ни Авраамом, так как он не заключает в себе всего потомства этих двух патриархов. Отделение Иоктанидов должно бы было повести за собою, как неизбежное последствие, перемену имени, и род назывался-бы Фалеком, а не Евером. Вот что непременно бы произошло, если бы событие, о котором говорит Писание, произошло в недрах од-

*) Бытия X, 25.

**) Иоктан, брат Фалека, там же.

295

ного племени. Совсем не то представляется в истории Евреев. Евер — современник такого события, которое касается всего человечества; имя его есть как бы памятник переживающий века и сохраняющийся как само предание, не смотря на все перемены в названиях, обусловленные последующими отделениями различных отраслей от племени родоначального. Израиль, и после того как он принял это новое имя, а потом имя Иуды, все-таки не перестает быть Евером, и это единственно потому, что хранит предание о великой катастрофе, которой Евер был свидетелем. Моисей говорить это ясно: «имя единому Фалек» т. е. он дал имя Фалек (разделения) своему сыну — потому что земля была разделена в его время. А этого он не говорит о других патриархах (наприм. об Арфаксаде), хотя отделение побочных ветвей происходило постоянно. Предание было живо и, может быть, обстоятельно; пророк только намекает на него, свидетельствуя этим о его существовании.

Вот для всеобщей истории хронологическая данная весьма определительная; к сожалению, вы ею пренебрегли.

Я сказал, что народное предание было, может быть, обстоятельно. Кроме довольно общего характера, свойственного легендарному преданию вообще, меня в особенности убеждает в этом то отношение, в которое Арабские легенды ставят между собою Авраама и Нимрода. Это последнее имя указывает лишь на место легендарного происшествия, не давая точного и прямого указания на самую личность: в первоначальном рассказе Авраам, или точнее Ибрагим, легко мог быть поставлен на место Евера или Ивера, уже забытого ветвями Иоктанидскою, Измаилитскою или Эдомскою. Думаю впрочем, что Арабский рассказ (если, как я полагаю, он основан на искаженных преданиях) идете скорее от исмаилитской ветви, чем от всякой другой. Как бы ни судили о моем предположении, несомненный факт, во-первых, тот, что Писание не поставляет никакого отношения между Вавилонскою башнею и Нимродом, и во-вторых, что

296

оно из Вавилона выводит первые воинственные предприятия, которые опять-таки, по своему происхождению, относятся к стране Куша. Таким образом предание представляется в новом виде.

Вся земля имела один язык и единообразное слово — говорит Библия; *) и дальше: построим же город и башню, которой вершина возвышалась бы до небес; так чтобы она служила нам знаком (имя), дабы мы не рассеялись по земле. **) Здесь нет и следа какого-либо принуждения, или предприятия, вышедшего из одного племени и навязанного другим. В чем же состоит смысл предания? Совершенно противно рассудку предполагать, как делают это некоторые ученые нашего времени, и как говорите вы мимоходом (очевидно не веря этому серьезно), что башня нужна была обитателям степей для опознания дорог к их жилищам (как вешка или как маяк). Подобная мысль может, пожалуй, прийти в голову кому-нибудь из кабинетных ученых, но она вызвала бы насмешливую улыбку в каждом первобытном народе, привыкшем видеть природу лицом к лицу. Никто бы не подумал заикнуться об этом ни Сиваксу, или Калмыку, или Бедуину. Люди чувствовали, что они готовы разбрестись и утратить свое единство; наречия только что зарождались, но еще не отделялись резкими отличиями, а социальное чувство требовало единства, которому видимо угрожало разложение. Единство условное представилось единственною возможностью спасения. Нужен город, нужна столица, нужно обширное и величественное средоточие, куда все люди могли бы, даже издалека, обращать свои взоры. Пусть воздвигнется такой город, и пусть он восходить до неба (мимоходом сказать: точно Рим). Единство языка было еще почти цело, желание единства было во всех; чего же не доставало для успеха? Одного: единства внутреннего (простите невольную оглядку на сторону Протестантов). Потомство Хама успело

*) Устне едине и глас един. Бытия гл. II, ст. 1-й.

**) Бытия, гл. II, ст. 4.

297

уже размножиться. Кушитские (фаллические) религии успели развиться; действительное единство сделалось невозможным. За его отсутствием, единство условное становится необходимо единством принудительным, и наступает царство раздора, явного раздора вооруженного и братоубийственного Скоро разлучившиеся племена начинают разбегаться; попытка создать общежитие без реальной основы приводит к полному и враждебному обособлению племен и родов; зародыш отдельных наречий, получив безмерно быстрый рост, ничем уже не ограждаемый от произвола и прихоти, производит разнообразие языков, подчиняющихся отныне влиянию природы и климата различных стран земли, темпераменту, умственному, общественному и физическому состоянию различных семейств человеческого рода. Кушитским племенам пришлось первым воспользоваться новым порядком вещей, или употребить его во зло и притеснить своих братьев. Средоточием их могущества в Азии сделалось то самое место, где предполагалось соорудить всемирную столицу, которая начата была на берегах Евфрата, общим усилием всех, но осталась во власти более сильного. Кушу первому удалось организоваться потому, что чем социальное начало беднее внутренним содержанием, тем способнее оно формулироваться в общество условное; в нем-то, следовательно, и должна была впервые обнаружиться сила собирательная в дикой форме принуждения — в Нимроде.

