№№ 30, 33, 36, 37, 41 и 42 в 1860.
259
ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЮ ЖУРНАЛА
«Union Chrйtienne» *)
М. г.
Один из моих приятелей привез мне из Парижа программу вашего журнала Христианская Уния **) и ваше очень для меня лестное приглашение принять участие в ваших трудах. Я искренно ценю честь, которую вам угодно было мне оказать, но откровенно признаюсь вам, что совесть обязывает меня от нее отказаться.
В деле веры я не понимаю слова Уния. Всякий союз, как я сказал в третьей моей брошюре, есть ничто иное как замазанный раздор; ему нет места в царстве Божием. Единство, безусловное единство — вот закон этого царства. Я знаю, что во всякой религии, как бы ложна она ни была, есть хоть какое-нибудь начало или мерцание истины; знаю, что это мерцание постепенно усиливается и яснеет, по мере того как религия очищается, знаю, что в христианских сектах оно сравнительно ярче чем где-либо; но знаю также, что самая истина, то есть Христианство, существует только в Церкви. Этим все секты низводятся в ряд человеческих заблуждений, более или менее прискорбных. Церковь иначе к ним не относится, как со словами осуждения (говорю об учениях, а не о лицах). Спрашивается: прилично
*) Это письмо, вопреки желанию автора, не было напечатано редакцией «Union Chrйtienne». Пр. издат.
**) Мы переводим этим словом заглавие Парижского журнала, хотя оно в подлиннике не имеет тесного значения, соединенного у нас со словом Уния. Но ясность требовала показать, что мысль, которой служит это издание, есть не столько согласие, сколько сделка с Церковью. Пр. переводч.
261
ли нам, ее сынам, говорящим от ее имени, говорить не ее языком? Можем ли заставлять Церковь говорить тоненьким, как бы подслащенным голоском? Ставя ее лицом к лицу с заблуждением, можем ли мы говорить за нее приятною фистулою?
Избави меня Бог от такого греха!
Но может быть мне ответят, что дело идет не об унии или союзе в учении, а о простом содействии в видах назидания и духовной пользы? Ах, м. г., чтоб говорить с людьми, чтоб наставлять их и исправлять, истина не имеет нужды нищенски выпрашивать сердобольного содействия у заблуждения. Я не считаю себя в праве разбирать и осуждать намерения моих братий и те средства (само собою разумеется законные), которыми хотят они их осуществить; но не могу не предложить вам следующего замечания. Мне кажется, что вы ищете вашим изданием добыть для Церкви права гражданства и равенства в среде других Европейских вероисповеданий, права, в котором отказывают ей западные секты и, по моему мнению, отказывают справедливо. Церковь очень может обойтись без него. Пусть волнуется Вавилон всякого рода сект, пусть заблуждения человеческие сталкиваются между собою, сколько им угодно, но пусть Церковь остается вдали от этой жалкой сумятицы, в одиночестве своей высоты и своего Божественного величия. Предлагать ей равенство значило бы оскорблять ее.
Таково, м. г., мое личное мнение. Если, не смотря на этот протест против вашей программы, вы захотите все таки открыть гостеприимно листы вашего журнала полемическим и критическим статьям моим — я вам буду очень признателен. В этой надежде, решаюсь послать вам письмо мое к г. Бунзену и другое к Янсенисту, Утрехтскому епископу г. Лоосу. Если вы признаете их достойными занять место в вашем издании и найдете возможным напечатать при них и настоящий мой протест, я буду вам отменно благодарен за вашу обязательность.
Примите и пр.
262
ПИСЬМО К Г. БУНЗЕНУ ОБ ЕГО БИБЛЕЙСКИХ ТРУДАХ *).
М. г.
Вы хотите увенчать целую жизнь, преисполненную честных и полезных трудов, произведением капитальным переводом всего Св. Писания. Воспитав в себе высокий разум изучениями обширными и глубокими размышлениями, вы посвящаете полную его зрелость назиданию людей и славе Божией: это одно уже заслуживает признательности и глубокого уважения всех людей благомыслящих. Позвольте неизвестному вам лицу выразить вам эти чувства. Произведение ваше будет несомненно прекрасным приобретением для религиозной, литературы; самым надежным ручательством за достоинство целого труда служат уже представленные вами переводы нескольких пророчеств и псалмов, переводы полные простоты, поэзии и величия.
Выразив глубокое мое уважение к вашей личности и те надежды, которые возбуждает во мне ваше предприятие, я прошу однако позволения сообщить вам несколько критических замечаний, внушенных мне искреннею любовью к истине. Уважение к ней, в глазах честных людей, стоит выше всяких других соображений и притом оно вполне мирится с чувством глубочайшего почтения к тем лицам, коих заблуждения мы считаем обязанностью опровергать. Смею надеяться, что вы благо-
*) Под библейскими трудами разумеется перевод Библии (die Bibel der Gemeinde), в особенности ученые к нему примечания. Пр. изд.
263
склонно примете замечания, которые я позволю себе представить на ваше обсуждение и не истолкуете в худую сторону их подчас суровую откровенность.
С первых же слов книги Бытия вы расходитесь с предшествовавшими вам переводами. Все они единогласно передают первые стихи почти следующим образом:
«В начале сотворил Бог небо и землю, и земля была пуста (невидима) и не имела образа, и тьма была на лице бездны, и Дух Божий носился над водами; и сказал Бог: да будет свет» и пр.
В вашем переводе текст передан следующим образом:
«В начале (когда Бог сотворил небо и землю, и земля была пуста и пустынна (wьst und цde), и тьма была над бездною (Urflut, и дыхание Божие носилось над водою) сказал Бог: да будет свет» и пр. *)
Изменение весьма важно. На чем оно основано и в чем преимущество вашего перевода?
