Предположите, что все эти народы соединились бы в одном учении, именно: что мир есть откровение верховной силы, внутреннее свойство которой остается для них неопределенным, и предположите также, что эти народы вообразили бы себе, что вера у них единая: вы сказали бы конечно, что весь смысл откровения ушел в его форму; что для каждого лица или народа, порознь взятого, мир может быть предметом изучения, но для всех народов и лиц, взятых вместе, сделался общим кумиром (фетишем). Это представляется мне истиною очевидною и неопровержимою. Также точно относится к Библии весь Протестантский мир, поколику он заявляет притязание на единство в вере. Итак, я имел полное право сказать, что Римский мир есть ничто иное, как

200

единица без живого содержания, с терафимом в виде папы; а мир протестантский ничто иное как единица без содержания реального, с фетишем в виде мертвой буквы. Таково неизбежное последствие системы, отринувшей живое начало неизменной веры, открытой взаимной любви. Романизмом совершено это преступление, Протестантством оно унаследовано. Что до меня, то, предприняв изъяснить моим западным братьям, в каком свете представляются нам их учения, я обязан был выставить во всей его яркости факт, служащий к уразумению внутренней жизни Церкви; в этом случае, моему почтенному противнику потому уже не приходится отвергать моего заключения, что самое сильное, задушевное его желание и главная цель всей его деятельности состоит, как кажется, именно в том, чтобы воображаемое единство Протестантства обратить в единство реальное и заменить связь мертвой буквы связью живого духа. Современная мудрость надеется привести к благополучному концу дело, которого по ее мнению, не умели совершить апостолы: желание благое, но нет-ли в нем доли кощунства, хотя и бессознательного?

Скажу вкратце. Протестантский мир, в своей совокупности, обнимающей бесчисленное множество сект (начиная от Англиканца и Лютеранина и доходя до Квакера и Унитария) не имеет в настоящую минуту другой связи, кроме известного рода почитания, воздаваемого мертвой букве Писания (как я сказал в моей второй брошюре). И этот мир давно-бы разбился на осколки, чуждые даже собирательного названия, если бы общий протест против Римского мира не заставлял его до некоторой степени держаться за призрак единства (как я сказал в первой брошюре).

Кстати заметить, что Протестанты ни как не хотят отдать себе совершенно ясного отчета в том, что именно они принимают, принимая Библию (я говорю теперь даже не о смысле Писания, а о Библии в ее вещественной форме). Они называют ее Священным Писанием, священным по преимуществу; но с какого права они

201

так ее называют? Почему оказывают они такую безусловную доверенность книге, которая есть не более как сборник отдельных писаний, приписываемых различным авторам, имена которых не представляют часто никакого за себя ручательства? Происходит-ли эта доверенность от исторической достоверности написанного? Но такого рода достоверность, если бы она и была вполне доказана критикой (чего далеко нет), могла бы иметь важность только для исторической части, т. е. для весьма малой части Писания, и не представляла бы никакого ручательства в пользу части догматической, т. е. части наиболее важной. Или, может быть, имена авторов внушают Протестантам полную доверенность? Но эти имена весьма часто неизвестны или сомнительны, и нет возможности представить хотя-бы тень основания, почему бы Св. Марк, или Св. Лука, или Св. Апполос (по мнению некоторых, автор послания к Евреям) должны были внушать более доверия, чем Папий, или Св. Климент, или Св. Поликарп; а между тем, сказания и послания последних не признаются за авторитет? Не происходит ли доверенность от чистоты учения, выраженного в книге? Но в таком случае есть нормальное учение, предшествующее Библии и служащее мерилом ее святости. А если так, то Протестантство само себя осуждаете. *) Канон, один канон, установляет Библию как Св. Писание, и пусть самая утонченная логика попытается отделить канон от Церкви. А канон идет не от времен апостольских, которым в крайности еще могло бы быть придано особенное преимущество; он идет даже не от времен ближайших к этому времени; он опирается единственно на доверии к Церкви, уже значительно удаленной по времени от своего начала, к Церкви, уже обуреваемой внешними невзгодами, раздираемой отпадени-

*) Это очень хорошо понято и выражено в брошюре, заглавия которой не припомню, одним ученым, если не ошибаюсь, Женевским профессором. Честная совестливость, которую я осмелюсь назвать христианской, не смотря на его анти христианство, воспрепятствовала ему принять кафедру богословия.

202

ями и внутренними смутами, возмущенной и, по-видимому, запятнанной слабостями, страстями и пороками христиан. Эту однако Церковь и ее неопровержимый авторитет Протестанты допускают, допуская Св. Писание.