Вот, м. г., что было мною набросано на моем родном языке, почти двадцать лет тому назад, и чему все мои последующие занятия доставили только подтверждения. Вавилон, в своей неудаче, есть уже дело Хамидов и вместе начало их торжества; таким образом, весь рассказ Моисея входит в историю религии. Сказание о Хаме и сказание о Вавилонском столпотворении, по внутреннему своему значению нераздельные, содержат в себе все, что есть действительно серьезного в истории первобытного мира.

298

Я высказал почти все свои замечания; прибавлю однако еще одно. Не вхожу в разбор ваших предположений о допотопном мире и о народах, его переживших; но позвольте мне, во имя здравой критики, попросить вас не злоупотреблять более, как вы это делаете, словами Туран и Туранцы. Эти слова, в действительности, не имеют и тени смысла. Они идут от времен сравнительно невежественных, когда полуученые воображали себе, что сделали великолепное открытие, найдя имя Туран в смысле названия страны, лежащей за Яксартом. Туран повел за собою имя Турк, Тюрк и целую вереницу подобных нелепостей, которыми ученым рассудилось заселить страны между Аральским морем, Памиром и Уралом. Но вы знаете также хорошо, как и я, что Тур есть брат прежде, и я не считаю нужным доказывать вам, что народы за-Аральской Месопотамии, Саки, Геты и др., столько же имели общего с Турками, сколько жители Берлина. Итак, пусть Туран остается тем, чем он был действительно, т. е. ветвью большего иранского племени, отличною по своим нравам и своей религии от ветви Мидо-Персидской, но лишь весьма мало отличавшейся от нее своим языком и вовсе от нее не отличавшейся своим происхождением.

Вообще, если позволите дать вам совет человеку, не признающему за собою другого на это права кроме глубокого участия, принимаемого им в вашем труде — отбросьте во втором издании (которое, конечно, не замедлит появиться) все чисто научное. Ваш перевод предназначается для общины: пусть примечания к нему служат лишь оправданием самого перевода и изъяснением к тексту; но не превращайте их в склад для преизбытка эрудиции, богатой и глубокой, но иногда, смею сказать, несколько заносчивой в гипотезах. Этой потребности могут удовлетворить другого рода сочинения; может быть, от этого с настоящего вашего труда (с перевода Библии) несколько сойдет отпечаток авторской личности, но тем прекраснее и тем славнее будет он для вас самих.

299

Переводя писание на свой родной язык, вы превосходно доказали, что имя Иеговы требует перевода, а не простой перепечатки немецкими буквами, как имена Юпитера или Аполлона; вы доказали, что предложить вместо перевода перепечатку значило бы, так сказать, профанировать текст: ибо глубоко религиозный смысл этого текста связан со смыслом имени Иеговы, а не с Еврейскими буквами, из которых оно слагается. Нельзя не прийти в восхищение от меткости этого замечания и тонкости выразившегося в нем критического чутья. Надеюсь, вы не осудите меня, если, уступая чувству народной гордости, в настоящем случае извинительной, я прибавлю, что только один язык, из числа живых ветвей Иранского не имеет надобности создавать или искать слова для перевода библейского «Иегова», ибо обладает словом вполне соответствующим и в то же время общеупотребительными. Это язык Славянский. Слово, о котором я говорю, есть единственное имя, даваемое нами Божеству: Бог. Некоторые филологи искали начальной формы его в Санскритском блага; но это одно из тех заблуждений, от которых наука начинает отступаться. Параллельные формации и производные — не одно и то же. Слово Бог образовалось от корня быть, как строг (нем. streng), как мног (нем. manch), как худог (нем. kundig), как рог, творог, батог, образовались от корней, доселе существующих в Славянском языке. Глагол быть, с отрицательным или уменьшительным у, производить убыть, и дает начало слову убогий (по-малороссийски небогий), точно также как, в действительной или причинной своей форме, производить бавить (давать жизнь или бытие и отсюда питать); вообще он служит началом бесчисленному множеству производных. Итак, слово Бог вполне соответствуешь слову Ягве (Сый). Может быть, самая общеупотребительность и, если можно так выразиться, ходячесть слова «Бог» делает его не вполне удобным для замены им, при переводе Еврейского «Иегова» (этого вопроса, как прямо до меня не относящегося, я не касаюсь); но признаюсь, не без особенной радости вижу я и заявляю

300

это тождество исконных понятий моего племени с высшими озарениями предков Израиля. Вот еще сильное доказательство в пользу иранского происхождения Моисеевых преданий.

В истории религиозных идей, у племен Славянских, еще поразительнее другой факт, именно тот, что их верховное Божество, их Allvater (Всеродитель), носило миологическое название Сварога. Его хотели также приурочить к Санскритскому Сварга, но (не во гнев будь сказано знаменитому Шафарику) этого объяснения серьезная критика допустить не может. Сварог, для всякого филолога, есть сложное из двух корней: Сва, столь же обыкновенная в Славянском как и в Санскритском и имеющего в обоих языках один и тот же смысл (свой или от себя), и рог (означающего обнаружение, произвождение или произрастание, откуда рог, а также рожен, отпрыск или ветвь). Итак имя Сварог означает, что идет от самого себя, или есть свое собственное проявление. Конечно, род человеческий проходил не раз эпохи мрака, но колыбель его была не во тьме: она озарялась лучами Божественного солнца.

Оканчивая это длинное письмо, я считаю себя обязанным еще раз извиниться в строгости моих замечаний. Смею надеяться, что откровенность, с которою я их высказывал, не подаст вам повода усомниться в почтительном удивлении, возбуждаемом во мне вашими трудами, вашими дарованиями, вашими познаниями и благородным