Не знаю, правы ли вы были, пренебрегши разницею между переводом семидесяти и другими **) относительно свойств, приписываемых земле. В эпоху, когда писан был перевод семидесяти, Еврейские ученые знали еще Еврейский язык по преданию и обладали еще не вымершим чутьем его тонкостей; поэтому их мнение заслуживает особенного внимания, и, мне кажется, не следовало бы относиться к нему слишком бесцеремонно. Слова, которые переводите вы выражением «пуста и пустынна», судя по коренным, по-видимому, значат «vacua et hians» или «vacua et stupens». Что это последнее слово окончательно получило значение почти тождественное с «пустынна» (dйserte) в смысле угрюма и безжизненна (morne et sans vie), это еще нисколько не доказывает, чтоб оно для Евреев не представлялось в смысле мрачного «мрач —
*) Bunsens Bibelwerk, 1, CXXXCIII.
**) В переводе семидесяти два понятия: незримость и безобразность; в последующих преобладает (в разных вариантах) понятие пустоты. Пр. издат.
264
ного и мертвого, тем более, что с понятием «зияющий» легко вяжется понятие о мраке, как напр. в ходячей фразе о волчьей пасти. *) Таким образом, точный по отношению к смыслу перевод был бы вероятно таков: «без образа, без жизни, без света» (formlos, leblos und lichtlos); этими тремя словами были бы приблизительно верно переданы два Еврейские. Так, мне кажется, понимали это место Александрийские переводчики.
Но я оставляю этот вопрос и возвращаюсь к первым. Вы сделали значительное изменение; на чем оно основано?
Текст переводов, предшествовавших вашему, представляет ли какое либо затруднение или внутреннее противоречие? По-видимому, вас смущает, во-первых, невозможность говорить в первом стихе о сотворении неба и земли, сотворенных только во второй и третий день; во-вторых, невозможность найти какую-либо приличную для Божия дыхания роль, при хаотическом состоянии; но в этом нет, в сущности, ни противоречия, ни трудности. Очевидно, что последующий рассказ содержит в себе повествование не о творении, а о распорядке, или распределении (coordination). По отношению к земле в особенности это совершенно ясно. Что же касается до вопроса об участии дыхания Божия, то решение находится в прямой зависимости от другого вопроса: что понимать под словом «дыхание». Впрочем, если бы в этом и было действительное затруднение, то ваш перевод нисколько бы не помог его устранению.
Только одно соображение, по-видимому имеющее некоторый вес, говорит в пользу вашего перевода: это несомненное соотношение между «в начале сказал Бог: да будет свет» Ветхого Завета и «в начале было Слово», Нового Завета; но и это соображение не имеет существенной важности. Некоторые из св. отцов давно сознавали указанное соотношение и говорили о нем и все-таки не
*) Намек на Французскую поговорку: темный как волчья пасть. Пр. переводч.
265
усматривали никакой необходимости изменять текст. По прочтении его, во всех умах оставалось ясное впечатление, пробуждалось одно понятие, а именно: что все творение было делом Слова Божия, хотя о Слове упоминается только при творении света. Древние переводчики не находили никакой надобности в том, чтоб и расположение слов представляло наружное соответствие, да и все умы не предубежденные и ясные также не найдут в этом надобности.
Итак, в изменении не было необходимости. По крайней мере, представляет ли оно за себя какое-нибудь правдоподобие?
Вы начинаете» тем, что между словами «в начале» и «Бог» предполагаете частицу «когда», подразумеваемую будто бы писателем, и доказываете возможность подобного оборота речи примерами (которых впрочем вы не приводите), мнением Раши (Raschi) и Абен-Езры (Aben-Esra) и авторитетом Эвальда. Очень можно допустить, что частица, выражающая отношение, в Еврейском иногда подразумевается, как подразумевается часто относительное местоимение в Английском; но такой оборот, возможный в короткой и очевидно вставочной фразе, становится решительно неправдоподобным в фразе столь длинной, вставочность которой при этом еще так сомнительна, что такого рода вставочности не предполагал ни один из бесчисленного множества прежних переводчиков, тогда как древнейшие из них имели, без сомнения, глубокие познания о законах Еврейского языка.
К этому неправдоподобию присоединяется еще другое. Писатель Бытия, по-вашему, начинает свой рассказ длинною, растянутою и хромою фразою! Прилично ли такое вступление в произведении, которого силы и простоты до сих пор никто решительно не оспаривал? Правда, вы отвечаете на это возражение следующими словами: «лучше подчинить всякие гипотезы о писателе и о его слоге фактам и принимать последние, как они есть». Вы были бы совершенно правы, если бы предполагаемые вами факты
266
были действительно доказаны; но так как они не доказаны, то и ответ ваш не идет к делу.
Второе неправдоподобие усложняется третьим. Писатель, даже не лишенный достоинства, пожалуй, мог бы начать свое сочинение фразою не совсем складною, тяжелою и слабою, — это по крайней мере не невозможно; но чтоб он начал амфилогией, с трудом объяснимою, — это превосходить все пределы вероятия. Между тем, с точки зрения исключительно-грамматической, оставляя в стороне всякое сравнение с последующими стихами и с Евангелием от Иоанна, против первых стихов Бытия и против того, как они доселе были понимаемы переводчиками, нельзя сказать ни слова.
Итак вот целая лестница восходящих неправдоподобий, по которой нужно подняться, чтоб добраться до вашего перевода; предположим, что у иного читателя достанет на это самоотвержения; спрашивается: что ж он выиграет?