Если так трудно уразуметь истинный смысл Св. Писания, если так трудно понять истину данную (Протестанты по опыту это знают), то во сколько раз труднее было, во множестве человеческих произведений, никаким вещественным признаком не отличающихся одно от другого узнать и, так сказать, указать пальцем те из них, которые суть истина, те, которые не от человека, а от Бога? И, однако, это самое, этот дар внутреннего ощущения истины, Протестанты соглашаются признать за первыми веками Церкви; эту безошибочность вдохновения они допускают и не могут не допустить. И вслед затем, они же храбро отрицают Церковь и уверяют, как себя так и других, что они веруют только в Библию!.. «О, первые века, это дело другое; но позднее…» — Позднее? С какого, однако, времени считать это позднее? — «С четвертого века», ответить один. — «С пятого», скажет другой; а Англиканцы не прочь бы были протянуть первобытную эпоху даже до седьмого века. Но как же могло случиться, что в таком-то именно веке Церковь утратила вдохновение, сохранявшееся в ней дотоле? В ответ на это говорят: слабости, пороки епископов, клира, народа. Но ведь такие же слабости, такие же пороки можно ясно указать и во втором и в третьем веках (доказательство тому история папы Каллиста и многих других). Допустим, что, по особенным обстоятельствам, нравственная порча в те времена, сравнительно с позднейшими эпохами, только что зарождалась; но и в таком виде она могла бы служить более чем достаточным основанием к отвержению авторитета Церкви, если только мы не захотим понять, что пороки отдельных лиц не отнимают у кафолической общины ее святости; а если мы допустим эту разницу для одного века, то как же не допустить ее для всех последующих? — «По неволе однако

203

приходится признать, что Церковь испытала повреждение, ибо иначе мы не сделались бы Протестантами»: более разумной причины последователи Реформы привести не могут. Жалкое ослепление! Они и не подозревают, что они не более как исчадия Романизма и несут, сами того не зная и не желая, наказание за грех своего отца.

Учение, порожденное рационализмом, впадает в иррациональность: и здесь, как в Папизме, заблуждение само на себя налагает руку. Мир Протестантский не имеет на Библию никакого права.

По этому-то самому, нет у Протестантов того спокойствия, той несомненной уверенности в обладании словом Божиим, которая дается только верою. Когда современная критика, сделавшаяся враждебною религии (может быть вследствие общего религиозного заблуждения), более или менее добросовестно нападает на Св. Писание, мы следим за ее изысканиями, иногда не без пользы, обыкновенно не без негодования, но, как я уже сказал, никакого страха не ощущаем. Пусть бы сегодня удалось доказать, что послание к Римлянам принадлежит не Св. Павлу; Церковь сказала бы: «оно от меня», и на другой же день это послание читалось бы по-прежнему, громогласно, во всех Церквах, и христиане по-прежнему внимали бы ему в радостном молчании веры; ибо мы знаем, чье свидетельство одно для нас неотвержимо. Пускай бы отыскалось (если это возможно) какое-нибудь для нас новое, наиподлиннейшее и несомненнейшее писание величайшего из апостолов: оно не получило бы силы неотвержимого свидетельства дотоле, покуда не сказала бы Церковь: «это писание не только от Петра, или от Павла, или от Иоанна, оно от меня». Тот, кто погрешил в Антиохии, мог погрешить и в другом месте. Не то мы видим у Протестантов. Критика скептицизма тревожит их глубоко: они встречают и оспаривают ее с каким-то трусливым гневом, обнаруживающим сомнение, в котором им не хотелось бы сознаться. И в самом деле, что делать с посланием к

204

Римлянам, если б оказалось, что оно не Павлом писано? Удар был бы неотразим: ибо Протестанты от начала Реформы воображают, что они верят Св. Павлу, не подозревая, что в сущности они верят Церкви третьего века.

Итак, нельзя не повторить, что они точно не владеют Библией, а между тем Библия единственная вещь в области религии, которой, по их убеждению, они владеют. *)

В заключение, я представлю более общее соображение, которое, надеюсь, заслужит внимание Протестантов, людей серьезных и способных понять серьезный аргумента. Св. Писание относится к человеку, как всякий другой предмет к субъективному разумению. Для Церкви, единицы органической и разумной, это отношение есть отношение внутреннее, иными словами: отношение объекта к субъекту, которому объект служит выражением, отношение человеческого слова к человеку, его произнесшему. Такое отношение ставит объект вне и выше всякого сомнения. Иное видим мы у Протестанта: Библия относится к нему как внешний объект, как объект вообще (как все объекты в мире) к субъекту-лицу; такое отношение всегда имеет характер случайности и необходимо подвергается всем сомнениям рационализма. Писание и Протестантский мир внешни друг другу, и никогда это фальшивое отношение не изменится, никогда внутренняя язва Протестантства не закроется.

Доктор Капф говорит еще: «Великий союз всех живых членов Евангелических Церквей послужил бы фактическою и самою убедительною уликою против тех, которые в Реформе хотят видеть торжество безграничного субъективизма». Нет, это не было бы убедительною уликою, даже вовсе не было бы уликою. Союз вовсе не то, что единство, и, стало быть, дух Церкви, тот дух,

*) Анализом внутреннего характера Евангелия от Иоанна, во второй моей брошюре, я, кажется, доказал, что подлинность Писания не представляет нам ничего сомнительного. Здесь же я желаю только выяснить окончательно, как относятся христиане к Библии.

205

который дал Протестантам то, что еще уцелело в них от веры (Священное Писание); стало быть, говорю я, этот дух решительно покинул Протестантский мир, когда человек, столь высоко чтимый и столь достойный почтения как глава Виртембергских общин, дошел до смешения двух столь различных одно от другого понятий: союза (alliance) и единства (unitй). Союз! Да это то, с чем носится мир политический; это раздор, замазанный снаружи, это ложь договаривающихся между собою интересов, это обоюдное равнодушие в жизни и безверие в мнении; это, наконец, то, что Церкви неведомо, а царствию Божию чуждо. Союз между областными Церквами! Союз между христианами первых времен! Союз между апостолами! Сомневаюсь,