленным невежеством, какого не находишь, разве уже слишком редко, в сочинениях Протестантов о предметах веры.

Озлобление против Церкви или лучше сказать, выражения, в которые облекается это чувство, представляются

*) Если бы мой возражатель имел немного более знания, он мог бы упомянуть о несомненном влиянии протестантов на некоторый секты в России. Предлагаю ему этот аргумент. По крайней мере, в нем была бы правда, и он имел бы вид основательности в глазах поверхностных читателей. При всем том, отвечать на него было бы вовсе не трудно. Протестантство оказывает свое действие на массы только в том случае, когда они сами предварительно уже отлучили себя от Церкви другими заблуждениями верования: таковы именно раскольники, сделавшиеся более или менее протестантами, но не сразу. В первой моей брошюре я уже указал на это, как на общее правило.

179

также довольно чуждыми протестантскому миру, расположение которого в сущности также не совсем дружелюбное, выражается иначе. Мой критик говорит: «К сожалению, первые вводители Христианства в языческой России, последовав в выборе своем несчастному влечению, заимствовали у сумасбродной Греции веру уже извращенную и пр. Эта сумасбродная Греция, отвергающая папское предвосхищение, дарующая всем новообращаемым народам сокровище Св. Писания на их собственном языке (за семь веков до Лютера), желающая, чтоб молитва в храмах понятна была всем верным, эта Греция, думаю, могла бы до некоторой степени рассчитывать на благосклонность Протестанта. В примечании, мой критик, хотя и сознается, что Римский первосвященник погрешил, поставив себя государем, но полагает, что эта погрешность гораздо маловажнее погрешности Русского государя, поставившего себя наследственным первосвященником. Это почти буквальное повторение слов г. Лоранси, бессмысленность которых мною уже была обнаружена. Кстати, и выражение Римский первосвященник нашло здесь место.

Какая-то нежность к Романизму проглядывает везде, несмотря на то, что, для поддержания принятой автором на себя роли, он должен порицать его.

Наконец мой критик уклоняется от защиты Реформы, по следующим соображениям: «или-де нужно было бы, подобно автору утверждать свое преимущество и свое превосходство, что Св. Павел считает дерзостью в отношении к Тому, от Кого мы заимствуем свою правду или же доказывать недостоинство чужой Церкви, что противоречило бы другой, не менее существенной обязанности». Как? Св. Павел признает худым делом хвалить свою веру? И Протестант вычитал это у апостола? Как? Протестант нашел в Св. писании нравственный закон, запрещающий обличать заблуждения веры, признаваемой ложною? Эта нелепость до такой степени лишена всякого подобия правды, до того выходит из всяких границ, что ее ничем себе объяснить нельзя, как только

180

разве замешательством Латинянина, который, надев на себя личину и поставив себя в необходимость восхвалять Протестантство, радуется случаю уклониться от нее, хотя бы посредством самого жалкого изворота.

Итак, по моему мнению, разбираемое сочинение — произведение Римское. Впрочем, Римлянин или Протестант, автор, если вздумает снова выступить на арену, может знать наперед, что дальнейшие с его стороны нападения останутся без ответа. Я сказал в своей первой статье (и, кажется, доказал), что «Церковь совершенно недоступна рационализму и ограждена от него нравственным законом, неизвестным западным исповеданиям»; а вот каким образом мой возражатель передает мою мысль: «пусть восхваляет он в волю свое, дорогое ему Православие» (этот иронический оборот не дурен, когда речь идете об отношениях человека к исповедуемой им вере), «это Православие, которому он сам отказывает безусловно во всякой рациональности». Одно из двух: или критик принимает рационализм и всякую рациональность за синонимы и тем самым обнаруживает такое невежество, при котором он не был бы способен понять ответы, которые я мог бы ему представить, или же он понимает различие между этими двумя понятиями и, в таком случае, обнаруживает недобросовестность, после которой он не стоите никакого ответа. *)

Впрочем, повторяю: по всему мне кажется, что Брюссельская брошюра есть изделие Римское. Политике Римской партии свойственно нападать на Православие окольными путями. Ей хотелось бы, в глазах Православного

*) Такая же недобросовестность обнаруживается и в одном из примечаний: семинаристов, которых заставляют «читать Св. Отцов и произносить проповеди», автор заведомо смешивает с пьяными монахами, о которых говорится в предшествующей статье вышеупомянутого указа. Правда, что статья о семинариях предполагаем также возможность пороков и, между прочим, пьянства в семинарских воспитанниках. Словно, вне России семинарии недоступны никаким порокам!

181

общества, заподозрить правительство в покушениях на свободу или на самые начала веры, исповедуемой обществом, и в тоже время в глазах правительства заподозрить верных в стремлении посягнуть на его права. Эта последняя часть маневра, на сей раз, была прибережена для одного из моих соотечественников.

Но нужен был случай или предлог к обвинению.

Отец (бывший князь) Гагарин выпустил брошюру, под заглавием довольно хорошо придуманным: «Россия будет ли католическою?» т. е. папскою. *) Брошюра составлена из предисловия, четырех глав: 1) о восточном обряде, 2) о Церкви и государстве, 3) о Русском духовенстве, 4) о католицизме и революции и из подтвердительных документов — папских булл, относящихся до Греко-униатов в царстве Польском. Немного нужно было ловкости, чтоб уместить в этой рамке всякого рода политические соображения.

Само предисловие, слегка окрашенное патриотизмом и убранное похвалами государю, правящему Россией, и первосвященнику, занимающему кафедру Св. Петра, имеет уже особенный характер. Дело идет не о расколе или ереси, не о предании или вере; все это старые термины, неприятно звучащее в ушах современной цивилизации: дело идет о вековой войне Русской Церкви со святым престолом и о подписании мирного договора, почетного и выгодного для всех. Дело идет не об обращении, не о проповедниках, не об апостолах, но о переговорах и уполномоченных. Романизм, во всей наготе, выказывает здесь свой земной характер. «Мир должен быть подписан, потому что война не может вечно длиться, потому что мир выгоден для всех. Для достижения этого нужно лишь согласие трех волей. Когда сговорятся папа, Император и Русская Церковь, представляемая ее епископами или ее Синодом, кто сможет тогда помешать примирению?» спрашивает автор. Кто, в самом деле? Провинциальная ли Церковь Востока, угнетенная Исламом

*) La Russie sera-i-elle catholique?

182

и обстреливаемая Западом? Провинциальная ли Церковь маленького королевства Греческого, которая считается за ничто в Мире? Народ ли Русский, голос которого не слышен в правительственных вопросах? Кто же? — Если нужно, я скажу иезуиту, кто. Пусть Русский государь подпадет обольщению (хотя это вне всякого правдоподобия); пусть духовенство изменит (хотя такое предположение выходит из пределов возможного): и тогда миллионы душ останутся непоколебимыми в истине, миллионы рук поднимут непобедимую хоругвь Церкви и образуют чин мирян. Найдутся же в неизмеримом восточном мире по крайней мере два или три епископа, которые не изменят Богу; они благословят низшие чины, составят из себя все епископство, и Церковь ничего не потеряет ни в силе, ни в единстве; она останется кафолическою Церковью, какою была и во времена апостолов. Отец Гагарин, покинувший веру своих отцов (вероятно по неведению, ибо он кажется, даже не понимает ее) думает разве, что